Мерила, Чичен-Ица, Ушмаль.
Эрнесто неистово карабкался на пирамиды, как мальчишка, обнаруживший новое приключение, как исследователь, наткнувшийся на главное открытие своей жизни. Зачарованный грандиозными руинами, он метался вверх и вниз и непрерывно фотографировал. Эта зачарованность заметна в его стихотворении о Паленке:
Какая сила долгие века помогает тебе оставаться
Полной жизни, как в юности?
Что за бог под вечер вдыхает
Дуновение жизни в твои стены?
В Веракрусе у Эрнесто чуть не случилась драка с какими-то пьяницами в баре, куда они с Ильдой зашли попробовать свежей рыбы. Завсегдатаи, пившие пиво, потребовали, чтобы «его королева» выпила с ними, а доктор Гевара в истинно мексиканском стиле загородил собой жену, готовый разбить им всем физиономии. «Попробуй-ка со мной!» — предложил Эрнесто самому агрессивному из своих противников, процитировав какой-то мексиканский фильм. История получила счастливое окончание благодаря тому, что владелец бара пригрозил, что в случае скандала сразу же вызовет полицию.
Через несколько дней они отправились в короткое плавание на судне вдоль побережья до Веракруса. Эрнесто вспоминал о тех Долгих плаваниях, которые совершал в юности, и наслаждался Круизом. В то время как большинство пассажиров страдало морской болезнью, он носился по палубе, делая снимки пейзажей.
В Мехико Гевару ждала хорошая новость: ему предложили читать лекции по физиологии в Национальном университете. В декабрьском письме матери он скептически заявляет: «Я не могу представить себя даже учителем в начальной школе». Но все равно в письмах он продолжал говорить о курсе лекций, хотя ему и не было суждено прочесть их. Они заполняли место действительно происходивших событий, о которых нельзя было упоминать: из Соединенных Штатов возвратился Фидель; начались обучение и подготовка к экспедиции.
Оставшиеся в живых должны были запомнить суровую зиму 1955/56 года в Мехико, пыль, пронизывающий холод, сырость и мрачные дожди. Такой она представлялась кубинцам; отсутствие солнца и раскидистых пальм угнетало и нервировало их. На фотографиях тех дней они кажутся компанией мальчишек-бедняков, «бедных, но благовоспитанных», с руками, засунутыми в карманы в поисках денег, которых там нет.
Эрнесто Гевара со свисающей на лоб челкой, постоянно нахмуренный, в потертой рубашке, кажется мальчишкой-переростком и странно выглядит рядом с опрятными кубинцами, с прическами в ужасном стиле пятидесятых годов, из-за которых уши казались оттопыренными, с тонкими усиками, словно нарисованными на верхней губе. Никто из них пока еще совсем не похож на те великолепные непокорные, бородатые и длинноволосые фигуры, которые позднее спустятся с гор Сьерра-Маэстра и Эскамбрей.
Появлявшиеся в Мексике в конце 1955-го и начале 1956 года поодиночке или группами по два-три человека, пробиравшиеся из Гаваны, Камагуэя, Майами, Коста-Рики, Сан-Франциско, имевшие при себе лишь номер контактного телефона или явочный адрес, эти люди приезжали сюда не для того, чтобы присоединиться к числу стенающих над своей судьбою изгнанников, которых нехотя терпят местные власти. Они прибывали, чтобы принять участие в вооруженном вторжении на Кубу. Их лидер произнес великолепную фразу, своего рода клятву. В Нью-Йорке 30 октября 1955 года Фидель сказал: «Я могу сообщить вам с абсолютной уверенностью, что в 1956 году мы или завоюем свободу, или обретем мученический венец». И сам Фидель, тридцатилетний адвокат, был известен не только своими блестящими ораторскими способностями, но и тем, что его слова обычно не расходились с делом.
Первоначальный план, который складывался постепенно, состоял в том, чтобы организовать высадку на востоке острова. Вторжение было задумано как воплощение эпической мечты, ко торая связывала традиции борьбы за независимость, проходившей в девятнадцатом веке, с деятельностью Гитераса в тридцатые годы, долгой историей кубинских беглецов и их возвращением с оружием в руках.
