— Но как же Кэролайн? Я имею в виду, черт возьми, у вас же еще медовый месяц… ну, почти. Она не захочет, чтобы я шлялся поблизости и мешал вам.
Глаза мистера Хикса стали печальными, как у спаниеля, с которым никто не хочет играть.
— Ерунда. Она захочет написать твой портрет: как ты в своей широкополой шляпе задумчиво смотришь на морс, — Фрэнсис уложил бритву в кожаный чехол. — А я нарисую тебя с подзорной трубой, в небрежной позе. Поехали, Элджи! Ты будешь для нас позировать.
Элджернон громко засмеялся лающим смехом:
— Ну, в таком случае…
Но тут он вмиг растерял всю свою веселость, потому что в комнату вошла его невестка. Он вскочил с места, опрокинув столик, на котором стоял цветочный горшок с ландышами.
— Ох, черт побери! Прости, Кэйро…
Мистер Хикс ползал среди черепков, коленями размазывая по ковру землю из горшка.
— Не беспокойся, Элджи. Я сама.
Кэролайн встала рядом с ним на колени, незаметно подмигнув Фрэнсису. Она стала еще красивее, замужество пошло ей на пользу. Ее муж посмеивался, наблюдая эту сцену, полуприкрыв глаза.
— Кэролайн, мы хотели бы поехать в Гастингс, — конечно, если ты согласишься. Я думаю, каникулы на морском берегу нам не повредят.
— А Элджи тоже поедет?
Мистер Хикс, стоя на четвереньках, жалобно взглянул на нее:
— Если, конечно, я вам не помешаю.
Кэролайн, взглянув на разбитый цветочный горшок, улыбнулась, обняла Элджернона и сказала:
— Да разве ты можешь нам помешать? Милый, милый Элджи!
Тем временем старый морской волк Уильям Уолдгрейв, младший брат покойного графа, ныне виконт Чьютон, — поскольку у Джорджа не было наследника, по крайней мере, законного, — вышел из кареты и постучался в двери дома номер 18 по Монтегю-стрит. Он стоял под дверью, слегка разгоряченный и запыхавшийся, ожидая, пока служанка откроет ему.
Он вступил в Королевский Морской Флот гардемарином и поднялся до капитанского чина, после чего, не долго думая, бросил службу на корабле и попытал счастья на политической арене. За всю свою жизнь он не чувствовал себя таким несчастным, как в то время. Поэтому вскоре он с радостью вернулся на море и стал капитаном «Серингапатама».
И теперь, сидя в гостиной своей невестки, он говорил рублеными фразами, словно отдавал команды матросам:
— Черт побери, Энн, я приехал пригласить тебя с дочерьми в Гастингс. Там можно будет отдохнуть. За мой счет. Какая досада, что вы поссорились с Джорджем. Мы с Элизабет подумали и решили: раз уж мы отправляемся на море с детьми, почему бы не устроить семейную прогулку?
Энн нерешительно взвешивала предложение, но от веления судьбы ей было не уйти.
— Что ж, Уильям, — произнесла она, — это очень мило. Ты уверен, что мы не будем для вас обузой?
— Нет, что ты. Мы снимем комнаты в «Лебеде» и от души развлечемся. Море у меня в крови, и в Гастингсе я себя всегда чувствую превосходно.
— В таком случае, мы с радостью присоединимся к вам.
— Отлично. Если мы отправимся в пятницу, вы успеете собраться?
— Да. Я люблю собираться в спешке, тогда не приходится долго ждать.
— Тогда я отправлю Дженкинса, чтобы он все для нас подготовил, — он поцеловал невестку в щеку. — Карета приедет за вами в десять часов. Ну, до пятницы.
Когда он ушел, помахивая тростью и слегка раскачиваясь по старой морской привычке, Энн выбежала из комнаты с криком:
— Девочки, девочки! Мы едем в Гастингс с дядей Уильямом. Это будет так здорово! Вы же знаете, я там родилась.
Графиня с легкой надменной улыбкой припомнила мисс Энн Кинг, сумевшую наконец завоевать графа Уолдгрейва после рождения Джей-Джея и в ожидании Джорджа. Эти дни бурной, необузданной страсти остались в прошлом: восхитительный любовник, ее прекрасный граф, лежал в могиле. Она вздохнула и поправила траурную шляпу.
