Первых больных, а среди них был и старейшина острова, Ако сам привел к Колинсону. Убедившись, что научное врачевание начинает приобретать доверие в глазах островитян, он счел свой долг выполненным и распрощался с островом. На попутной торговой шхуне Ако добрался до Таити, а оттуда продвинулся еще ближе к главному тракту китобойных и торговых судов. Отсюда в определенное время года можно было попасть чуть не во все уголки Океании: тут проходили почтовые пароходы, торговые суда, яхты, совершающие увеселительные морские путешествия, караваны туземных пирог. Но Ако теперь уж никому не поверял своих намерений. Он только выпытывал у моряков, куда те отправляются, а потом старался разобраться по географической карте, приблизит ли этот маршрут его к родине или же отдалит от нее.

Ему пришлось прождать шесть недель, пока в бухту вошло небольшое, по-современному оснащенное китобойное судно «Даппер». От экипажа Ако узнал, что до отплытия в промысловый рейс корабль имеет задание зайти на Ригонду и разведать, нельзя ли устроить на острове промежуточную базу.

— Не нужен ли вам человек? — спросил Ако штурмана. — Я служил на китобойных судах, а сейчас ищу место.

Штурман велел Ако обождать, а сам пошел переговорить с капитаном. По правде говоря, экипаж «Даппера» был укомплектован полностью, но лишний человек на промысловых судах никогда не помешает. Полинезийцы вообще слыли отличными моряками, а этот парень вдобавок казался очень смышленым. После испытаний, на которых Ако должен был доказать, что он владеет компасом, умеет управляться со штурвалом, лебедкой и снастями, его зачислили матросом. Работая на корабле, он старался помалкивать о своем прошлом и планах на будущее. Товарищи по работе считали его замкнутым, неразговорчивым человеком, из которого клещами слова не вытянешь. Но так как Ако хорошо исполнял свои обязанности, матросы его не задевали.

Паруса и корабельный винт гнали «Даппер» на юго— восток — туда, где находилась родина Ако. Каждый час, каждая минута приближали его к Ригонде, о которой он не переставал тосковать все эти долгие, горемычные годы. Сколько раз обращал он на горизонт полный ожидания взгляд — и всегда его ждало разочарование. Теперь, наконец, он знал, что близится исполнение мечты, но он должен был скрывать свою радость и хранить молчание.

В четыре утра Ако стал на вахту. Глухо рокотал корабельный мотор, нефтяной дым ветром относило в море, и он долго тянулся за судном, напоминая унизанную гроздьями, далеко протянувшуюся от ствола ветку. Серые с желтыми пятнами паруса все время были надуты.

Неся вахту впередсмотрящим, Ако любовался быстро меняющимися красками утренней зари, и сердце его затрепетало, когда из-за горизонта пробились первые лучи солнца. Зажглось море, будто золотой прилив хлынул по океану, морская рябь заискрилась, запылала, засверкала всеми цветами радуги. Когда этот поток света докатился до корабля и |расплылся по всей водной шири, слева вдали что-то замаячило над горизонтом. Ако стоял и некоторое время, словно зачарованныи, напряженно вглядывался в островерхую макушку горы, которая постепенно всплывала над водой. Вскоре возле этой верхушки появилась другая, чуть пониже ее, и их подножья слились воедино.

— Штурман, земля! — громко воскликнул Ако. Сердце его рвалось из груди, он готов был пасть ниц и, словно паломник, изъявлять родине знаки своей любви. Но никто на корабле не должен был заметить его восторга и разгадать тайну Ако. Долголетняя закалка воспитала волю Ако, поэтому сегодня он сумел совладать со своими нервами. Может быть, только чуть плотнее, чем всегда, сжимал он губы, может быть, чуть повыше, чем обычно, вздымалась его грудь, а на бесстрастном, застывшем, лице странно выделялись сверкающие глаза, — но никто этого не заметил.

Штурман несколько секунд глядел в подзорную трубу в направлении, указанном Ако, потом сказал:

— Это Ригонда… — и пошел докладывать капитану.

Судно приближалось к острову. Было то же самое время года и точно такое же утро, как в тот день, когда к берегам Ригонды причалил «Сигалл» и увез Ако на чужбину. Прислонившись к мачте, он думал: «Вспоминает ли там кто-нибудь сейчас обо мне, чувствует ли, что я уже совсем близко? И может статься, какой-нибудь юноша, томимый тоской по неведомым далям, взирает с вершины горы на этот морской призрак, с тайной угрозой приближающийся к моей родине?»

