Эх, тяжела наша жизнь. Дневным куда лучше живется. Их предводительница, Серафима, имеет силу сродни Кристининой, она обрастает какими-то странными пластинками-доспехами, берет из ниоткуда пару мечей и крылья и сражается. Вообще наши предводительницы весьма грозная сила. Когда все мы только переместилась в этот мир, Вероника делила нас на три группы и ставила во главе одну из нас, а потом, когда отряды уже сформировались, выбранные три девушки продемонстрировали силы. М-да. Серафима с этими мечами и крыльями, Дина, вся в огне, и Крис с желтыми глазами и вытянутыми зрачками, с когтями, истинно животной, нечеловеческой пластикой и сумасшедшей улыбкой… Впечатлены были все, включая меня. Я даже успела испугаться, что попала к психу. Но Криста оказалась вполне нормальной и вменяемой. Что чертовски радует.
-О чем задумалась?
-О дневных, - честно ответила я. – Что ты знаешь о них?
-О дневных-то хищницах? Помню только одну из них, молоденькая такая, выбеленная блондинка.
-Точно, вспомнила.
Девушка действительно неплохо запомнилась. Во-первых из-за возраста, на вид ей лет семнадцать, а во-вторых из-за внешнего вида. Редкая красавица с абсолютно идеальными чертами лица, фигурой, кожей, волосами… Совсем непохожа на человека, скорее на оживший идеал красоты.
-Ила…
Елена замерла, я же застыла в растерянности, не зная, что делать. Дать им поговорить, уйти, или, наоборот, остаться на случай чего?
Она повернулась. Лицо спокойное, руки расслаблены, пес, ждущий команды, угрожающе рычит рядом с ее ногами.
-Ила, я… хотел поговорить.
Он не только выглядел, но и говорил жалко. Одежда грязная, мятая, на лице щетина, всклоченные волосы, запах перегара, невнятная речь. Пил, небось, без остановок.
-Нам не о чем разговаривать.
Людская гордость не знает границ. Чувство собственного достоинства нередко выливается в элементарную боязнь быть осмеянным из-за своих чувств. Я же вижу, слышу, чувствую, как сильно ей хочется зарыдать и броситься ему на шею. Но стоит на месте, словно ледяная королева, вся ее поза выражает полное безразличие. А он… полная неразбериха в голове, здесь и стыд, и вина, и злость на себе, только одно чувство выбивается из общей какофонии – страх. Боится до ужаса, до дрожи в коленках, что не выслушает, прогонит, уйдет, оставит его одного, в одиночестве.
Заставила себя встряхнуться. Я не эмпат, но иногда мысли и чувства спаяны так крепко, что невольно окунаешься в чужую душу. Проводником быть тяжело. Такое ощущение, будто это я жду слов Лены, зная, что в случае отказа, если она прогонит меня, смысла жить больше нет.
Обругала себя и слегка постучала по щекам, привлекая внимание Ленки.
-Что такое? – обеспокоенно спросила она.
Глаза жадно вбирают знакомые черты, сердце ходит ходуном, бьется где-то высоко-высоко, или низко? Он не знает. Вечность готов провести рядом с ней, пусть даже в качестве стороннего наблюдателя, лишь бы только она была рядом… Какая ирония, влюбиться в простую смертную и так пропасть…
Горячий шершавый язык лизнул ладонь, я вздрогнула.
-Поговори с ним, а? – выдавила из себя еле-еле, ничего не объясняя и лишь пятясь. Еще одного такого водоворота мне не пережить. – А я пока осмотрюсь, да?
И, не дожидаясь ответа, трусливо сбежала.
Так хотелось плюнуть на все, бежать к нему, забыв обо все, только она не могла. Никак не могла.