В это же самое время Джекдо выходил из лондонских казарм. Со времен канадского дела его не посылали за границу и позволили остаться в Лондоне. Но теперь его должны были отправить в Индию и отпустили на побывку. Итак, повинуясь своей судьбе, Джекдо направлялся в дом номер 5 по Пелехам Крескент в Гастингсе, чтобы повстречаться там с генералом и Хелен, Виолеттой и Робом.
Первыми к месту назначения добрались Кэролайн, Фрэнсис и Элджернон. Они поехали в маршрутном экипаже «Парагон» (прямую железнодорожную линию в Гастингс еще не открыли). Их багаж, в том числе и шляпные картонки Кэролайн, поместили на крышу карсты, вся компания пребывала в веселом настроении. Элджернон был очень доволен.
«Парагон» въехал в Гастингс по Истбурн-стрит, свернул на улицу Всех Святых и проехал под аркой на постоялый двор при гостинице «Замок». Фрэнсис не успел заказать комнаты заранее и поинтересовался, можно ли снять номера, но ему сказали, что все уже занято, — видимо, по причине исключительно хорошей погоды и большого наплыва отдыхающих. Ему посоветовали обратиться в гостиницу «Лебедь» (в которой останавливалась принцесса Виктория во время своего визита в Гастингс), и в обществе мальчишки-носильщика, согнувшегося под тяжестью их багажа, компания отправилась пешком по указанному адресу.
Добравшись до «Лебедя», они обнаружили, что там царит суматоха: служанки в передниках драили каменные ступени и натирали медные молоточки на дверях, конюхи возились с метлами на постоялом дворе; повара раскладывали по тарелкам мясо и овощи и беседовали с рыбаками, поставлявшими свой улов прямо на кухню.
За конторкой, пахнущей воском и ваксой, стояла высокая фигура в пенсне. Фрэнсис спросил, уж не ожидается ли прибытие королевы, на что ему ответили: «Нет, только виконт Чьютон со своими родными».
— А у вас сеть свободные номера?
— О да, сэр. Большая комната с видом на море. А для вашего отца…
— Брата.
— Прошу прощения. Для вашего брата — соседняя комната поменьше. Боюсь, что из нее открывается не такой хороший вид, сэр. Точнее, оттуда видно только наружную лестницу.
— Меня это устроит, — сказал Элджернон. — Все равно я собираюсь большую часть времени проводить на свежем воздухе.
— Тогда следуйте за мной, мадам, джентльмены… Гости осмотрели комнаты и остались ими довольны.
Распаковав чемоданы и слегка перекусив, усталые путешественники решили часок отдохнуть: Элджи уснул на спине, свесив руки за изголовье, а Фрэнсис и Кэролайн занялись любовью, глядя, как танцуют пылинки в лучах послеполуденного солнца.
Примерно в то время, когда они решили прогуляться перед обедом, из карсты на улице Святого Леонарда вышел Джекдо и направился домой пешком.
Все уже ждали его, собравшись в гостиной на втором этаже, из окон которой открывался великолепный вид на простиравшуюся до горизонта и сливавшуюся с небом сверкающую морскую гладь.
Джекдо не мог не подойти к окну, чтобы полюбоваться на эту красоту. Когда же наконец он перевел взгляд на свое семейство, то первым делом ему бросилось в глаза, как постарели родители.
Кудрявые бакенбарды генерала были словно осыпаны снежинками, а в волосах Хелен появились две серебряные пряди. Она теперь казалась еще более хрупкой и беззащитной, и Джекдо понял, что его матери, о которой он привык думать как о молодой девушке, теперь уже, должно быть, за сорок.
У Роба, по-прежнему высокого и сильного, в уголках глаз появились морщинки, а Виолетта, хорошенькая малышка, не поднимала взора и была погружена в какие-то тайные раздумья: с нее можно было писать картину «Первая любовь».
Семейство Уордлоу радостно приветствовало Джекдо, и только Хелен заметила, что в глазах у него таится скорбь. Генералу даже понравилась произошедшая с сыном перемена: он перестал быть таким мечтательным, как прежде, и не выглядел человеком не от мира сего. Кроме того, генерал подумал (не без укола совести), что теперь Хелен и Джекдо несколько отдалились друг от друга.
Генерал, обнимая Джекдо, украдкой взглянул на жену и почувствовал, как его сердце вновь, как всегда, забилось быстрее. Он никогда не сможет избавиться от этой любви, неподвластной приказам воли. Он будет умирать с ее именем на устах. Но сейчас его мысли были далеки от подобных мрачных вещей. Он сказал: