В холодном предрассветном сумраке Захарий стоял на пристани у Гринвичского дворца. Он скакал сквозь тьму, пересек реку при лунном свете и теперь поеживался от пронзительного утреннего ветра, чутко прислушиваясь к каждому шороху и ожидая момента, когда отдаленный удар весла о воду возвестит, что барка герцога Норфолкского неумолимо приближается со стороны Уайтхолла и в каюте судна с каменным лицом сидит его владелец, везущий королеве приговор.

Все речные шумы были здесь в изобилии. Где-то над своим гнездом хлопала крыльями цапля. Лебедь о чем-то рассказывал своей подруге, вытягивая белую шею в первых проблесках рассвета. Река журчала и булькала, как ребенок, когда рыба плескалась и выпрыгивала из воды, разбрызгивая светящиеся капли. Захарий размышлял о том, что все это — неотъемлемая часть жизни, непостижимые частицы Вселенной, столь величественной по масштабам, что только величайшему из богов под силу познать ее тайны. Он знал, что попытка изменить то, что заранее предопределено, есть преступление против Бога — тем не менее он должен попытаться. Но кто он такой, чтобы препятствовать великому течению жизни, вмешиваться в ход событий, который ведет человечество к звездам?

— Лорд герцог, мой отец!

Даже в полумраке он сразу узнал руку, которая легла ему на плечо. Он не слышал, как барка подплыла к пристани и герцог сошел на берег.

— Захарий, что ты здесь делаешь?

Никогда еще голос герцога не звучал так сурово, как в это раннее утро.

— Я должен поговорить с вами, сэр. Это крайне необходимо.

Норфолк повернулся, и его взгляд скользнул вдоль реки. Плащ герцога развевался на ветру, рука сжимала жезл первого пэра королевства.

— Сын мой, а тебе не приходило в голову, что я не должен слышать то, что ты намерен мне сказать.

— Да, конечно, — произнес Захарий с болью в голосе. — Но я должен сказать тебе правду.

Герцог повернулся и посмотрел на него. Ответственность возложенной на него миссии делала его взгляд холодным и твердым.

— Захарий, я не желаю тебя слушать. Много лет назад ты сказал, что мне судьбой назначено приговорить королеву Анну к сожжению или смерти от топора. И да будет так! Я должен сделать то, что мне предписано. Не пытайся что-либо говорить мне.

— Тогда да поможет мне Бог, лорд герцог.

— Сын мой, трудно, а иногда и опасно знать слишком много. Поезжай домой и ложись спать. Ты, как ребенок, вступил в бой с…

Захарий перебил его, сказав:

— Со Вселенной.

— Да. А теперь прощай.

Норфолк повернулся и, не оглядываясь, пошел в погруженный в сон дворец.

В ночной тишине, окутавшей замок Саттон, Анне Вестон снился сон. На этот раз ей привиделось, что она вышла из дома и пошла в направлении старого родника Эдуарда Святого. Сказать, что она шла по земле, было бы неправильно, так как она скользила по поверхности, не касаясь ее ногами.

Там, куда она попала во время своих ночных странствий, был день, все было залито ярким и радостным светом, и она слышала смех и музыку. Ощущая боязливое любопытство, она направилась в ту сторону, откуда доносились звуки. Никогда, даже во сне, она не поймет, кто эти люди, приходящие в ее дом и ведущие себя так, будто они здесь хозяева.

Завернув за угол, Анна их увидела. Мужчины и женщины были в диковинных одеждах, и — не может быть! — в теннис играли представители обоих полов. На земле рядом с кортом лежал странного вида ящик с горном, из которого неслись слова песни: «До свидания, черный дрозд». Анна стояла, онемев от изумления, как вдруг один из игроков поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза Она узнала человека из того сна, в котором она бродила по залитому лунным светом хранилищу яблок. Жена этого человека называла его тогда Альфом, а слуга — лордом Нортклифом. И опять случилось то же, что и в первый раз. Он внезапно побледнел, и женщина, стоявшая напротив него с другой стороны от сетки, спросила:

— Что такое, Альф? С тобой все в порядке?

Откуда ни возьмись, появился молчаливого вида человек и сказал:

— У вас что-нибудь случилось, лорд Нортклиф?

— Нет, нет, — сказал он. — Это от жары, я полагаю. Сегодня чертовски жарко.

— Проклятая духота, — подтвердил женский голос.

Потом женщина рассмеялась и добавила:

— Я бы выкурила сигарету.

