Шаман, учитель… непременно должен быть человеком глубоким и всегда доброжелательным. Но ни в коем случае не тем модным ныне полудьяволом-полуангелом, интригующий образ которого так удобен, но совершенно не отвечает назначению. Дело в том, что, хотя методы, применяемые истинными учителями, странны, необычны, а порой и просто пугающи, эти люди обязательно знают о нас нечто такое, чего мы сами о себе не знаем— их мозги работают несколько иным образом, нежели наши. И, самое главное, за всем их странным поведением кроется лишь доброе намерение вернуть наше духовное состояние в норму.

После знакомства с Венаском мне приходилось встречаться и с другими так называемыми шаманами — а еще я кое-что читал о них. Вот только все они были какими-то ненастоящими. На поверку эти люди оказывались попросту злонамеренными приспособленцами, правда, очень хитрыми и обладающими острой интуицией — они сходили за духовных наставников лишь благодаря некоторым экстрасенсорным способностям. На самом же деле, грош цена таким экстрасенсам. Кто-то где-то заметил, что нам следует научиться различать оккультное и религиозное, волшебство и истинную духовность. Порой все это неразрывно связано — например, многие святые способны творить чудеса. Но они никогда не пользуются этими своими возможностями — более того, считают их всего лишь побочным эффектом на пути к истинной цели, которой является духовное совершенствование.

Позвольте, я расскажу вам еще одну, последнюю историю о Венаске. Я тогда уже поправился, и старик стал готовиться к отъезду в Лос-Анджелес, хотя даже словом не обмолвился об оплате. Тогда я сам напрямик спросил у него, сколько я ему должен. Венаск ответил, что обычно берет пять тысяч долларов, но, поскольку я знаменитый архитектор, он бы предпочел, чтобы я спроектировал для его дома новую кухню. Мол, нынешняя уже стара и слишком полна печальных воспоминаний о счастливых деньках, которые он проводил там с покойной женой.

— Ну вот, Гарри, теперь твоя очередь определить, что я собой представляю. Попробуй угадать, какого рода среда подходит мне больше всего.

— Это что, тоже часть моего лечения?

— Нет. Просто мне нужна новая кухня, а для тебя это отличный способ снова заняться делом. Желательно что-нибудь небольшое и со вкусом.

Я вместе с ним отправился в Лос-Анджелес взглянуть на его жилище. Оно не произвело на меня особого впечатления. Сам дом был послевоенной постройки, в псевдоиспанском стиле, но хуже всего он выглядел изнутри: просто халупа, самый настоящий хламовник. Все слишком пестрое, излишне яркое, чересчур много разношерстной мебели, предметы которой совершенно не сочетались друг с другом. Создавалось впечатление, что в доме обитает то ли какой-то шизофреник с Таити, то ли любитель до всяческого разнообразия, но совершенно невосприимчивый к цветам, за исключением синего и желтого.

Дальше — хуже. Венаск с нескрываемой гордостью сообщил, что дом украшала его жена и после ее смерти он не изменил тут ни единой мелочи.

Кухня была оформлена в том же духе. Единственным и очень трогательным ее отличием было то, что она, очевидно, являлась любимым и самым обжитым помещением во всем доме. Нетрудно было представить в ней пожилых супругов: Венаска, прислонившегося к холодильнику, и его жену, суетливо накрывающую на стол. Только тут мне стало понятно, почему Венаску так хочется, чтобы я как-то изменил черты чересчур знакомого лица этой кухоньки.

— Какой бы стиль ты предпочел, Венаск? Сексуальный? Средиземноморский?

— Интересно, неужели даже кухня может быть сексуальной?

— Конечно. Белая. С серебром. Элегантная.

— Ты, Гарри, будто операционную описываешь. Слушай, мне же не миндалины здесь удалять. Нет уж, спроектируй лучше что-нибудь уютное и живое.

Мне приходилось проектировать здания, которые, будучи еще на бумаге, затмевали любые соседствующие постройки как своим внешним видом, так и размерами. Особняки, небоскребы, фабрики — да всего не перечесть. Но спроектировать для старика какую-то дурацкую двенадцатифутовую кухню показалось мне едва ли не делом чести. Он столько сделал для меня, поэтому я, естественно, хотел отблагодарить его. Когда же я признался ему в этом, он лишь потрепал меня по щеке и заметил:

— Главное, не забудь оставить место для микроволновой печи.

Первым на ум мне пришел Адольф Лоос note 39. Венаску наверняка понравится его стиль… Чистая простота, ведущая прямо к сути. Я показал старику эскизы, но тот лишь отрицательно помотал головой:

— Нет, Гарри, в таком доме и простудиться недолго. Этот человек, видно, забывал о своем сердце.

Вот какая участь постигла короля венской архитектуры двадцатого века.

Гауди note 40 оказался «слишком мрачным», а работы Франка Гери note 41 напомнили Венаску «изгородь вокруг школы».

Интересно, а что шаман думает о работе самого Гарри Радклиффа?

— Некоторые из зданий прекрасны, но многие похожи на лампочку, которую забыли выключить, когда наступило утро, или на телефон, понапрасну заливающийся в пустой квартире.

