Они рассмеялись, а король прибавил:

— Как повезло Норфолку, что у него есть такой сын, как вы. Я никогда не наслаждался обществом другого человека в такой степени с тех пор, как… Я даже не могу вспомнить с каких пор. Вам разрешено остаться здесь днем, чтобы мы могли подольше наслаждаться беседой? Или у вас много дел?

Захарий поклонился.

— Почту за честь, Ваша Светлость. Для меня разговор с тем, кто понимает, чем я занимаюсь, — награда.

Так они провели время, переговорив о многом. Французский король сам подбрасывал поленья в камин, они весело трещали, согревая остывшую от октябрьских ветров комнату, и слуги не беспокоили их. Так же, как и в предыдущий день, уже наступили сумерки, когда Захарий вышел на улицы крепости и направился обратно в башню Бошамп. Но в этот раз он присутствовал на приеме короля Генриха, а всю ночь изучал при свете свечей, какие он только смог найти, жизнь короля Франциска I по своим картам. Он работал всю ночь напролет до следующего утра, пока наконец не заснул за столом, среди бумаг, спустя уже много времени после того, как часы отзвонили полдень. Этот длительный и сложный процесс был затруднен тем, что все необходимые ему книги, за исключением одной, остались дома, в Гринвиче. Однако именно в этом потрепанном томе обнаружил Захарий, что созвездие Девы правило на небесах, когда в провинции Коньяк вошел в мир сын мрачного кузена Людовика XII, который в силу замечательных личных качеств стал королем Франции. Формула-схема жизни Франциска I была завершена. Оставалось только начисто переписать ее.

Он завершил это, когда проснулся в шесть часов — перед тем, как побриться, помыться и надеть прекрасный камзол, вышитый серебряными нитями, — неожиданный подарок отца, присланный ему накануне вечером. Норфолк просил на последующих государственных приемах надевать этот камзол, «если он любит и уважает своего отца». Захарий обрадовался подарку: камзол был из отличного материала, хотя цвет, по его мнению, был мрачноват:

— А что с маркизой Пемброук? — спросил Захарий слугу, который помогал ему одеваться. — Она была с королем прошлым вечером?

— Нет, доктор Захарий. Говорят, что она вообще не появится — она в ярости.

— Из-за королевы Франции?

— Из-за нее и других знатных дам Франции. Ни одна из них не желает встречаться с нею.

— Да, я знаю.

— Вы думаете, она покинет свои покои?

Захарий с сияющей улыбкой посмотрел на него.

— Она не упустит возможность войти в клетку с обезьянами.

Но, когда он вошел в банкетный зал, он увидел, что перед креслами коронованных особ вновь приборы стоят рядом — место для леди не приготовлено.

— Ну, что?! — торжествовал его отец, явившийся из ниоткуда и шептавший прямо ему на ухо.

— Она выйдет сегодня вечером!

— Ты уверен?

— Абсолютно. Это третий вечер.

— И что же?

Захарий похлопал Говарда по руке.

— Три — очень важная цифра в магии, лорд герцог, мой отец.

— А что знает маркиза о магии?

Захарий стал непроницаемым и пожал плечами.

— Достаточно, чтобы очаровать короля.

— Ты говоришь, она — властительница сатанинской силы?

Лицо сына внезапно приняло строгое выражение.

— Нет, я не говорю. Она — само очарование, утонченность и ум. Вот и все.

— Но ты можешь поклясться, что она не знакома с черной магией?

Мысленно Захарий вернулся к погрому в своей комнате в Гринвиче, вновь увидел дьявольскую книгу, в которой была изображена отрубленная голова Анны Болейн у ее ног, перед его глазами был смерч, свирепствовавший при попытке уничтожить книгу. Он понимал, что Анна знала больше, чем сказала ему тогда, слишком уж быстро для новичка рисовала она на полу пентаграммы.

— Можешь поклясться? — повторил герцог, глядя в лицо Захария.

— Отец, не давите на меня. Я не знаю, и это правда.

Норфолк поджал губы и кивнул, по-видимому, удовлетворившись ответом; их дальнейший разговор был прерван приглашением к обеду. За столом Захарий оказался рядом с бойкой молодой женщиной, назвавшейся Розамундой Банастр и сообщившей ему, что она — дочь леди Банастр.

