«Я не приду на ваше заседание, потому что оно будет происходить при закрытых дверях, втайне от общественности, то есть нелегально, а я ни в какой нелегальной деятельности принимать участия не желаю.

Нам не о чем говорить, не о чем спорить, потому что я выражаю свое мнение, а вы — какое прикажут.

Секретариат в нынешнем его составе не является демократически избранным органом, а навязан Союзу писателей посторонними организациями. Ни весь секретариат в целом, ни каждый из его членов в отдельности не могут быть для меня авторитетами ни в творческом, ни тем более в нравственном отношении. Два-три бывших писателя, а кто остальные? Посмотрите друг на друга — вы же сами не знаете, что пишет сидящий с вами или напротив вас.

Впрочем, про некоторых известно, что они ничего не пишут.

Я готов покинуть организацию, которая при вашем активном содействии превратилась из Союза писателей в союз чиновников, где циркуляры, написанные в виде романов, пьес и поэм, выдаются за литературные образцы, а о качестве их судят по должности, занимаемой автором.

Защитники Отечества и патриоты! Не слишком ли дорого обходится Отечеству ваш патриотизм? Ведь иные из вас за свои серые и скучные сочинения получают столько, сколько воспеваемые вами хлеборобы не всегда могут заработать целым колхозом.

Вы — союз единомышленников… Один ограбил партийную кассу, другой продал казенную дачу, третий положил кооперативные деньги на личную сберкнижку… За двенадцать лет своего пребывания в Союзе я не помню, чтобы хоть один такой был исключен…»

Войновича оставят на свободе, но попытаются «предать полному забвению».

Не забудут о нем только «соответствующие органы», даже наоборот — начнут прямо-таки досаждать своим вниманием. Все закономерно — пишет Войнович «неправильные» книги, да вдобавок активно занимается правозащитной деятельностью.

Тоже неправильной, с точки зрения властей.

Правильные правозащитники выступают в защиту прав коренного населения Африки, североамериканских индейцев, английских шахтеров. Хотя я лично не могу представить, чтобы английские шахтеры нуждались в чьей-то защите. Этих простых парней боятся даже английские футбольные фанаты.

Как вы уже поняли, из Войновича получился неправильный, вредный для общества правозащитник. Он выступал в защиту тех, кого «гневно осудил весь советский народ» — писателей Синявского и Даниэля, поэта-диссидента Галанскова, писателя Солженицына, академика Сахарова. Защищал «антисоветское отребье» и «капитолийских прихвостней».

Войновичу многое сходило с рук, но публикация открытого письма в «Посеве» оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения властей. Собственно говоря, снисходительное отношение к мелким грешкам отдельных, находящихся у всех на виду, граждан было обусловлено стремлением тогдашнего руководства создать Советскому Союзу имидж демократического государства в глазах мировой общественности.

Вот что пишет он о своей жизни в Советском Союзе: «Мое положение резко изменилось. Из самого нижнего социального слоя я передвинулся не в самый высший, но все же довольно высокий: стал членом привилегированной касты советских писателей. Постепенно стало меняться мое мироощущение. Я начал осознавать, что у меня как у личности и члена общества есть какие-то обязанности и какие-то права. Я уже больше разбирался в советских законах и прибегал к их помощи в практической жизни. Но чем скрупулезнее я соблюдал эти законы, тем большими становились мои неприятности. В конце концов я из писательской касты был изгнан и лишился даже тех мизерных возможностей (например, возможности устройства хотя бы на самую низкооплачиваемую работу), которые у меня были, когда я был плотником или студентом. Меня сначала практически, а затем и официальным указом, лишили звания советского человека и объявили врагом советской системы. И совершенно справедливо. Потому что, дойдя умом до того, что законы в Советском Союзе все-таки существуют, я забыл то, что раньше знал инстинктивно: никаких законов в Советском Союзе нет. Важны, как я уже говорил, вовсе не писаные законы, а неписаные правила поведения».

