— Значит, игрушку тоже на время, пока машины нет?

— Отчима стесняется. Смеяться будет: “Насос купил, на велосипед денег не хватило”.

Вот оно как получилось! Не ошибся Егор Тимофеевич, голоса у братьев одинаковые.

Без труда выясняю остальное. Мотоцикл Нури подарил отчим, а тот продал его брату, в рассрочку. Ему машина нужна, но пока пользуется и проданным мотоциклом. Редко, но берет, иногда на несколько дней. И вчера мотоцикл у Нури остался; Алеша ездил мать навещать. Восьмилетку Нури кончил, сейчас где-то работает. “Но вроде не каждый день. Не знаю, не поймешь его”, — сказал Алеша. Вот такие пироги.

Я, обжигаясь, пью чай. Красивый чай, вишневого цвета.

Что мне делать с тобой, Алеша? Как добавить к твоим несчастьям еще одно? Скоро все узнают, что вор и грабитель — твой брат. Не избежать и тебе злословия, каждому всего не объяснишь, рот не закроешь. А ты сидишь и доверчиво поглядываешь на меня своими кофейными глазищами. Если я промолчу, ты подумаешь потом, что я не поверил в твою честность, умышленно скрыл от тебя правду. Может быть, спросить напрямик: как бы ты поступил с человеком, который за кольцо и часы чуть не убил твоего товарища, который предал отца и родного брата, превратив отчий дом в место хранения краденого, который продал тебе мотоцикл и потом использовал его для преступлений? Я знаю, что ты ответишь, настоящий комсомолец, настоящий человек, не бросивший неизлечимо больного отца, не соблазнившийся материальными благами новой семьи. И все-таки он — твой родной брат, тот, кого ты называешь Нуришкой. Имею ли я моральное право подвергать тебя такому испытанию?

Думай, Алеша, потом обо мне как угодно. Моя совесть чиста: я не поверил свидетельству Егора Тимофеевича, я не поверил своим глазам, но я никогда не скажу тебе об этом, как не скажу сейчас, что еду за твоим братом, и вещи, которые я случайно увидел здесь, сегодня же будут изъяты, станут уликами. Я — сыщик, Алеша, и для меня твой Нуришка — “полосатый”, тот, кого я искал.

Все как будто правильно, но словно какая-то тяжесть придавила меня к стулу, и охотничий азарт пропал. Я понял, что так не уйду, что парень, сидевший рядом, для меня сейчас важнее сотни “полосатых”. Я — сыщик? Да нет, чего уж рядиться в чужие одежды. Я — сотрудник милиции, а если точнее — отдела внутренних дел Исполнительного комитета депутатов трудящихся. Теперь, когда преступник найден, главным нашим внутренним делом является судьба Алеши Наджафова. Я должен, я просто обязан помочь ему выстоять. А в чем сейчас может заключаться моя помощь, как не в правде?

— Двадцать девятого декабря мотоцикл тоже находился у Нури? — спросил я.

— Двадцать девятого?.. — удивленно повторил Алеша и, еще продолжая по инерции высчитывать дни, вдруг побледнел: уяснил смысл вопроса. А взглянув на меня, понял, что в ответе нет необходимости.

Он не сказал ни слова. Только по глазам — они потемнели и от этого стали словно бездонными — можно было понять всю меру несчастья, так неожиданно свалившегося на него.

Гнетущая пауза продолжалась долго, очень долго. Я мог бы многое сказать ему, но разве сейчас он нуждался в чьих бы то ни было словах?

— Запишите адрес, — наконец сказал он. — Вы и без меня найдете, я знаю. Хочу, чтобы вы нашли его быстрее, чем я.

Он вышел меня проводить.

— Будь здоров, Алеша. Я тоже хочу, чтобы ты знал: всегда к тебе будут относиться с уважением и Кямиль, и другие товарищи с химкомбината, и мы все — твои друзья в милиции. И еще прошу: не предпринимай ничего сам. Сгоряча он может натворить все что угодно.

Я миновал заборы и на первой же новой улице чуть не попал под мотоцикл. Родной мотоцикл с синей каймой по бокам и Эдиком в седле.

— Своих не давлю! — кричит он, резко затормозив.

Я с удовольствием плюхаюсь в люльку:

— Куда это ты разогнался?

— Вышел я на одного типа. Видели его на этой улице, но приезжал он, оказывается, на Вторую Поперечную. Сейчас я адрес раздобыл.

