Томас рассмеялся.

— Я лепил пироги из опилок и клея, использовал брошенные чурки как строительный материал. — Он подробно рассказал о своем доме и происхождении. — Первой заслуживающей вниманию вещью, которую я сделал, была чайница для матери. Всю оставшуюся жизнь она другой не пользовалась.

Ею все еще пользовались в коттедже, но уже не как чайницей. Крышку сорвали с петель, бока покрылись щербинками, а медный замок исчез. В ней хранили разные пуговицы, булавки и брошенную повязку для глаз, несколько грязных напальчников и все другое, что туда бросала мачеха, тут же забывая об этом.

Они достигли ротонды, которую венчал купол, покоившийся на шести ионических колоннах. К ним была приставлена круглая скамейка. Во всех крупных имениях было принято, чтобы хозяин показывал гостям парк.

Гости оценивали его достоинства, и как раз ротонды, храмы и другие классические капризы становились местами отдыха, а иногда здесь можно было выпить и перекусить, к тому же все это выгодно подчеркивало окружающую природу.

Изабелле, посещавшей это место много раз в дневное время, ротонда, сверкавшая в темноте, казалась совершенно иной, будто вырезанной из лунного камня. Она села, прислонила голову к колонне и взглянула на сводчатый потолок, на котором едва можно было различить сине-золотистый узор. Она подумала, что это место похоже на миниатюрный дворец и сказала об этом. Томас, сидевший рядом, ничего не ответил, и она взглянула на него.

— Почему вы скрываете свои волосы? — тихо спросил он. — Чепчики носят матроны и пожилые женщины, а не юные девушки.

Испытывая неловкость и робость, она ответила не сразу.

— Мне стыдно, что они совсем короткие. Их состригли, когда я заболела. Волосы уже подросли, но не настолько, чтобы их можно было показывать.

— Вы скромничаете. Не сомневаюсь, что всем будет приятно смотреть на них, какой бы длины они ни были.

— Нет. Это невозможно.

— Позвольте мне взглянуть на них.

— Нет! — Будто защищаясь, она обхватила чепчик руками, но он наклонился к ней, нежно взял ее руки и потянул их вниз. Затем он снял чепчик с ее головы, волосы обрели свободу и опустились почти до плеч.

Томас так и думал. Они были густые, мягкие и блестящие. Он взял одну шелковистую прядь, поднес к своим губам, их уста почти встретились. Томас заметил, как веки девушки прикрылись, услышал ее частое сердцебиение.

— Изабелла, ты прелестна, — прошептал он.

Томас не льстил. Он подумал, что не видел ничего прекраснее этой девушки с распущенными серебристыми волосами посреди колонн в тихий вечер. Для нее этот эпизод стал сильным эмоциональным испытанием. Томас находился близко, говорил тихо и снял с нее чепчик, и это действо показалось ей столь интимным, будто он раздел ее, довел до состояния, когда не остается сил сопротивляться. Все тело Изабеллы дрожало, когда он обнял ее и прильнул к ее устам страстно и нежно, отчего она прижалась к нему, будто собираясь держать его так вечно. Именно так она представляла себе первый поцелуй. Для него настало мгновение, требовавшее почти сверхчеловеческого воздержания, он запечатлел на ее устах романтический поцелуй, чтобы не обидеть и не отпугнуть ее. Секрет ее притяжения заключался в том, что она нечаянно пробудила в нем дорогие сердцу воспоминания о почти забытой девчонке, которая любила его безгранично до тех пор, пока не исчезла из его жизни.

Изабелла оставалась с ним в ротонде до тех пор, пока позволяло время. Томас проводил ее до дома, где она постояла с ним еще несколько минут вдали от яркого света, падавшего из окон на траву. Им обоим не хотелось расставаться. Он смотрел, как она проскользнула в дверь, затем ушел.

Их романтические встречи происходили нерегулярно, ибо Изабелла из-за любезности к хозяевам дома участвовала в разных светских мероприятиях, устраиваемых дома. Иногда ее приглашали еще куда-нибудь, местные знаменитые семейства охотно ходили друг к другу в гости. Встречаясь, оба были необычайно довольны, а она — счастливее, чем когда-либо прежде, догадываясь, что влюбилась. И он был счастлив этой переменой в жизни. Когда он доверил ей свои надежды на будущее, то сделал это потому, что хотел поделиться с ней, а не подчеркнуть невозможность любой длительной привязанности между ними, что в любом случае было и так понятно из-за чистого стечения обстоятельств.

