Наступило время приводить судей к присяге. Люди короля, все двенадцать, были рыцарями Его Светлости, доблестными и преданными. Норфолк испытал еще один приступ беспокойства, за которым последовала напряженность, охватившая всех присутствующих. Шум толпы на улицах, к которому никто не прислушивался, но который все слышали, внезапно стих. Затем донесся тихий, но отчетливый звук марширующих ног. Обвиняемых вели по улицам от Тауэра к Вестминстеру. Кашлянув в кулак, чтобы скрыть замешательство Говард дослушал процедуру приведения к присяге.

Громким голосом лорд-канцлер, сэр Томас Одли, приказал:

— Ввести заключенных.

И они были доставлены в сопровождении сэра Уильяма Кингстона, коменданта Тауэра. Какие-то глупые, свойственные низменному существу мыслишки мелькнули в сознании Норфолка: что всегда преданный Норрис плохо выбрит; Сметон — всегда такой жизнерадостный любитель песен — сильно похудел; Фрэнсис Вестон неправильно застегнул пуговицы камзола: Бреретон — действительно очень маленького роста.

Он следил за выражением их лиц во время зачитывания обвинения, видел блуждающие недоверчивые взгляды и жаждал узнать, в какой мере вменяемое им в вину могло соответствовать содеянному ими. Но на самом деле ответ был весьма прост. Все это сделала она: подкралась, соблазнила и завладела. Он мог представить ее в своем воображении: эти карие будоражащие глаза, так много обещающие, этот чувственный рот, изогнутый в загадочной улыбке. Она была самой отъявленной сукой, самой распутной шлюхой во всей империи. И это было истинной правдой. Она могла послать своего сына на неминуемую смерть, а теперь загубила жизнь четверых уважаемых мужчин.

Хоть он и не являлся членом суда присяжных, он все-таки поймал себя на мысли, что полностью согласен с вынесенным вердиктом — виновна по всем статьям обвинения. Помимо собственной воли во время чтения приговора — «повесить, выпотрошить и четвертовать, пока еще живы» — Норфолк бросил взгляд на двух дам. Анна Вестон сидела, уставив в одну точку бессмысленный взор, она будто умерла, сидя на своем месте, тогда как Роза глядела на Фрэнсиса, а он на нее, и казалось, это продлится бесконечно.

Норфолк никогда не узнает, не сможет понять, что они хотели сказать друг другу этим прощальным взглядом. Воспоминания. Их первая встреча в детстве в Большом зале замка Саттон. Их невинная любовь. Обрученные мальчик и девочка, которых вдруг связали чувства, о каких они никогда и не мечтали. Страстная любовь. Вожделение и желание. Невинная девушка и придворный. Боль и великолепие осуществления желания. Потеря двух неродившихся детей. Измена. Ухлестывание за Маргарет Шелтон. Кокетливые взгляды на Генри Ниветта. Расставания и неизбежные возвращения. Верность. Глубокая любовь: душа в душу, сердце к сердцу и безраздельная взаимная привязанность.

Все это и многое другое было вложено в последние взгляды, которыми они обменивались между собой. Поскольку оба понимали, что наступил момент прощания навсегда, что не осталось никакой надежды, что жизненный путь, по которому они так радостно следовали вместе, вот-вот будет безжалостно оборван. Он слега покачал головой, давая ей понять, что не виновен в тех чудовищных злодеяниях, о которых она только что услышала, а она ответила почти незаметным кивком, который означал, что ей все понятно. После этого оба улыбнулись, и улыбки не сходили с их лиц, пока он не исчез из ее поля зрения, и она осталась одна, бледная как смерть и застывшая, полумертвая от отчаяния.

Прикосновение к локтю заставило ее посмотреть вниз: она увидела, что ее свекровь вдруг превратилась в старуху, нуждающуюся в помощи, чтобы встать. И вот в это время, когда она хлопотала над женщиной, у которой ноги внезапно отказались служить, герцог Норфолкский, выглядящий, несколько неестественно, оказался рядом с ней и стал помогать леди Вестон встать на ноги, приговаривая:

— Пойдемте, пойдемте. Пошли, пошли.

— Лорд герцог, — сказала Роза.

— Да, моя дорогая? Да, да?

И он стал похлопывать ее по руке, вздыхая и покачивая головой, как балаганная кукла на ярмарке.

— Вы поможете мне?

В его глазах, прикрытых тяжелыми веками, промелькнула тень настороженности.

— Если это в моих силах, моя дорогая.

— Я хотела бы видеть Его Светлость. Вы должны устроить мне аудиенцию у короля.

