Глава II

Ева Парадайз начала получать деньги: в рекламе пока показывали только ее руки или ноги, но снимали и лицо для пластиночных конвертов. Потом ей предложили участвовать в ярмарке в «Колизее», где она целыми днями сидела в киоске, раздавая рекламные буклеты. Теперь же Чарлин собиралась попробовать ее в телевизионной коммерческой рекламе.

— Разве есть у нас другая модель, Рекс? — спрашивала Чарлин. — Требуется блондинка восемнадцати лет, сексуальная, с хорошими формами. Кто, кроме Евы Парадайз?

— Когда к нам поступают запросы на такой типаж, я посылаю Энн Янг.

— Мой милый, Энн Янг уже спускается с горы. Она больше десяти лет крутится в рекламном бизнесе и успела изрядно поднадоесть. Не спорь со мной, давай пошлем Еву.

— Ну, погоди, Чарлин! Ты же знаешь, что в потенциальных возможностях Евы я не сомневаюсь, и мы ее готовим для большой карьеры, но пока Ева еще зелена!

— Ева на лету схватывает все, что нужно. Ее последние фотографии впечатляют, ее произношение стало намного лучше, к тому же в этой рекламе нет диалогов!

— Лоска у нее нет, Чарлин. Бакалейщикова дочка — и все тут.

— И ты думаешь, что Ева провалится на собеседовании?

— Ты и сама это знаешь. Кисуля, мы много зарабатываем на этой фирме, это наши постоянные клиенты, и мы должны с особой тщательностью отбирать для них модели.

— Рано или поздно Ева должна приступить к работе в телевизионной рекламе.

— Как раз, поэтому нельзя ее туда толкать, пока она не готова.

— Без практики она не будет готова никогда. Ну не подойдет она этой фирме, так есть и другие.

— Просто не знаю, что и сказать.

— Для Евы это просто необходимо, Рекс. Ей надо привыкать подавать себя на собеседованиях, и я хотела бы использовать запрос и послать ее на фирму. Если ей достанется эта реклама, это будет важно и для нее, и для нас. Я верю в Еву. И потом, Рекс: кто создал наше агентство? Что бы ты делал без меня?

Рекс сдался: Чарлин была права.

— Дезодорант? — Евина мать неодобрительно покачала головой в ответ на взволнованное сообщение Евы о том, что агентство, наконец, направляет ее на первое собеседование по поводу коммерческой рекламы. — Мне это не по душе, Ева. Ты появишься на телеэкране перед всей страной с рекламой… интимной вещи!

Ева сникла.

— Но, мамуся…

— Да еще одетая в ночную сорочку!

— Мама! Прошу тебя!

— Когда ты станешь старше, ты поймешь, Ева. Ты все поймешь, особенно когда сама будешь матерью и у тебя появится собственная дочь. Ты тогда многое увидишь в другом свете. Не забудь, мы с папой всегда оказывались правы!

— Мамуся, но ты же сама хотела, чтобы я стала моделью, ты же мне говорила…

— Зайчик, я была бы просто счастлива, если бы твоя роль манекенщицы позволила тебе оставаться тем, что ты есть на самом деле — простой, милой и чистой девочкой! А то, о чем ты рассказываешь, ужасно, и это совсем не ты!

— Я надеюсь, хоть папа поймет меня. И будет рад, когда узнает.

Но через час отец, вернувшись домой и услышав новость, только сморщился и сказал:

— Мне эта манекенная затея не нравилась с самого начала, но я изо всех сил старался понять, в чем там суть. Твоя мама права: рекламировать дезодоранты неприлично, поскольку при этом подразумеваются неприятные телесные запахи.

— Ты поставишь в неловкое положение всю семью, — вмешалась мать. — Представь себе, каково придется отцу, если он будет знать, что каждый его покупатель думает про себя: дочка этого человека рекламирует то, о чем порядочные люди не говорят вслух, поскольку это связано с дурными запахами.

— Не говоря уж о том, что ты каждый вечер будешь появляться в полуодетом виде!

По Евиным щекам уже катились слезы.

