Но к их удивлению, разговор, который они только что слышали, начал постепенно удаляться. Значит, фашисты прошли мимо. Теперь — скорее в лес! Микола ни на шаг не отставал от Осадчего. Шли всю ночь. На рассвете недалеко в стороне показалось большое село с церквушкой. Микола неожиданно остановился. Несколько минут он задумчиво смотрел на домики, потом твердо сказал:

— Нет, дальше я не пойду!

Гаврила Иванович насторожился.

— Почему не пойдешь, Микола?

Парень кивком головы показал на село.

— Дом ждет меня. Отсюда вижу его. Одна мать осталась, и та больная. Разве можно уходить от своего очага?

— А где же немцы тебя схватили?

— На станции, — объяснил Микола. — Мать попросила съездить в город за теткой, перед смертью, видно, повидаться хотела. Не знала она, что беда ожидала меня. — Он опустил голову, тяжело и протяжно вздохнул. — Так что придется вам, Гаврила Иванович, идти теперь одному. Не страшитесь, тут начнутся сплошные леса, а дорога проходит по южной опушке. Не выходите на нее, поймают немчуги и снова запроторят в лагерь. Возьмите вот коробку спичек. В пути пригодятся. Завел бы вас в село, но боюсь: немцы могут быть там. Я уже пятый день путешествую. Спасибо за помощь!

— Ну что ж, прощай, Микола! Смотри, снова не попади в лапы фашистам. Видал, как они обращаются с нашим братом…

— Ничего, дома и камни помогают.

Они расстались. Много дней потом пробирался Гаврила Иванович к линии фронта. В пути он сильно похудел и оброс. Белье и одежда пропотели и стали грубыми. Питался овощами и ягодами. Дошел до изнеможения. Наконец, встретилась на пути маленькая, глухая деревушка. Осадчий с трудом добрел до крайнего сарайчика и упал от бессилия. Вечером пожилая, скорбная хозяйка вышла доить корову и увидела его. Подошла, расспросила, кто он и откуда.

— Не ты, сынок, первый проходишь здесь, — сокрушенно проговорила хозяйка. — Сколько горя и слез кругом. Никого не обошла война!

Подоив корову, она помогла Осадчему зайти в комнату, покормила. Потом растопила печку, поставила греть воду и принесла из кладовки большое корыто.

— Помыться надо тебе, — сказала хозяйка. — А то от грязи еще больше заболеешь. Не стесняйся, снимай свой малахай. После я постираю все, а пока наденешь белье моего сына.

— Спасибо, Мария Антоновна!

Гаврила Иванович остался у доброй крестьянки на излечение. Прошла неделя. Заботливая хозяйка внимательно присматривала за ним. Фашистов в селе не было, а заходившие соседи знали Гаврилу Ивановича как родственника хозяйки, чуткой и доброй матери солдата.

Несколько раз в эти дни вспоминал Осадчий свои детские, далеко не радостные годы и свой дальнейший жизненный путь. Небогато жил родитель Гаврилы Ивановича. Хлеба своего никогда не хватало, и отец вынужден был уходить ни заработки. Рано познал труд и молодой Осадчий. В 1919 году он добровольцем ушел в Красную Армию, сражался с полчищами Деникина, под Воронежем получил тяжелую контузию. В армии учился на разных курсах, a в 1923 году, после демобилизации, его направили на Кавказ на должность оперуполномоченного ОГПУ. Работа была беспокойная и ответственная, но Гаврила Иванович находил время и на учебу. После освобождения западных областей Украины Осадчего, как хорошо знающего нефтедобывающее дело, перевели в Дрогобыч. Каждую нефтяную вышку знал он в Бориславе, в каждом домике были у него знакомые и верные товарищи.

Так было. А теперь Гаврила Иванович лежал на койке и с болью вспоминал минувшие дни. В конце второй недели он почувствовал, что может уже подниматься с койки. Однажды утром сказал хозяйке:

— Пора мне уходить, Марья Антоновна.