Теперь он уже стал различать верхушки пальм, туманные очертания берега. Зоркий глаз Ако вскоре заметил риф и хижины островитян. Может быть, это лодки — вон то, что движется по лагуне? Каким нежным казался ему гул прибоя у рифа! Радостно звенели голоса морских птиц, и, когда их появилась целая стая, Ако почудилось, что это его собственное ликование вьется там в поднебесье. В мгновение ока все-все вокруг него перестало казаться обыденным. Чужими, далекими, какими-то нездешними существами представлялись ему те самые люди, вместе с которыми он проводил на корабле дни и ночи, с которыми он и сейчас еще делал общее дело. Да, он еще работал, травил канат, убирал паруса, спешил с одного места в другое, когда его звали, но все это происходило будто во сне. Душа Ако пела, точно дивный инструмент, чьих струн коснулось милое дыхание родины.

В картине, открывшейся его взору, когда корабль приближался к расселине рифа, все было знакомо ему до последней черточки. Но наряду со знакомыми приметами он увидел и нечто новое, чего раньше тут не было: на холме в излучине залива Ако заметил большое бунгало с открытой верандой, выходившей на море, в каких живут белые на других островах. На мачте, укрепленной поблизости от этого жилища, взвился флаг и вяло заполоскался в воздухе, приветствуя вымпел корабля. Среди многочисленных полуобнаженных фигур островитян, толпившихся на взморье, Ако заметил мужчину в белом костюме и в тропическом шлеме — он стоял посреди группы людей, но островитяне держались поодаль от этого человека, так как в руке у него был какой-то тонкий, гибкий предмет, какие пускали в ход всадники, погоняя лошадей.

Да, белый господин и его плеть уже были тут. Но теперь ведь и Ако вернулся — такой же умный и опытный, как и этот с плетью. И оба они знали, чего хотят, только белый колонизатор еще не знал, чего хочет Ако. Никто этого не знал.

Громыхнул якорь, шмыгнули в глубь лагуны вспугнутые стаи рыб. Когда к судну приблизилась пирога островитян, Ако удалился в кубрик и долго не показывался на палубе.

Ако не видел людей, подъехавших к кораблю на туземной пироге, но слышал сиплый, самоуверенный голос незнакомого человека, оглашавший всю палубу.

— Надолго ли, капитан?

— До следующего прилива, мистер Портер, — отвечал капитан. — Надеюсь, вы поможете нам уладить наши дела.

— Ром привезли?.

— А разве ваши запасы уже иссякли? Не даете же вы пить этим чумазым обезьянам?

— Этого еще не хватало! — разнесся по палубе сиплый смех мистера Портера. Казалось, гавкал старый охрипший пес. — Пусть они скажут спасибо, что я еще не запретил им лакать ихнюю аву. Ах, капитан, если бы вы знали, что это за люди! Лодыри, болваны и примитивны до крайности. Сойдете на берег, сами увидите. Между прочим, их женщины — не так уж дурны собой.

— Мистер Портер, вы получили радиограмму?

— Да. Все исследовано. В Ригондской лагуне есть очень удобные рейды. Если от берега построить деревянный пирс на сваях — а это вовсе яе сложно, — то такие суда, как ваше, и даже более крупные, могли бы чувствовать себя тут, как в доке. Лучшего места для базы и желать нечего. Вот съедем на берег, я покажу вам план.

— Зайдемте на минутку в каюту, мистер Портер.

— Самое время промочить горло, капитан. Письма вы мне тоже привезли?

— Несколько штук есть.

После этого капитан и его гость удалились. Час спустя, когда они снова появились, языки у обоих заплетались, а бессвязные речи свидетельствовали о том, что оба успели изрядно захмелеть.

— Кто хочет на берег? — крикнул капитан. Вызвалось так много желающих, что лодка Портера не могла всех забрать и пришлось спустить на воду баркас. Отправились на берег и штурман с боцманом. Последний перед отплытием сунул голову в матросский кубрик, где находились Ако и еще один пожилой матрос. — Вы оба останетесь на корабле вахтенными. Один пусть все время прохаживается по палубе да поглядывает, чтобы кто из этих молодцов не забрался сюда и не стибрил чего-нибудь.