Она внимательно слушала его, если у него было настроение говорить. Ее неподдельный интерес льстил его самолюбию. Томас обнаружил, что она в отличие от большинства женщин почти не думала о своей внешности и не пыталась подать себя в выгодном свете или выпятить грудь, стремясь привлечь его внимание.

Изабелла сидела тихо, ее серьезные глаза все время пристально смотрели на него, затем она произносила умное замечание или делала предложение, что говорило о неподдельном внимании к нему.

— Как только закончу последний предмет мебели для кукольного дома, я уеду из Ностелла, — сообщил он однажды вечером. Они укрылись в оранжерее от холодного ветра, предвещавшего дождь. В оранжерее было тепло, ее весь день согревало солнце и здесь пахло экзотическими цветами, выросшими из семян, привезенных из Вест-Индии. — Я поеду в Йорк и усовершенствую там свой опыт столяра-краснодеревщика. В этом месяце заканчиваются годы ученичества, я стану мастером в своем ремесле, но мне этого мало. Много ремесел связаны с моим и, хотя я овладел неплохими практическими знаниями в каждом из них, мне хочется совершенствоваться, например, в инкрустации по дереву, а также в позолоте по дереву, в лакировке и сборке металлических конструкций. Знаю, что неплохой резчик, и могу сказать, что никто лучше не умеет делать чертежи для мебели, но мне нельзя оставаться на достигнутом. — Его черные глаза сверкнули непреклонной решимостью. — Возможно, я искусен в глазах других, но не в своих. Я должен стать лучшим во всем, за что берусь.

Изабелла обдумывала то, что он сказал.

— Я не очень сведуща в таких делах, но ведь каждым ремеслом ведают гильдии? Как ты добьешься такого высокого мастерства без дальнейшего обучения?

— Добьюсь приема в какую-нибудь гильдию краснодеревщиков, где под одной крышей собраны все мастера этих ремесел. Занимаясь своим ремеслом, я также напрямую окажусь связанным с тем, что делают они, ведь отец учил меня с детства, как приобрести дополнительные знания, наблюдая за работой искусных мастеров. — Он потряс головой, будто отмахиваясь от любого неправильного истолкования его цели. — Я не собираюсь ни у кого отнимать хлеб. Но я должен добиться лучшего, когда наступит долгожданный день.

Изабелла задумчиво улыбнулась.

— Разумеется, тот день, когда у тебя будет собственное коммерческое предприятие.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Совершенно верно.

— Конечно, на это уйдет немало времени.

— Само собой разумеется. Но меня такая перспектива не пугает.

Она посмотрела на него ясными глазами.

— В один прекрасный день ты собираешься сколотить состояние, ведь так?

Томас не стал возражать, его глаза весело поблескивали.

— Любой ценой, Изабелла. Я не намерен оставшуюся жизнь делать мебель по образцам других или ожидать, когда досюда дойдет последний каприз парижской моды в виде новой формы реек для стульев или изгиба ножки стола. Я хочу воплотить собственные идеи, когда придет время, вот почему мне надо так много сделать.

Изабелла посмотрела на свои руки и сцепила красивые пальцы. Сколотив состояние, он мог бы жениться на ней, невзирая на свое положение в обществе. Кто же все-таки эти набобы, если не торговцы, сколотившие огромное богатство посредством самой обыкновенной торговли? Но если у него не будет денег, то пропасть между ними никогда не преодолеть, хотя у нее и есть приданое.

Изабелла ясно осознавала эту пропасть, когда присутствовала на балах, раутах и маскарадах либо в Ностелле, либо в других знаменитых домах в этом крае. Среди публики, сверкавшей драгоценностями, с напудренными париками, в прекрасных одеждах, казалось, что ее тайные встречи с Томасом происходили тысячи лет назад, но она всегда ждала того времени, когда сможет быть вместе с ним. Что же до Томаса, то он не испытывал мучительной ревности оттого, что она посещает эти сборища, его не волновало, сколько джентльменов приглашали ее танцевать, кто обращал на нее внимание, ведь судьба определила ей однажды выйти замуж за человека из собственной среды, на сей счет он не строил никаких иллюзий.