— А вы — известный астролог из Англии, не правда ли? Не удивляйтесь, каждый слышал о вас, даже мы, неотесанные бедняги, чья судьба — прозябать в этом погруженном во мрак городе.

— Вы находите Кале скучным? А мне он кажется центром активной жизни.

— Действительно, временами, как, например, сейчас, здесь бывает оживленно. Но вы и представить не можете себе, что значит постоянно жить здесь. Каждый наизусть знает дела другого, и тут не с кем встречаться, кроме как с важными господами из Англии. Клянусь Богом, мне предопределено рано сойти в могилу от отчаяния. Предскажите мне будущее, доктор Захарий, обречена ли я умереть старой девой?

При этом она посмотрела на него совсем не девичьим взглядом, от которого его без причины бросило в жар. Он поспешно отвернулся и увидел, что четыре пары враждебных глаз устремлены на него. Законные дети его отца — леди Мэри Говард со своим женихом — незаконнорожденным сыном короля, и граф Суррей, шестнадцатилетний молодой человек, но уже со своей юной женой — уставились на него ледяными взглядами. Жена его брата по отцу, Суррея, Франциска — ей тоже было шестнадцать лет, зашла так далеко, что показала ему язык. Генри Фитцрой, герцог Ричмондский, которому еще до конца года предстояло жениться на сестре Захария, глядел самодовольным немигающим взором.

— А что это за люди, — удивленно спросила Розамунда, — как они смеют так бесцеремонно разглядывать вас?

— Знакомые придворные, — уклончиво ответил Захарий и, поднявшись, стал улыбаться, махать и раскланиваться так яростно и с таким чрезмерным усердием, что четверка была вынуждена ретироваться и в конце концов отвести взгляды.

— Но ведь это сын короля, герцог Ричмондский, не правда ли? — продолжала щебетать Розамунда, прислоняясь к плечу Захария.

— Да, да. Мы — старые друзья.

— Мне было бы очень приятно познакомиться с этими людьми. Я завидую вам, доктор Захарий. Вы женаты?

Он повернулся, чтобы рассмотреть ее как следует. Она была очень хорошенькой девушкой — полногрудой, с золотистыми волосами и со взглядом сорванца. Захарий подмигнул ей и сказал:

— Да, но моя жена в Англии, не так ли?

— А я здесь.

— В самом деле, вы здесь, — сказал Захарий и, протянув под скатертью руку, положил ее на бедро Розамунды. Было очень приятно коснуться его и нежно пожать.

«Что делать? — подумал он. — Я был верен Джейн в течение двух лет. Нет, почти трех, если учитывать время до женитьбы на ней. И такова, рано или поздно, судьба каждого живого мужчины, скитающегося за границей, за исключением без меры уродливого. Следовательно, я сделаю это охотно и с приятной улыбкой, как делал и мой отец до меня».

И он поднял свой бокал за Томаса Говарда, который был увлечен разговором с веселым собутыльником, шурином короля, герцогом Суффолкским.

— Вы пьете за своего отца? Здесь открыто говорят о том, что вы — незаконнорожденный сын герцога Норфолка.

— И это правда, мадам.

Его глаза сверкали, и на какой-то момент Розамунда Банастр засомневалась, не позарилась ли она на нечто большее, с чем могла справиться. Но потом она весело подумала: «Ради всего святого, это лучше, чем увядать в бездействии».

Их руки соединились под столом, когда звуки труб возвестили о появлении масок. Их пальцы переплелись, и Захарий, полный желания, больше думал о дразнящей его едва прикрытой груди Розамунды, чем о танцовщицах. Но все же было что-то ласкающее и манящее в этих четырех молодых танцовщицах, одетых в темно-красное и зеленое, и им овладело желание полностью расслабиться, предоставив событиям вечера идти своим чередом. Но вдруг одна из восьми танцовщиц в масках, следующих за четырьмя девушками, привлекла его внимание. Хотя ее лицо скрывалось под кружевной красно-золотистой маской, по повороту головы и изящной поступи он сразу понял, что Анна Болейн наконец-то появилась — ее добровольное затворничество закончилось. Грациозно двигаясь в такт музыке, с протянутыми вперед руками, она направлялась к месту, где рядом сидели короли. Ни ее черты, ни облако волос не могли быть видны под маской, закрывающей лицо до шеи, делая ее похожей на фантастическое видение.