Когда Фидель ушел и они остались одни, Эрнесто признался жене, что считает план Фиделя безумием, но безумием выполнимым и реалистическим...

Сохранилось описание Фиделя, сделанное Ильдой после этой встречи: «Очень бледный и высокий, плотно сбитый, но без капли жира, с очень черными сверкающими вьющимися волосами; с усами. Его движения были быстрыми, ловкими и точными... Он мог сойти за красивого туриста-буржуа, но когда говорил...»

Несколькими днями позже Эрнесто спросил Ильду:

«— Что ты думаешь о сумасшедшей идее этих кубинцев насчет вторжения на полностью военизированный остров?

— Конечно, это сумасшествие, но ты не сможешь возразить против этого.

— Я считаю так же. Хотел только узнать твое мнение. А сам я уже решил присоединиться к экспедиции. Мы ведем переговоры и скоро начнем подготовку. Я поеду как врач».

На лодке авантюристов Утопии появилось несколько новых гребцов. Однако в это время Рауль Кастро вбил себе в голову, что должен стать тореадором, и при малейшей возможности принимался репетировать пассы с друзьями. Охватившая его страсть была прямо-таки невероятной. А когда он не посещал корриду, то сопровождал Эрнесто в переулках Мехико в охоте на кошек — для экспериментов доктора Гевары.

Примерно в то же время квартиру на улице Рин обворовали. Для воров там было мало поживы, если не считать самого драгоценного имущества молодой пары: пишущей машинки Ильды и фотоаппарата Эрнесто. Гевара был возмущен; он сказал Ильде, что это работа ФБР, и они решили не сообщать о случившемся в полицию. Но теперь доктор больше не мог заниматься фотографией, а оба они не могли закончить книгу «Роль врача в Латинской Америке», над которой работали вместе. Эрнесто писал ее несколько лет. Последнее время Эрнесто привык диктовать, а Ильда печатала под диктовку. «Роль врача» должна была стать длинным эссе из четырнадцати глав и охватывать не только проблемы здравоохранения, клинические вопросы, экономику и геополитику медицины, но также и проекты «социалистического будущего» медицины на континенте. Книге предстояло подчеркнуть, что врач-революционер решительно противостоит государственным структурам, находящимся в рабском подчинении у влиятельных землевладельцев, никогда не бывавших в своих имениях, и иностранных монополий, и будет стремиться создать медицину, в которой не преобладали бы грабительское отношение к пациентам и погоня за прибылью. Гевара так и не закончил эту книгу.

А тем временем бракосочетание вновь и вновь откладывалось из-за выставлявшихся с бесконечной изобретательностью бюрократических препон. Эрнесто и Ильда начали думать, что, возможно, следует зарегистрировать брак в посольстве. В перуанском посольстве, сказала она; в аргентинском — возразил он.

В начале августа Ильда поняла, что она беременна, и когда Эрнесто возвратился из больницы, сказала ему об этом. Сначала он не поверил: «Ты шутишь!», а затем обрадовался. В тот же день он подарил ей мексиканский серебряный браслет, купленный на часть денег, полученных от агентства печати.

Наконец им удалось узнать, как решить проблему бракосочетания. Гевара уговорил коллегу-врача устроить ему встречу с судебными властями Тепосотлана, небольшого городка в тридцати минутах езды от Мехико, в котором находился известный женский монастырь. В Тепосотлане их могли зарегистрировать в «мексиканском стиле», т. е. без официального разрешения. И таким образом 18 августа чиновник, который по случайности носил имя Анхель ангел, в присутствии нескольких друзей зарегистрировал бракосочетание Ильды Гадеа Акоста и Эрнесто Гевары де ла Серна.

Хесус Монтане, руководитель антибатистского движения в изгнании, и поэтесса Лусилья Веласкес были свидетелями со стороны невесты. Монтане заменил Рауля Кастро, который присутствовал на церемонии, но по причинам безопасности не мог подписать свидетельство. Доктор Валтасар Родригес и Альберто Мартинес Лосано — последний был уроженцем Тепосотлана и организовал всю процедуру — были свидетелями со стороны жениха. По возвращении домой Эрнесто устроил барбекю. Среди гостей был и Фидель.