Я взглянул на табличку: ну да, Апшеронская. Та улица, о которой говорил Рат.

— Поехали в отдел, Эдик. По твоему адресу я только что побывал.

— Да ну?! Старик сработал?

— Не обижайся, дважды рассказывать сил не хватит. Потерпи до отдела.

Потом мы ехали уже в машине по бакинской магистрали. Впереди ссутулился Рат.

— Вот подлец, — кажется, пятый раз повторил он. — Дома не будет, весь город переверну, а возьму его сегодня.

Переворачивать город не понадобилось. Все произошло неожиданно и быстро.

Едва мы вылезли из машины у нового девятиэтажного дома на Советской улице и Эдик, окинув его оценивающим взглядом, одобрительно сказал: “Экспериментальный…” — с нами поравнялся выезжавший со двора на улицу мотоциклист. Я узнал его. И никаких погонь с глубокими виражами на поворотах. По нашему сигналу он тут же остановился, соскочил с мотоцикла: верно увидав синеполосую автомашину, принял нас за работников ГАИ. Когда же понял, кто перед ним, попробовал улизнуть на “своих двоих”, но… врезался в Эдика.

Немедленный обыск принес поразительный результат. В кармане куртки: бешбармак и женские золотые часы.

— Самедовой, — сказал Эдик. — Даже ремешок не снял.

“Неужели и их хотел отдать на хранение брату? — подумал я. — Мол, для будущей жены купил, а пока пусть у тебя полежат, а то отчим смеяться будет”.

— Опять к нам в гости навострился? — спросил Рат.

Нури стоял с опущенной головой, а тут вскинулся, уколол ненавидящим взглядом:

— Сами знаете, зачем еду. По телефону одно говорил, а сам продал.

Вот этого мы как раз и не знаем. Абракадабра какая-то, но пусть думает, что и она нам понятна.

Несколько наводящих вопросов, полунамеков, и, пока мы едем обратно, выясняется причина нашей неожиданной встречи. Нури позвонил Хабибов, сказал, что узнал его в грабителе, но пока никому не сообщил об этом. Нури, конечно, перепугался, предложил встретиться, “потолковать”. Место встречи — наш городской пляж. Туда Нури и спешил, приготовив для объяснений два аргумента: золотую подачку и кастет. По мысли этого негодяя, переговоры должны были показать, какой из аргументов придется пустить в ход. Всего этого, конечно, он нам не объяснял, но догадаться нетрудно.

Значит, и Измуку, помимо меня и Эдика, каким-то образом удалось отыскать настоящего виновника. “Каким-то”, потому что узнать его он не мог. Скорее всего, с помощью все того же, ничего не подозревавшего Алеши. Тут Измуку было гораздо легче, чем мне: они с Алешей друзья, он знал о существовании Нури и раньше, оставалось сопоставить уже известные факты и уточнить детали.

Наш торжественный въезд: автомашина с задержанным в сопровождении Эдика на наджафовском мотоцикле взбудоражил горотдел. В окнах и здесь, во дворе, — знакомые все лица.

— Теперь Зонину работать, — сказал Рат, вернувшись от Шахинова.

— Как насчет Алеши, не забыл?

— Конечно, нет. Шахинов специально попросил Зонина, чтобы произвел обыск только в Баку; здесь Алеша сам передаст ему все вещи брата.

— Я за Измуком.

— Поедем вместе.

Этого у Рата не отнимешь: когда чувствует себя виноватым, стремится загладить вину сам и как можно быстрее. У самой машины нас “перехватывает” Леня Назаров.

— Ну и чутье у этих журналистов, позавидуешь, — усмехается Рат.

— Ты мне позарез нужен, — сказал я.

— Быть нужным — мое хобби, старик. Выкладывай.

— Садись с нами, расскажу по дороге.

Рат сразу понял, для чего мне понадобился Леня, и, едва я кончил, сказал ему:

— Тут действительно нужен ты, точнее, Н. Леонидов. Не можем же мы кричать на каждом перекрестке о полной непричастности Алеши.

— Да и не только в этом дело. (Леня по-менторски посматривал на нас сквозь толстые стекла очков.) Тут судьбы разные. Так сказать, дороги, которые мы выбираем.

Если его не остановить, это будет надолго, а мне нужен конкретный ответ.

— И разные судьбы, и дороги — все уже было. Ты-то что дашь?

Леня задумался, по обыкновению, ненадолго: