Неожиданно что-то как будто осветило Еву изнутри — перед ней возник образ святой Юдифи, которая смотрела на нее с нежностью и пониманием. «Скажи слово, и душа моя будет спасена!» — промелькнуло в сознании Евы. Мгновенным озарением она поняла, что ее молитва святой принята. Она теперь знала наверняка, что ей совершенно незачем цепляться за Брюса Формена — не больше, чем лететь на собеседование, устроенное для нее Рексом. Она сама выбирает, что ей делать.

«Я могу, — сказала себе Ева. — Могу. Могу начать новую жизнь». Никто и ничто не принуждает ее быть рабой Брюса или рабой агентства. Кстати, чего ради она вообще стремилась выйти замуж за Брюса? Ради того, чтобы жить рядом с ним на ипподроме? Да какой из него муж? О чем Ева думала, где была ее голова?

Она втемяшила себе, что будет счастлива, если только сумеет уговорить Брюса жениться на ней. Но это была бы страшная ошибка — стать его женой! У Евы, будто камень с души свалился от этой мысли, и тут же она поняла еще одно: не Брюса она была рабой и не агентства — она была рабой своих же собственных страхов!

Так, а чего боится Ева?

Ева улыбнулась вслед удаляющимся фантомам своих страхов. Она больше не сомневалась, что жизнь сама подскажет ей путь. Если жить с верой, направление обязательно будет указано. Не нужно никаких экстраординарных качеств — достаточно быть собой, принимать самостоятельные решения, которые будут выражать ее суть и ее волю, и тогда жизнь обретет форму, соответствующую естеству Евы, ее подлинному «я». Еве надо только постараться понять, что ей в действительности нужно, и не мешать себе раскрыться. И еще, как говорила Кэрри, действовать по собственным убеждениям, а не по чужой подсказке.

Каковы же ее убеждения? И чего бы ей больше всего хотелось? Ева вспомнила журнал с картинками. Правильно, ей хочется попутешествовать. Ну и что же ей мешает? Можно сдать квартиру во временную аренду — месяца так на три, и поехать, куда глаза глядят. Можно и больше, чем на три месяца, в чем дело?

Действительно, в чем дело?

Ева позвонила Рексу и сообщила, что не сможет быть на собеседовании. Затем она отправилась покупать себе машину. Заодно накупила кучу путеводителей и дорожных карт. Из автомата позвонила в «Таймс» и дала объявление о сдаче квартиры в краткосрочную аренду. Возвратившись, домой, рассчиталась с няней Эндрю и стала прикидывать, что из вещей взять с собой, а что упаковать и оставить.

На верхней полке стенного шкафа Ева обнаружила гору картонных коробок, поставленных одна на другую, — парики, шиньоны, каскады — всего тысячи на четыре. Господи, неужели она потратила такие деньги на все эти волосяные причиндалы! Ничего себе накладные расходы! Первое, что она сделает, — составит перечень того, что ей действительно необходимо, и начнет расходовать деньги исходя из разумных потребностей.

Ева наполнила уже несколько картонных коробок разными мелочами, выбросила сотни скопившихся модных и иллюстрированных журналов и достала из ящика стола налоговые квитанции и всякого рода счета, чтобы рассортировать их, когда в дверь позвонил Брюс.

— Чуть не выиграл сегодня в двойном заезде! — объявил он, плюхаясь на диван и кладя ноги на кофейный столик. — Хотя в целом день был плохой. Тысячи на две погорел.

— Как жаль.

— Кстати, напомни мне, чтобы я осмотрел твои туалеты и выбрал для тебя платье на вторник.

— На вторник?

— Ну да! Надеюсь, ты не забыла, что во вторник мы обедаем с моими клиентами. Я хотел бы, чтобы ты надела нечто из ряда вон выходящее. Если у тебя ничего такого не найдется, съездим и купим.

Брюс раскурил сигару.

— А чтобы не было разговоров о том, что у тебя рано начинается работа на другой день, можешь сказать этому твоему педику Рексу, что я на всю ночь забираю тебя в дискотеку.

Ева молча рассматривала его.

Брюс, наконец, обратил внимание на разгром в доме.

— Решила провести весеннюю генеральную уборку?

— Не совсем.

Ну что, сбросить бомбу? Три, четыре!