В декабре 1980 года Владимир Войнович с семьей уезжает из Москвы в Мюнхен.

Уезжать не хочется, но писателю недвусмысленно намекнули на то, что в противном случае ему на Родине придется совсем плохо. Правда, в 2004 году Владимир Николаевич скажет: «Когда меня выгоняли, я очень не хотел уезжать, но когда я пожил за границей, то я понял, что мне как писателю этого опыта очень не хватало. Он многое дает, и не только писателю — вообще человеку. Здесь писатель всегда был лицом избалованным, и даже писатель преследуемый, как я. Я был тоже избалован — общественным вниманием, любовью, иногда даже чрезмерной. Даже вниманием власти и КГБ, даже тем, что за мной ездили. Я чувствовал, что я такой важный человек! А туда попал и через некоторое время понял, что я — никто… Человеку это важно для корректировки, чтобы он не думал, что он — пуп земли».

За границей помимо «Чонкина» выйдут другие произведения Владимира Войновича — «Путем взаимной переписки», «Иванькиада», «Шапка», «Москва 2042», «Антисоветский Советский Союз», пьесы «Трибунал» и «Фиктивный брак», и это еще не полный перечень.

На Родине голос писателя будут слушать в буквальном смысле этого слова — в передачах радиостанции «Свобода».

В 1988 году запрет на печатание произведений Владимира Войновича на Родине будет снят. «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» напечатает журнал «Юность». Публикация вызовет огромный резонанс. «Чонкиным» восхищались, «Чонкина» ругали, но, кажется, никто из читателей не воспринял эту публикацию равнодушно.

В 1990 году Михаил Горбачев возвращает Войновичу советское гражданство. И с тех пор Владимир Николаевич живет и работает как в Мюнхене, так и в Москве.

Книги Владимира Войновича пользуются огромной популярностью. Они переведены более чем на тридцать языков. Владимир Войнович — лауреат ряда российских и международных литературных премий, член Союза писателей Москвы и Российского Пен-клуба, член Сербской академии наук и искусств, член-корреспондент Баварской академии изящных искусств, почетный член американского Общества имени Марка Твена, почетный доктор Ноттингемского университета (Англия) и колледжа Миддлбери (США).

А еще Владимир Николаевич увлекается живописью. В России и за рубежом проходят его персональные выставки. Но это уже совсем другая история…

Евгений Евстигнеев

Мне к людям хочется, в толпу,

В их утреннее оживленье.

Я все готов разнестъ в щепу…

Б. Пастернак. «Рассвет»

Горьковское (теперь уже — Нижегородское) театральное училище явило миру много талантов. Екатерину Вилкову, Александра Дедюшко, Андрея Ильина, Александра Панкратова-Чёрного, Людмилу Хитяеву…

С 2003 года Нижегородское театральное училище носит имя Евгения Александровича Евстигнеева.

Актера, снявшегося более чем в ста фильмах…

И столь же плодотворно игравшего на театральной сцене…

Актера, у которого могли быть маленькие, эпизодические роли, но не могло быть незначительных, сыгранных тяп-ляп, на скорую руку.

Они такие разные, его роли.

И все-таки они все сыграны им.

Между Петлюрой в фильме «Старая крепость», режиссером в картине «Берегись автомобиля», звездочетом в «Красной шапочке» и Дорном из спектакля «Чайка» не может быть ничего общего, не так ли? Так же, как между подпольным миллионером Корейко в «Золотом теленке» и профессором Плейшнером в «Семнадцати мгновениях весны».

Да, не может, кроме того, что все эти роли воплотил в жизнь один человек — Евгений Евстигнеев.

Его повсюду узнавали дети — бежали следом и восхищенно орали:

— Товарищ Дынин! Товарищ Дынин!

Ну, совсем как за Фаиной Раневской с ее «Муля, не нервируй меня!».

Товарищ Дынин — это уже не образ, это сама жизнь. В каждой школе, в каждом училище, в каждом пионерском лагере был такой вот товарищ Дынин.