— Но это же не принесет ничего хорошего! Вы только умножите свои страдания.

— Каждый человек имеет право подать прошение о помиловании. Не так ли, сэр?

— Разумеется.

— Тогда позвольте мне просить о помиловании моего мужа. Чем это повредит? Единственное — меня могут выгнать.

Норфолк заколебался, но вдруг вполне отчетливо, как если бы тот стоял рядом с ним и шептал ему прямо в ухо, услышал голос Захария: «Выполни просьбу. Помоги ей». Иллюзия была настолько сильной, что граф даже оглянулся.

— Что с вами?

— Мне кое-что послышалось. Хорошо, я сделаю все, что смогу. Но он сейчас в Хемптонском дворце. Это далеко.

— По воде нет. Можно нам поплыть туда с вами?

Герцог призадумался. Суду предстояло перейти к слушанию дела Анны Болейн и ее брата, однако, согласно законам страны, судить их могли только равные им по титулу, а таковых на этом заседании попросту не хватало. Поэтому разбирательство в отношении королевы пришлось отложить до понедельника. И Говард в любом случае был обязан немедленно доложить об этом королю.

«Отсрочка суда — это только совпадение или тактика? — думал он. — Я смогу собрать всех пэров не раньше, чем завтра, а значит, у них будут целые сутки, чтобы хорошенько пораскинуть умом над уликами против ее любовников. Если так и задумано, то это весьма ловкий трюк».

Но мертвенно-бледное лицо Розы Вестон смотрело на него, она ждала ответа, и он согласился:

— Да. Мы поедем сейчас же. Но будьте готовы к худшему. У Его Светлости крутой нрав.

— Теперь терять нечего, — пролепетала она.

Несмотря на кажущееся спокойствие этих двух женщин, их молчание обескураживало герцога: а тем временем огромная его барка проплывала мимо прекрасных берегов Темзы, миновала тихие сонные деревни Челси и Ричмонд, тучные пастбища, стремясь туда, где вдали находился самый величественный из дворцов — бывшая собственность давно умершего кардинала Уолси. И вот, наконец, Роза прервала тревожное безмолвие.

— Да возблагодарит вас Бог за это, лорд герцог, — сказала она. — Может, это и не принесет никакой пользы, но, по крайней мере, вы приложили старание.

Но попытки его оказались тщетными. Хотя герцог и знал, что прием у короля будет бесчеловечным, даже он не был готов к тому, что произошло в действительности. Анна Вестон, не проронившая ни слова с момента отъезда из Вестминстера, внезапно закричала: «Сохраните ему жизнь!» — и припала к ногам короля, который сидел, развалившись, на троне с отсутствующим видом и сосал конфету.

С лицом, похожим на саму смерть — чернота траурного убора резко контрастировала с безжизненной белизной ее кожи, — Роза тоже опустилась на колени перед королем Генрихом, ладони ее были умоляюще сжаты, она шептала, как показалось герцогу, тоном, содержащим скрытую угрозу:

— Ваше Величество, сир, я пришла, чтобы ходатайствовать о сохранении жизни мужу — сэру Фрэнсису Вестону. Он не повинен в том, в чем его обвиняют, так как он вообще не способен на такие чудовищные злодеяния.

«Это лишает ее последней надежды, — подумал Норфолк. — Ничего такого ей не надо было говорить. Генрих не допустит, чтобы бросали тень на его суд».

— Ваша Светлость, если вы помилуете его, семейство Вестонов готово отдать все на свете, чем располагает — сто тысяч крон, дом в Саттоне, мои имения в Кендале и Морсби и, кроме того, все строения, включая замок Саттон и все наши земли. Мы согласны полностью разориться, если вы изволите подписать отмену смертного приговора.

На какое-то мгновение герцог заметил, что Генрих готов поддаться соблазну. В обмен на росчерк пера она предлагала целое состояние, к тому же это не обязывало его снять обвинения с остальных троих подсудимых и позволяло продолжить суд над братом королевы. Но затем Норфолк увидел, как маленький рот короля — отталкивающий, затерявшийся в складках жира и клочьях бороды — твердо сжался. Алчность Генриха отнюдь не доходила до глупости. Одно сомнительное решение может скомпрометировать все эти дела о государственных преступлениях. Когда-то красивое лицо исказил раздражающий взгляд — может быть, из-за того, что на какой-то миг он позволил себе обдумывать эту идею, — враз перечеркнувший добрые надежды, утопив их в морс слез. Разгневанный Генрих лениво встал, высокомерно глядя на леди Вестон, будто перед ним была какая-то куча навоза.