Его невестка, Джейн, спокойно посмотрела на него.

— Государственная измена.

Она давно выплакала все слезы и жила теперь только настоящим. У нее не было сил улыбаться даже своим детям, и она тупо смотрела, как по обветренным щекам Томаса Говарда текли непривычные слезы.

— Но как это случилось? — спросил он. — В чем его вина?

— Он предсказал, что у Ее Светлости родится девочка.

Герцог вытер слезы рукавом, отороченным мехом.

— И это все?

— Да.

— Тогда я должен сейчас же отправиться к королю и добиться его освобождения. Это просто нелепое обвинение.

— Вы думаете, вам это удастся?

Почувствовав внезапную усталость, Томас опустился на стул. Он уехал во Францию перед самой коронацией Анны и провел все это время в бесконечных спорах с епископами и принцами, обсуждая с ними развод Генриха, и у него больше не было сил. Ему надоело думать о своей племяннице и ее отпрыске, неважно, кто это будет — принц, девочка или бастард.

— Бог знает, — сказал он. — Иногда мне хочется, чтобы Ее Светлость провалилась сквозь землю.

— Так и будет.

— Да, с Божьей помощью, так Захарий предсказывает. Если бы об этом он сказал публично, его давным-давно не было бы в живых.

— Ну, такая возможность у него еще осталась. Милорд, поезжайте к королю немедленно. Сам он ничего не имеет против Захария. Он выслушает вас.

— Должен выслушать, — мрачно подтвердил Норфолк. — Я был его преданным и стойким вассалом и отстаивал его интересы среди чужеземцев, так что в конце концов готов был стонать, заслышав французскую речь, и меня тошнило от приторных запахов их духов. Не сомневайтесь, он у меня в долгу.

Голос его внучки Сапфиры, бесшумно вошедшей в комнату и стоявшей за его спиной, заставил его вскочить.

— Позволь мне поехать с тобой, Томас.

Несмотря на то, что ее все время поправляли, она упорно называла его по имени. Он повернулся к ней, наклонился так, что его глаза оказались на одном уровне с ее глазами.

— Нет, малышка. Его Светлость не захочет тебя видеть.

Детские голубые глаза серьезно смотрели на него, и он увидел лицо своей прежней возлюбленной, тень которой бродила среди лугов Норфолка и вот уже двадцать лет являлась ему во снах.

— Господин герцог, советую вам сделать, как она говорит, — спокойно сказала Джейн.

Томас пристально посмотрел на нее.

— Но ей всего три года, мадам. Я не могу прийти к Его Светлости с ребенком, вцепившимся в мою руку.

Джейн встала и, подойдя к Сапфире, положила руку на ее прелестную белокурую головку.

— Она — необычный ребенок.

— Что вы хотите этим сказать?

— Она обладает силой.

— Как Захарий? Дар ясновидения?

— Более мощный, чем у него, сэр.

В ушах герцога вновь зазвучали полные суеверного ужаса крики толпы; он вспомнил, как судья произнес: «Смерть через сожжение»; как при этих словах его невинная возлюбленная отвернулась и как тогда в нем вспыхнула ярость от сознания собственного бессилия: ибо даже могущества герцога Норфолкского было недостаточно, чтобы спасти ведьму, осужденную на смерть.

— Вы хотите сказать… — он не мог заставить себя произнести это слово вслух.

Джейн кивнула.

— Захарий считает, что она обладает даже большим могуществом, чем он.

Норфолк вздрогнул.

— Тогда она нуждается в знатных покровителях.

— Она ваша официально признанная внучка, сэр. Будем молить Бога, чтобы этого было достаточно. Я принесу ее плащ. Глядите-ка, она сделала куклу.

Сапфира вытащила из-за спины примитивную соломенную куклу. Несмотря на то, что глазами ей служили маленькие шарики глины, а улыбающийся рот был едва обозначен небрежными стежками, можно было безошибочно определить, кому принадлежит длинный плащ и большой клок беспорядочно подстриженной шерсти, венчавший ее соломенную голову.

— Это всего лишь детская игрушка, герцог.

— Нет, нет. Вы правы, одевайте ее быстро. Моя барка стоит на якоре.