— Не спеши, сынок, — забеспокоилась она. — Фронт еще далеко. Встань покрепче на ноги, потом и пойдешь. Вечером я позову надежных людей, они расскажут, как тебе лучше и безопаснее пройти к своим, а может, и напарник найдется…

Через несколько дней Гаврила Иванович благополучно перешел линию фронта и влился в ряды своих боевых товарищей. Снова началась напряженная работа, потянулись беспокойные дни и ночи. Храбро шагал он на запад по дорогам родной Украины. На груди его появилась уже награда — орден Красного Знамени. Побывал он и у доброй колхозницы Марии Антоновны, порадовал ее скромными подарками. А еще через месяц он вместе с начальником выехал на хуторок, где когда-то встретил доброжелательного колхозника, предложившего ему комбинезон сына. Но вместо хутора перед ними чернело печальное пепелище, а у закопченного и покалеченного остова печки стоял седой старик. Он сразу узнал Гаврилу Ивановича, обрадовался.

— Я знал, что вы вернетесь, — сказал он. — А мне… видите, какое горе фашисты оставили.

— Тяжело вам, — с участием прикоснулся к плечу колхозника Гаврила Иванович. — Ничего, все наладится. Я рад, что вы живы и здоровы. Война идет к концу. Добьем фашистов, а тогда будем раны залечивать. Исчезнут и эти руины.

— Это так. Люди наши все могут сделать.

Шло лето 1944 года. Красная Армия продвигалась к границам Родины, освобождая последние города и села. Над ратушей Львова заалело знамя свободы. Вырван был из плена и Дрогобыч. Гаврилу Ивановича Осадчего откомандировали в органы госбезопасности на пост начальника оперативного отдела.

— Оставайся в Дрогобыче, а мы пойдем дальше, — сказали ему фронтовые товарищи. — Город тебе знаком, работай!

И он начал работать. До войны много было у него знакомых и в Дрогобыче, и в Бориславе, и в Николаеве. Теперь почти никого не осталось: одни ушли с Красной Армией, другие погибли. Опять начались бессонные ночи, бесконечные командировки в район. Кругом — запустение и руины. Сколько надо сил, чтобы наладить жизнь городов, транспорта, сельского хозяйства!

Фронт отодвинулся далеко на земли многострадальной Польши. В городах и селах области свирепствовали банды украинских буржуазных националистов. Они зверски убивали активистов, поджигали общественное и государственное имущество, запугивали местных жителей. Присмотревшись к обстановке, жена Осадчего Валентина Андреевна с тревогой сказала мужу:

— Я не хочу, Гаврила, чтобы дети остались сиротами, а я вдовой. Береги себя. Мы почти не видим тебя дома.

— Что ты этим хочешь сказать, Валя?

— Боюсь за тебя, — всхлипнула жена. — На фронте враг виден, а тут стреляют из-за угла. Ты хотя бы переодевался, когда выезжаешь на операции.

— Ах, вот ты о чем! — улыбнулся Гаврила Иванович, пытаясь успокоить жену и детей. — Значит, ты мне предлагаешь вместо фуражки надевать соломенную шляпу, а вместо оружия брать зонтик? Так не пойдет, дорогая моя! Чекистам не к лицу бояться врагов. Да и не так страшен черт, как его малюют! Националисты запугали людей, а мы должны отогнать от них страх, защитить их, сказать им правду.

— Смотри, Гаврюша!..

Обстановка была действительно сложной и тяжелой. Люди боялись заходить в леса, страшились темноты и одиночества. Но много было и смелых, преданных делу людей. Горожане начали браться за работу, налаживать хозяйство. Однажды поздно вечером в кабинет Гаврилы Ивановича сотрудники провели старика. Оглядевшись, он назвал себя и положил на стол документы. Осадчий предложил ему стул.

— Я вас слушаю, — взглянул он на крестьянина.

— Давно я собирался к вам, но все боялся, — глуховато и сбивчиво проговорил старик. — Но что-то надо делать. Вся жизнь моя прошла в работе на пана, а детям я не хочу такой жизни. Националисты обманывают нас, обещают много, а тянут опять к панам. Вот я подумал и пришел к вам.

— Правильно сделали. Советскую власть вы уже знаете по довоенным годам. Никаких панов у нас не будет. Не будет и националистов! Не за то мы проливали кровь, чтобы трудовой люд опять гнул спину на богатеев.

— Верно, верно, товарищ начальник!

— Мы знаем, что в области действует крупная оуновская банда. Знаем, что руководит этой бандой бывший уголовник Н. Еще до войны он прошел шпионскую школу в фашистской Германии. На фашистов он и работает.

— Я знаю, где находится эта банда, — совсем тихо проговорил старик. — В Николаевских лесах она прячется. В селах националисты отбирают у крестьян продукты, скот. Много горя причиняют они людям. Я все расскажу вам, все!