Квартира Марии Антонии Гонсалес в центре Мехико стала штабом и главным местом сбора. Любопытное совпадение — она располагалась в двух кварталах от бакалейного магазина, именовавшегося «Ла Антилья» (Куба входит в группу Больших Антильских островов). Если революции имеют свои сердца и умы, то и дома тоже должны иметь души. По прибытии в Мексику в феврале Хуан Альмейда так описал это место:
«Квартира маленькая, тесная оттого, что там спит много народу. Когда в доме спит больше трех человек, очень трудно заставить их спозаранку складывать вещи. Помещение очень простое, с гостиной, столовой, спальней, ванной, маленькой кухней и длинным узким небольшим патио . В гостиной, столовой и спальне стоит несколько раскладушек. Позже мы выяснили, что их ставят на ночь, а днем сворачивают».
В этой и еще нескольких конспиративных квартирах в городе поселились Джино — итальянец, бывший партизан, участник венецианской организации антинацистского Сопротивления во время Второй мировой войны, который после войны жил на Кубе, Мигель Санчес, получивший кличку Кореец за участие в борьбе против армии США в недавней войне, Гильен Селайя, единственный мексиканец в группе; Каликсто Гарсия, один из первых изгнанников, который сначала попытался стать профессиональным бейсболистом в Мексике, а потом устроился статистом в кино, доминиканец Рамон Мехия дель Калисто по прозвищу Пичирило и длинноногий друг Эрнесто рабочий лидер Ньико Лопес Фернандес, который возвратился с Кубы по призыву Фиделя. «Его видели спавшим на скамейках в парке посреди зимы;
Гитерас, Антонио (1905—1935) — общественный и государственный деятель Кубы; в 20-е гг. — один из лидеров революционного студенческого движения. Во временном революционном правительстве (сентябрь 1933 — январь 1934 гг.) занимал посты военного министра и министра внутренних дел, провел ряд реформ по ограничению деятельности империалистических монополий и защите прав трудящихся. В 1934 г. основал национально-революционную организацию «Молодая Куба», боровшуюся против диктатуры Батисты, и героически погиб в неравном бою с войсками диктатора.
он предпочитал изнемогать от голода, но не протягивать руку с просьбой о помощи к своим более обеспеченным землякам-эмигрантам». Там было и много других. Юниверсо Санчес, крестьянин из Матансаса и старый коммунист. Рамиро Вальдес, бедняк из Артемисы, прославившийся захватом сторожевых постов казарм Монкада. Военный моряк Норберто Кольядо, которого пытала полиция Батисты — его жгли огнем, подвешивали за мошонку и- выкинули в конце концов на мусорную свалку; он любил хвастаться своими боевыми ранами. Хуан Альмейда, еще один участник штурма Монкады. Альмейда быстро полюбил Мехико; ему очень нравилось ходить с подружкой-мексиканкой по имени Лупита есть тако в холмы Тепеяс.
Эти мужчины были связаны с группой женщин. Женщин было много, так как у движения был очень сильный женский состав. Это женщины главным образом организовывали сети финансирования, это они создали инфраструктуру в Сантьяго-де-Кубе и в Мексике. Работу в Мексике возглавляла Мария Антония Орхидея Пино. Неутомимый организатор, она, не имея денег, устраивала конспиративные квартиры и время от времени закладывала любой имевшийся хлам, чтобы оплатить аренду помещений. Она была поразительно груба. Эрнесто как-то раз сказал Ильде: «Не удивляйся грязи, которая так часто льется с ее языка, это составляющая ее характера; она респектабельная дама и хороший товарищ». Кроме Марии Антонии, там были сестры Фиделя, а также мексиканка Пьедад Солис (жена Рейнальдо Бенитеса), Мельба Эрнандес, игравшая важную роль в набеге на Монкаду. Вместе со своим мужем Хесусом Монтане она занимала один из ключевых постов в мексиканской организации движения и ее финансировании.
Эти люди, совсем новые в жизни доктора Гевары, не были безобидными обывателями. Они принадлежали к той части поколения, у которой были кровные счеты с диктатурой Батисты. Это придало их цели трагический смысл, а отношениям с историей — определенную специфику.