Елена даже понимала его. Ну да, демоническая аристократия, и он, как ее представитель, а его жена набросилась на мирных демонов, посетивших этот бал. Но понять и простить – разные вещи. Ей никак не удавалось смириться с тем, что он не вступился за нее. Разве не таков должен был быть рефлекс любящего мужчины? Вступиться, успокоить, оградить от опасности и уже потом спрашивать, что случилось. А он на нее голос повысил…
В чем она никогда не сомневалась, так это в его любви. За их недолгое знакомство многое успело произойти, и Кот всегда выручал ее. Никогда не пытался обвинять. Когда он снова стал лордом и начал пропадать на принадлежащих ему территориях днями, Елена терпела. Она на многое была готова, лишь бы быть с ним, видеть его усталое, столь любимое лицо хотя бы по ночам, крепко прижиматься к нему, позабыв про одиночество. Она старалась стать достойной женой лорда, учила традиции, иерархию Нижнего мира, вспоминала многие танцы, тренируясь с Эироном, некоторые разучивала. Осваивала игру на фортепьяно, хотя имела посредственный слух, но раз положено благородной демонице знать, как это делается, она будет играть. Пусть тяжело и абсолютно не привлекает, лишь бы только соответствовать.
Она действительно старалась. Он никогда не задумывался, каково человеку, привыкшему к самостоятельной жизни, находиться в зависимости от других? У нее не было свободных денег, она не могла покидать Нижний мир без помощи демона, впрочем, времени на это тоже не было. Шутка ли, за два месяца усвоить то, что другие впитывают с молоком матери. Единственная ниточка, поддерживающая ее в более-менее нормальном расположении духа – Катерина. Елена, наравне с учебой, обдумывала сотни вариантов по нахождению и спасению подруги. Пыталась звать Нику, Виолетту, Аполлона – ничего. Уже почти готова была к Севастьяну обратить. Два хоть к черту, лишь бы помог! Но, слава Богу, Рина нашлась.
Казалось бы, жизнь налаживается, и тут этот бал. Как больно ударило такое отношение! Не выдержала, ушла. У нее тоже есть гордость. Она и так смиряла ее все это время, время их медового месяца, но больше не станет. Смешно: он ведь даже не заметил ее жалкие потуги стать человеком его круга.
Елена усмехнулась, глядя в любимые серые глаза. Бездонные. Слушать надо было разум, а не сердце, и не было бы так плохо сейчас. Ведь понимала умом: не пара они. Демон и человек? Не смешите! Что вообще он мог в ней найти? Ничего не мог. Новая игрушка, которая не вписывалась в привычные рамки. Но любая игрушка рано или поздно надоедает. И в ее случае, похоже, рано.
-Ила, я так скучал… - он шагнул ближе, но остановился, споткнувшись, словно о призрачную стену, об ее взгляд.
-Вот как.
Что сказать? Что сделать? Что будет дальше? И что может быть? Забыть, простить и жить, будто ничего не было? Говорят, брак – это уступки с обеих сторон. А ей надоело уступать. Каждому хочется, чтобы подстраивались под него, а не наоборот. Он воспринимал ее прежнее поведение как должное, но с нее достаточно. Хватит…
-Лена, пожалуйста!
Надо же, вспомнил ее настоящее имя. Сколько раз просила не называть дурацким сокращением «Ила» или этим их вариантом «Илена», ни в какую. Теперь вдруг вспомнил.
-Не понимаю, о чем нам разговаривать.
Мгновение – он перед ней. Собака вздыбила шерсть, но Елена взмахом руки отвела силу в сторону. Она не боялась.
-Елена, прошу тебя, прости! – знакомая тяжесть на плечах, а глаза судорожно силятся отыскать что-то на ее лице. Эмоции ищешь? Их нет. Слишком большая роскошь для того, кто старается удержать кусочки сердца на высохшем клее. – Я так виноват, Лена! Я не подумал, не то сказал, прости!
Парчины брюк пачкаются о грязный снег, в глазах, обращенных на нее снизу вверх, мольба, руки сжаты его руками. Простить… Имеешь ли ты представление, о чем просишь? Нет, не имеешь. Может, и чувствуешь себя виноватым, только этого мало. Ты, Константин, сделал то, чего простить нельзя – ты дал мне повод сомневаться в твоей любви.
-Встань, брюки испачкаешь.
Глаза потухли, помертвели, будто выключились маленькие фонарики. Серебристая радужка вдруг поблекла и стала грязно-серой. Черты лица заострились, и проступила в них безумная, почти звериная тоска. Она вдруг почувствовала удовлетворение. Пусть поймет, как ей было больно. Пусть прочувствует это своей собственной шкурой. А она устала… И ее чувства постепенно заменяет голая пустыня, увеличивающаяся с каждым днем. Скоро ничего не останется в ее сердце. Пусть расколется хоть на тысячи кусочков, ей будет все равно. Жизнь робота – тоже жизнь.