То, как она это сказала, навело леди Вестон на мысль, что эта женщина стремится привлечь к себе внимание.

— Да, сегодня тепло, — откликнулась жена Альфа. — Предлагаю ничью. Пойдемте пить чай.

— Великолепная идея, — сказал гость. — Кончай, Элси. Нужно передохнуть.

Они ушли, и лорд Нортклиф остался один со своим слугой.

— Милорд, я вас еще раз спрашиваю. У вас все в порядке?

— Это все она, Джеймс, эта проклятая Белая Леди, кошмар моей бессонницы. Она стоит там и смотрит на меня.

Слуга посмотрел поверх нее и сквозь нее, и Анна Вестон затряслась от страха перед тем, чего она была не в состоянии объяснить.

— Там ничего нет, сэр. Я думаю, все ваши расстройства из-за того, что вы плохо спите. Я считаю, что вам нужно раз и навсегда обсудить это с вашими врачами.

Лорд Нортклиф с усталым видом сел, музыка прекратилась, и странный ящик начал издавать непрерывный скрежещущий звук.

— Конечно, ты прав. Это меня разрушает. Я действительно совсем потеряю голову, если не предприму что-нибудь.

— Мы вернемся к этому завтра. А теперь, сэр, пойдемте в дом, выпьем чаю.

Они пошли в сторону дома, но перед этим лорд Нортклиф в последний раз оглянулся, и, когда они с Анной посмотрели друг на друга, их обоих охватил ужас. Она поспешила дальше и несколько минут спустя перегнала человека по имени Гетти. К его ноге был привязан какой-то инструмент, очевидно, регистрирующий пройденное им расстояние, так как он все смотрел на него и говорил:

— Уже две мили, Джордж. Что ты об этом думаешь?

Человек, который был с ним, просто покачал головой и сказал:

— Ты никогда не угомонишься, папа. Ты переживешь нас всех — ты фанатик здоровья!

Гетти только криво усмехнулся и неловко зашагал прочь, по-видимому, совершенно не осознавая, что леди Вестон прошла совсем рядом с ним. И вот замок остался позади, и она оказалась в парке.

В платье из темно-красного бархата и шляпе, с полей которой свисали огромной длины перья, навстречу Анне шла женщина, красивее которой она никогда в своей жизни не видела. Теперь, разглядев ее при солнечном свете, Анна окончательно убедилась в этом. Пышные серебристые волосы излучали сияние, подобное вспышке лунного света, глаза цвета лесных фиалок, лицо вылеплено руками искусного скульптора. Каждое ее движение, когда она шла к Анне, было как музыка. Держа в руках охапку полевых цветов, ее догонял мужчина, которого в одном из прежних снов Анна видела с этой красавицей в постели. Те же тонкие черты лица, тяжелые веки, недовольный рот, однако на сей раз восхищение преобразило его лицо. Он бросил букет к ногам женщины, опустился среди цветов на колени и поднес к губам край ее платья. Она запротестовала:

— Ваше Высочество, это я должна стоять перед вами на коленях. Пожалуйста, поднимитесь, сир.

— Нет, нет — вы моя принцесса, моя королева. Неужели вы не понимаете, что я люблю вас, Мелиор Мэри?

Но самое удивительное ждало Анну впереди. Окруженные облаком тумана, как будто они каким-то образом были отдалены от красавицы и ее возлюбленного, стояли юноша и девушка с грустными лицами и тоже наблюдали за ними. Девушка крикнула: «Мелиор Мэри, мы здесь. Почему ты больше не разговариваешь со мной?» Юноша же ничего не сказал, а просто встряхнул своими густыми, рыжими кудрями, как это всегда делал доктор Захарий. Анна с болью осознавала, что как эта пара не видела ее, так и Мелиор Мэри могла видеть лишь своего возлюбленного. Странное, неприятное чувство возникло у нее — будто время сделало лишний оборот и случайно свело их всех вместе.

Еще звенел голос девушки, еще не смолк заглушающий его радостный смех Мелиор Мэри, а Анна уже спешила в сторону родника. Она поняла, что со временем действительно что-то стряслось: секунду назад светило солнце, а теперь она оказалась под ужасным проливным дождем. Раздался топот копыт, и спустя мгновение она увидела охотников в одеждах, какие англичане носили в давние времена. На руке у каждого охотника сидел сокол с чехлом на голове. Наконец-то она стала понимать то, что видела.