— Вы хоть понимаете, что это заработок в десять — пятнадцать тысяч долларов?

— По мне, хоть бы и миллион! — твердо ответил отец. — Я сказал тебе, нет!

Ева проплакала всю ночь и добрую половину следующего дня. В конце концов, мать не выдержала:

— Хорошо. Я понимаю, что это значит для тебя, Ева. Собирайся на свое собеседование.

— А как же папа?

— Я возьму это на себя. Я не хочу, чтоб ты ненавидела меня до конца жизни за то, что я помешала тебе поступить по-своему!

— Мамуся, ты золото! — улыбка засияла на распухшем от слез личике Евы.

Мать погладила ее по голове и со вздохом сказала:

— Я же понимаю тебя, зайчик. И я была такой же в молодости. Мне так всего хотелось, хотелось красивой, волнующей жизни. Что делать, мы с папой никогда не сможем дать тебе это, так что раз уж есть шанс — не упускай его! Мы с папой совсем не так представляли себе твое будущее, но ничего не поделаешь, может быть, все это к лучшему.

Ева благодарно поцеловала мать.

— Господи, что с твоими глазами? — вскрикнула Чарлин. Ева рассказала о домашней баталии. Чарлин пожала плечами.

— Никто не должен стоять на твоем пути, Ева. У тебя совершенно необычные данные, которые могут дать тебе все. Ты настоящая женщина, хоть и выглядишь пока полуребенком. Тебе необходимо понять себя, а я боюсь, что это не удастся, если тебе будут мешать.

— Но мне же все-таки разрешили пойти на собеседование.

— Много толку от тебя там — с зареванными-то глазами!

— Я старалась все замазать. Чарлин вздохнула:

— Станешь независимой, и тебя никто уже не сумеет удержать. Но с твоего Флорал-парка мы тебя должны переселить. Вообще, пора переезжать в город, иначе ты не справишься с работой, которой будет все больше и больше. Тебе во всех отношениях лучше жить в городе.

— Но это же дорого, Чарлин! Где я возьму деньги?

— О деньгах не беспокойся, малышка. Что-нибудь придумаем.

— Как — не беспокойся? Квартира стоит диких денег!

— Предоставь это мне! — заключила беседу Чарлин.

— Пожалуйста, папа, ну, пожалуйста!

— Ева, тебе всего восемнадцать. Так не делают.

— Ты как будто в средние века живешь, папа! Времена изменились, сейчас вторая половина двадцатого века.

— Я знаю, сейчас молодежь оставляет родительские дома, но только не молоденькие девушки из хороших католических семей. Из дому уходят хиппи и всякий сброд.

— Это неправда! — Ева чуть не плакала.

— Если я разрешил тебе продолжать работать манекенщицей, это не значит, что я разрешаю тебе жить в Манхэттене.

Еве осталось только разрыдаться и уйти к себе. На другой день она побежала к дяде Наппи.

— Я тебя умоляю, поговори с папой! Я не знаю, что сделаю, если меня заставят бросить работу! Это же нечестно!

— Ева, детка, успокойся, мое золотко! Не плачь и не терзай себя. Все будет в порядке — это я тебе говорю. Когда я беседую с твоим папой, он меня слушает.

Рыдания Евы и уговоры дяди Наппи сделали свое дело — отец разрешил ей поселиться в городе с испытательным сроком в два месяца и при условии, что в течение этих двух месяцев она будет под неусыпным наблюдением дяди Наппи.

В конце сентября Ева вселилась в маленькую комнатку, за которую с нее брали всего-навсего семнадцать долларов в неделю. Чарлин была гением! Дом располагался на западной Сорок пятой улице, в районе, изобиловавшем театрами. Чарлин же еще и обеспечила Еву мелкой, но постоянной работой, которая давала ей не меньше шестидесяти долларов в неделю. Ева подрабатывала контролершей в бродвейском театрике, а с утра до часу дня заворачивала конфеты в кондитерской Баррачини. Таким образом, послеобеденное время Ева могла тратить на беготню по собеседованиям. Агентство обещало назначать просмотры только на вторую половину дня — по возможности, конечно.