Семейство Ильды было уведомлено телеграммой, а своим родным Эрнесто в ближайшие недели написал письмо. Родители, недовольные тем, что их не известили заранее, прислали пятьсот долларов и потребовали, чтобы молодая чета обвенчалась в церкви. Эрнесто ответил на это:

«Вы совершенно правы, когда жалуетесь, что я не поставил вас в известность о нашей свадьбе заблаговременно. Ребенок развивается нормально; биологические реакции и целый ряд клинических данных позволяют мне быть абсолютно уверенным... Мне очень жаль, но приходится сообщить вам, что политические и религиозные убеждения, которые мы с женой разделяем, не допускают ничего другого, кроме гражданского брака».

Стиль, в котором Эрнесто известил родителей и тетю Беатрис о своей свадьбе, был довольно оригинальным. В письме матери, датированном 24 сентября, т. е. более чем через месяц после события, он написал: «Я хочу официально сообщить тебе новость, о которой ты можешь всем рассказать: я женился на Ильде Гадеа, и вскоре у нас должен быть ребенок». Он не писал ни слова о своей жене — даже кто она такая и откуда — и запрятал это, по всей видимости, написанное с неохотой известие о свадьбе в груде других новостей. 8 октября он написал тете Беатрис: «Ты, должно быть, слышала новости о моей любовной жизни от матери; я женился и ожидаю в скором времени появления Владимиро Эрнесто, то есть ожидаю его я, а будет он у моей жены». В письмах того месяца к Тите Инфанте он даже не упомянул о своем браке. Что крылось за этими задержками информации и подчеркнуто малом внимании к происшедшему? Опасение того, что его родители и родственники, следуя своей буржуазной точке зрения, отрицательно отнесутся к его решению? Отвращение к браку? Для человека, чьи письма всегда содержали детальный рассказ о событиях и стремлениях, стиль, в котором он сообщил своей семье и друзьям о женитьбе, кажется немного странным, если не подозрительным.

И он продолжал страстно мечтать о путешествиях. В письме к родителям жены Эрнесто говорил о возможной поездке на Кубу так, словно это часть туристского маршрута, а также делился планами посещения Китая и Франции. Он упорно утверждал, что рано или поздно они с Ильдой отправятся в Париж, как любые другие обеспеченные аргентинцы. А список на этом не кончался:

«Наши странствия все еще не закончены. Прежде чем поселиться в Перу, стране, которая вызывает у меня восхищение, или в Аргентине, мы хотели бы открыть для себя Евро пу и пару таких очаровательных стран, как Индия и Китай. Я особенно заинтересован новым Китаем, так как он созвучен моим политическим идеалам».

В те же дни Эрнесто даже попросил Ильду выяснить возможность поездки в Африку.

Может быть, его не привлекала кубинская экспедиция? Или он сомневался в том, что этот план выполним? Конечно, он был очарован личностью Фиделя, и предложение было ему полностью по душе, но в докторе Геваре все еще должен был сохраниться след былого скептицизма. Сколько раз в замкнутом мирке политических изгнанников, в котором он обитал уже несколько лет, говорили о революции? Сколько планов было составлено и рухнуло еще до начала выполнения? Сколько стран получили свободу, правда, только на словах?

Конфликт между владевшим Эрнесто стремлением к жизни странника, писателя-путешественника и потребностью включиться в политическую деятельность, отказавшись от позиции стороннего наблюдателя, нашел отражение в его стихотворении «Здесь»:

Я метис еще и в другом смысле.

В тех двух силах, что борются в моем разуме...

И обе притягивают и отвергают друг друга.

Ильда вспоминала о тех месяцах:

«Эрнесто очень тревожился об одной из своих пациенток в больнице, о прачке, которую он называл старуха Мария. Когда он сказал мне, что она в очень плохом состоянии из-за острого приступа астмы, то вид у него был просто сокрушенный. Он так волновался, что я даже начала немного ревновать, поскольку эта Мария почти полностью занимала его мысли. Он каждое утро мчался в больницу, чтобы увидеть ее... Однажды он очень уныло сказал мне, что она, вероятно, не переживет эту ночь, и пошел в больницу дежурить у ее кровати, чтобы попытаться спасти больную. Она все же умерла той ночью, задохнувшись от астмы».