— Собираю вещи. Я уезжаю.

— Уезжаешь? — Брюс уставился на нее в полном остолбенении. — То есть как это — уезжаешь?

— Уезжаю. На некоторое время. Квартиру сдаю на три месяца.

Брюс медленно приходил в себя.

— Можно ли узнать, куда именно ты уезжаешь?

— Я еще не решила окончательно. Хочу поездить по Америке.

Он долго молчал.

— Можно ли узнать, почему вдруг?

— Потому, что мне так хочется.

— Ага. Потому, что тебе так хочется. Просто такой каприз.

— Нет, не каприз. Я хочу вырваться из рутины.

— Несколько неожиданное решение, ты не находишь?

— Я уже давно об этом думала.

— И ты вот так возьмешь и уедешь? — Ну да.

— Следовательно, это для тебя ничего не значит?

— Что именно?

— Мы с тобой.

— У нас с тобой никогда не было планов на будущее. Мне, во всяком случае, о таких планах ничего не известно.

— Ах, вот оно что! Теперь я все понял, наконец-то понял! Если ты решила, что нашла способ заставить меня жениться, то ты ошиблась. Зря стараешься. Я тебе тысячу раз говорил: семейное счастье не для меня.

— Кто говорит о семейном счастье? Я об этом и не заикалась.

— Хорошо. Обедать мы хоть идем? Ты готова?

Когда Брюс поднялся с дивана, у него дрожали колени.

— Не скрою, это шок для меня. И думаю, ты поступила некрасиво — приняла решение за моей спиной.

Брюс нервно вертел бокал.

— Почему — за спиной?

— А как?

— Я только сегодня приняла это решение, и ты первый человек, которому я рассказала о нем.

— Как все просто у тебя! Под влиянием минуты ты принимаешь решение, ничего толком не обдумав, не посоветовавшись со мной, не беря во внимание мои планы.

Ева прекрасно видела, как сильно задет Брюс, но что ей до этого? Он не принимал ее всерьез, так почему она должна щадить его самолюбие?

— Чего ради мне оставаться? — спросила Ева.

— Очень мило. И чрезвычайно лестно для меня. Ева почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Ты хоть раз задумался над тем, что это была за жизнь для меня и моего сына? Я хочу сказать тебе, Брюс Формен, что я жила в пустоте. Наши отношения тянулись слишком долго, и, пока я еще в состоянии это сделать, нужно все изменить.

— И что же насчет нас с тобой?

— А что насчет нас с тобой?

— Для тебя это не значит ровно ничего, так? Ева пожала плечами.

— Это было приятно — пока было.

— Вот как.

Брюс с трудом сдерживался.

— Ты очень славный человек, Брюс, но понимаешь ли ты, что я так и не узнала, кто ты такой, а ты так и не узнал ничего обо мне. Что же сейчас говорить о каких-то утратах? Видишь вот эту стенку? С тех пор, как я стала моделью, ни один человек не отнесся ко мне сколь-нибудь уважительно, на меня смотрели, как на эту стенку. Но я же не стенка, Брюс! Я человек, чего ты не желаешь признавать, и поэтому я решила уехать.

— И ты можешь так спокойно зачеркнуть все, что было между нами?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Брюс, просто не понимаю.

— Ты прекрасно знаешь, — Брюс побагровел, — ты прекрасно знаешь, что я…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что любишь меня, Брюс? Не это ли ты хочешь — и не можешь — сказать мне?

Брюс смущенно уставился на собственные руки. Ева ни разу не видела его в такой растерянности. Он долго маялся, прежде чем с трудом выдавил:

— Возможно, ты права. Возможно, я действительно люблю тебя. Он поднял голову и виновато усмехнулся:

— Если мне до такой степени не хочется, чтобы ты уехала, то надо полагать, что я тебя люблю!

— Пройдет.

Брюс пристукнул кулаком по столу:

— Тебе доставляет огромное удовольствие мучить меня!

— Нет-нет! Но я не вижу, что нас связывает, и что именно нам бы следовало попытаться сохранить.

Брюс заговорил так тихо и так невнятно, что Ева с трудом расслышала и разобрала слова:

— Ева, милая, дай мне шанс. Я знаю, как тебе не нравится, что я пропадаю на ипподроме, я готов постараться, я согласен только изредка заезжать на скачки.