Когда герцог Норфолкский ступил на борт судна, одетые в ливреи гребцы дружно подняли весла, а флаг с его гербом взвился на мачту, его слуга непроизвольно вскрикнул, увидев, как ветерок подхватил волосы Сапфиры и они разлетелись в разные стороны, так что ее голова стала похожа на голову подсолнуха.

— Ого, да она становится красивой, милорд! Но на кого она похожа? Совсем не на вас и не на вашего черноволосого мальчика.

— На кое-кого из прошлого, Уилл. На кое-кого из совсем другого времени.

В тихих сумрачных водах, в глубине материнского лона, ребенок, появление которого на свет должно было стать окончательным смертным приговором королеве, зашевелился, готовясь совершить свое первое путешествие. Анна Болейн, проводившая очередной изнурительный жаркий и душный день, сидя в своих апартаментах и слушая бесконечные мольбы лютни Марка Сметона, беспокойно заерзала, ощутив в себе легкие волны какого-то странного недомогания. И как будто между ними существовала незримая связь, сын плотника тут же перестал играть и взял ее руку, казавшуюся такой маленькой в его руке. На секунду они замерли.

— С вами все в порядке? — прошептал он.

Последовало короткое замешательство, она посмотрела на него взглядом испуганной девочки, потом отдернула руку, и уже королева Англии ответила ему:

— Продолжайте играть, Марк, вам не о чем беспокоиться.

— Короче говоря, Ваша Светлость, вам не нужно бояться, что вы потеряли расположение французского короля. Я уже говорил вам, что король Франциск просто не хочет, чтобы думали, что он принимает чью-то сторону.

— М-м-м! — рассеянно промычал Генрих.

Он находился в состоянии, близком к экстазу, радуясь, что Анна наконец-то оказалась на той самой знаменитой кровати, которая когда-то составляла часть выкупа, заплаченного за пленного французского принца, и была специально приспособлена для родов. Кроме того, сердце его, как у школьника, сжималось от переполнявших его чувств, когда он думал о сегодняшней свадьбе своего зятя и друга, герцога Суффолкского, которому предстояло жениться на столь юной невесте.

— Таким образом, Ваша Светлость, я смиренно прошу вас отнестись к моим словам благосклонно и надеюсь, что вы сочтете мою миссию успешной.

В возбужденном уме Генриха мелькнула мысль, что Норфолк сегодня как-то странно расшаркивается перед ним. Он пристально посмотрел на Говарда и уловил его вздох. Привычка вздыхать появилась у герцога недавно и в последнее время она становилась все более и более навязчивой.

— Поживем — увидим, Том, — сказал он.

Норфолк выглядел обеспокоенным.

— Но, Ваша Светлость…

— Никаких «но». Время все расставит по своим местам.

— Да, Ваша Светлость, конечно.

Генрих сделал движение, намереваясь встать. Свадьба должна была состояться через час, а он еще не был одет. Но, к его изумлению, Норфолк, которому следовало бы об этом знать, продолжал говорить.

— Если Ваша Светлость сочтет это уместным, я бы хотел представить вам мою внучку.

Генрих был настолько удивлен, что спросил:

— Что?

— Мою внучку, Ваша Светлость. Бедного, несчастного ребенка Захария.

— Что с ней такое?

— Она здесь и желает, чтобы вам ее представили.

И без дальнейших разговоров, даже не ожидая королевского позволения, Норфолк поклонился и быстро вышел из комнаты, чтобы вернуться, ведя за собой очень маленькую и очень хорошенькую девочку, которая одной рукой цеплялась за его рукав, а в другой держала потрепанную куклу. Слова досады замерли у Генриха на устах. Малютка двигалась прямо на него и протягивала ему одну-единственную розу, но когда он взял ее, то увидел, что это вовсе не роза, а соломенная куколка.

— Так, так, малютка, — сказал он весело. — Это подарок? Ты это для меня сделала?

Он ожидал услышать от этой крошки сбивчивый детский лепет, а вместо этого хорошо поставленный голосок произнес:

— Нет, Ваша Светлость. Я хочу только, чтобы вы к нему прикоснулись и освободили его.

Ее речь показалась ему очень странной. Атмосфера в комнате внезапно стала напряженной, и Генрих почувствовал, что ему трудно дышать. Он очень хотел уйти, но Норфолк смотрел ему прямо в глаза, говоря: