Фаиль ведет новобранцев к себе знакомить с основами патрулирования, рейда, операции, а профессионалы расходятся по кабинетам.

Трудно начинать какое-нибудь дело с нулевой отметки. Еще труднее — возвращаться к начатому неудачно. И совсем уж тяжело, если сделать это предстоит именно тебе.

Вот она, тонюсенькая папка с несколькими бумажками, аккуратно подшитыми и пронумерованными следователем. Уголовное дело, приостановленное за нерозыском преступника.

С появлением свидетеля и новых данных я уже обязан это сделать. Абстрактное понятие: “неизвестный преступник” материализовалось в конкретное лицо с целым рядом примет. Теперь я обязан его искать. Если бы наши желания совпадали, все было бы очень просто. Он позвонил бы мне по телефону: “Здравствуйте, товарищ, это вы интересуетесь кражей из квартиры Саблиных? Когда и где нам будет удобнее встретиться?” К сожалению, сыщику на взаимность рассчитывать не приходится и ему самому нужно изыскивать возможности ускорить встречу. И мы обязательно встретимся. Такая у нас профессия: рано или поздно встречаться с преступником.

Я не успел еще ничего изыскать, как появился Рат и сунул мне под нос подколотые исписанные листы.

— Срочно изучи материал и доложи свои соображения. Учти, возбудить январем уже не удастся, так что сам понимаешь…

Конечно, понимаю. Если бы можно было возбудить уголовное дело в январе, Рат не стал бы так торопиться. Материал этот мне знаком: элементарное мошенничество. Вся сложность — в сроках. Тратить больше трех дней на доследственную проверку по такому делу мы не имеем права, значит, придется возбуждать декабрем. С другой стороны, до конца года — считанные дни, и без выставленной карточки на подозреваемого преступление будет значиться нераскрытым. Таким оно пройдет по всем годовым отчетам, начиная от нашего горотдела, до МВД республики включительно. А для того чтобы выставить заветную карточку, надо найти подозреваемого или, по крайней мере, установить его личность. А это опять-таки упирается в сроки. Как ни крути: все должно быть в ажуре именно к 1 января. В общем-то, ситуация знакомая всем производственникам. Вот только, честно говоря, до сих пор не пойму, почему и милиция должна ориентироваться на эти планово-годовые критерии?

Судя по газетам, квартальные и годовые производственные авралы возникают из-за неритмичности в работе по причине, скажем, несвоевременных поставок необходимых материалов. Но поставщики в конце концов тоже несут ответственность и на них можно “нажать”, а тут попробуй договорись с мошенником, чтобы он не обмишуривал своих сограждан в последнюю декаду квартала или года. Ну ладно. Это у меня, как в старинных пьесах, реплика “в сторону” Придется изучить и срочно обзавестись соображениями.

Примерно через полчаса изучил и обзавелся. Фабула предельно проста. Некий солидный гражданин в течение десяти дней умудрился договориться о продаже приморской дачи с четырьмя потенциальными покупателями. И даже получить у всех четырех задатки. И даже за чужую дачу. Потому что, как выяснили покупатели позже, принадлежала она совершенно другому солидному гражданину, даже не подозревавшему о существовании первого. Уяснив это обстоятельство, покупатели подали заявления в милицию и стали потерпевшими. А наш горотдел оказался тем самым конкретным органом, в обязанность которого входит восстановление нарушенных прав граждан и привлечение к ответственности нарушителя оных.

За три дня горотдел сделал все, что положено сделать. По таким преступлениям сложных расследований, как правило, не требуется, это — типично сыскное дело. Ориентировка с приметами преступника разослана и, надо полагать, рано или поздно обязательно сработает. Однако такая неопределенность со сроками в силу объясненных причин горотдел не устраивает. Поэтому Кунгаров и потребовал дальнейших соображений.

Пока я соображал, образовалась завеса из сигаретного дыма. Сквозь нее едва различим настенный плакат с изображением черепа и дымящейся сигареты, а уж о тексте и говорить нечего. А жаль, ведь он очень поучителен. И вообще — красочный плакат. Идея развесить его во всех кабинетах пришла нашему замполиту Фаилю Мухаметдинову. Хорошая идея. При первом рассмотрении плаката у меня мурашки по спине бегали, а потом ничего, привык. И обитатели других кабинетов, по-моему, тоже свыклись. Как-то вскоре после торжественного и одновременного расклеивания этих плакатов (“Наступать, так широким фронтом”, — сказал Фаиль) я застал его за любопытным занятием: он стоял нос к носу с черепом, и плакатная струйка дыма выглядела жалкой по сравнению с тем, что удавалось выпускать ему.

— Соревнуемся? — ехидно спросил я.

Фаиль смутился, а потом, рассмеявшись, сказал:

— Вырабатываю иммунитет. Плакат, в общем-то, отличный. Разве нет?

— Впечатляет, — осторожно согласился я, а он безнадежно махнул рукой: — Черта с два. Никто у нас курить, по-моему, не бросил.

И все-таки определенную пользу плакат принес. Как выразился Шахинов, некурящим он доставил и продолжает доставлять много тихой радости. К ним относится и Агабалян, поэтому я десять минут продержал открытыми дверь и окно. Ну вот, совсем другое дело. Теперь со своими соображениями можно, пожалуй, и к Рату.

В дверях кунгаровского кабинета сталкиваюсь с выходящим Эдиком. Впрочем, если быть точным, ударяюсь об него. И это, поверьте, чувствительно. Особенно после того, как он отдохнул на курсах повышения квалификации. Эдик — не гигант, но природа компенсировала рост чрезвычайно высоким удельным весом тела. Наверняка оно наряду с кальцием, фосфором, углеводами и белками содержит какую-нибудь разновидность скальных пород. Недаром он родом из Карабаха. А в лице у него никакой жесткости, оно всегда улыбчиво, и большие оленьи глаза взирают добродушно.

— Ушибся? — участливо спрашивает он.

— Разогнался, — ворчит Рат. — Или ты узнал, куда ехать за мошенником?

— Я знаю, куда ехать, чтобы узнать это.

— Небось накурил… — доносится реплика Эдика уже из коридора. Он вообще склонен к неожиданным, но прагматическим выводам.

Наверное, поэтому в горах Карабаха так много долгожителей.

Выслушав мои соображения, Рат машинально косится на листы календаря, кивает.

Теперь я собираюсь наконец сообщить ему о новом свидетеле по “своему делу”. Однако по выражению лица вижу: он меня не слушает, тщательно собирает бумаги в папку “для доклада”. Шахинов аккуратист во всем. Начиная от собственной внешности — днем ли, ночью — всегда выбрит, форма или штатское будто из-под утюга, туфли сияют, как паркет, ухоженный полотером, — до отношения к любому, даже незначительному документу. В секретариате не знают так точно как он: где, у кого и зачем находится в данную минуту тот или иной документ. Незаметно для себя, и мы все под его влиянием стали намного аккуратнее. Даже Рат, скептически относившийся ко всему, что связано с бумагами. Теперь при случае он любит подчеркнуть: “Действие и документ — две стороны одной медали”. Ему, конечно, кажется, что он всю жизнь так думал.

Поскольку я не ухожу, Рат на секунду поднимает голову:

— Потом… Все остальное потом. Сам понимаешь…

Конечно, понимаю. Он боится упустить Шахинова. Время начальника горотдела, как и директора крупного завода, по давно заведенной практике, меньше всего принадлежит собственному предприятию. Горком, исполком, прокуратура, совещания, депутатские обязанности, выступления перед коллективами трудящихся, увязка и утряска межведомственных вопросов и так далее, и так прочее без конца и края, а уж в конце года тем паче.

Придется подождать с вором-мотоциклистом. Может быть, это и к лучшему: успею наметить что-нибудь конкретное, и Рат не станет недоверчиво хмыкать по поводу нового свидетеля. Вор на мотоцикле — этого еще не хватало!

— О чем это ты задумался? — спрашивает Рат, вставляя в папку очередную порцию документов и вовсе не глядя на меня.

— О техническом прогрессе.

— Ну, ну…

Такая реплика означает у Рата одобрительное ожидание, но в данном случае ситуация несколько меняет смысл: нечто вроде “любопытно, конечно, но как-нибудь в другой раз”.