Мало того, что я почувствовал себя уязвленным, так еще и не мог взять в толк, о чем это он. Какая лампочка? Какая пустая квартира? Впоследствии я обнаружил, что слова эти были позаимствованы им из дневников Кокто, причем практически дословно. Но сие ни в коей мере не помогло мне понять, что Венаск имел в виду. И только много позже, очутившись в Сару и разглядывая предполагаемое место строительства собачьего музея, я вдруг осознал. Пространство всегда можно заполнить формой, но в сущности это то же самое, что заполнить пустую комнату светом — т. е. какой в этом смысл, если нет никакого смысла в самом свете? Или нет никого, кто услышал бы телефонный звонок? Хотя впрямую он ничего такого и не сказал, я уверен: Венаск считал, что я добился славы заумностью своего творчества, в то же время совершенно не используя (или сознательно не принимая в расчет) самые сильные стороны своего таланта.

Итак, мне был брошен вызов. Я просто обязан был спроектировать Венаску такую кухню, чтобы даже у него от удивления глаза на лоб полезли. Я демонстрировал ему работы самых разных архитекторов, таких как Брюс Гофф note 42, Ричард Майер и даже Даниэль Либескинд note 43. Показывал здания, мебель, кухонную утварь. Мне необходимо было получить хотя бы отдаленное представление о том, что ему нужно. Но помощи я ждал зря.

— Я сам не знаю, чего хочу, Гарри. Хочется обыкновенную кухню, где я мог бы готовить вкусную еду, где я и мои зверушки могли бы просто посидеть и отдохнуть…

После этого я наконец принялся за дело и нарисовал кухню. Черно-белая плитка, мебель из клена, немецкая утварь из нержавеющей стали. Несколько оригинальных идей, парочка сюрпризов. В конце концов, я остался доволен. Чего никак не скажешь о Венаске.

— Это все ерунда, Гарри. Такое годится для кого угодно. А я хочу кухню, которая была бы только моей. Готовить-то здесь предстоит мне — Венаску, а не какой-нибудь знаменитой кулинарке вроде тех, что по телевизору советы дают. Я вижу эскиз кухни Гарри Радклиффа, мистера Знаменитого Американского Архитектора. Вот только ты, похоже, совсем забыл, что это не твой дом, а мой!

Он редко сердился, но в тот момент его глаза метали молнии, словно Венаск вознамерился испепелить меня и мой проект одним взглядом. Мне даже стало немного стыдно, хотя я совершенно искренне считал, что в своей работе пытался следовать именно его вкусам.

— Знаешь что, Гарри? Дай-ка мне тысячу долларов. Выпиши чек прямо сейчас.

Я, совершенно не задумываясь, выписал чек и протянул ему. Он взглянул на бумажку, кивнул и сунул чек в карман.

— Давай договоримся: если следующая твоя работа мне опять не понравится, ты выпишешь мне еще тысячу долларов. И так каждый раз до тех пор, пока у тебя не получится. Понимаешь? Может, хоть так ты чему-нибудь научишься.

вернуться

Note39

Адольф Лоос (1870-1933) — выдающийся архитектор и дизайнер австрийского модерна, теоретик и пропагандист функциональной архитектуры, противник функционально неоправданных архитектурных форм и декоративных украшений. Австрийский архитектурный модерн вообще отличался определенной сдержанностью в применении декора, который обычно не играл главную роль в создании внешнего облика здания, а использовался в качестве композиционного акцента или орнаментального обрамления больших плоскостей стен. В проектах Лооса рациональная планировка и простая геометрическая форма (гладкие стены без декора) предвосхищали европейский функционализм 1920-х гг.

вернуться

Note40

Антонио Гауди (1852-1926) — выдающийся испанский архитектор, наиболее ярко соединявший декоративные тенденции модерна с формами каталонского барокко, результатом чего являлись сложные композиции с обилием кривых линий и декора. Стремился выявить конструктивные возможности новых строительных материалов, умело использовал рельеф и природные условия участка, а также доводил до крайности поиски сложной конфигурации плана и необычной объёмно-пространственной композиции здания. Для Гауди характерны криволинейные архитектурные формы, часто подражавшие скалам или формам растительного и животного мира, декоративная насыщенность внешнего облика здания (использование цветной майолики и т. д.). Основные постройки Гауди находятся в Барселоне; наиболее знаменитая из них — собор Ла Саграда Фамилиа, строительство которого началось в 1886 г. и продолжается, с переменным успехом, до сих пор.

вернуться

Note41

Франк Гери (наст, имя Эфраим Голдберг; р. 1929) — американский архитектор и дизайнер, лауреат Прицкеровской премии 1989 года. Родился в Канаде, но с 1947 г. живет в Калифорнии. Как для его ранних работ, изготавливавшихся из фанеры, гофрированного железа, колючей проволоки и пр., так и для поздних, более строгих творений определяющим является понятие постмодернистской деконструкции. По утверждению самого Гери, его работы следует соотносить, скорее, со скульптурой и живописью (например, знаменитого коллажиста шестидесятых годов Роберта Раушенберга), чем собственно с архитектурой. Другие очевидные источники влияния — дадаизм, русский конструктивизм. В работах Гери налицо динамическое напряжение между «высоким» искусством формальной композиции и «низкими» исходными материалами. Основные сооружения: студия и дом Рона Дэвиса (Малибу, Калифорния, 1970-1972), «Детский музей» (Лос-Анджелес, 1979), Иельский институт психологии (Нью-Хейвен, Коннектикут, 1985-1989), ресторан «Фишданс» (Кобе, Япония, 1987), мебельная фабрика «Витра» и ее музей (Вайль-ам-Рейн, Германия, 1987-1989), Американский центр в Париже (1988), концертный зал компании Уолт Дисней (Лос-Анджелес, 1989), художественный музей университета Миннесоты (Миннеаполис, 1990).

вернуться

Note42

Брюс Гофф (1904-1982) — американский архитектор, обладающий, скорее, культовой, нежели широкой известностью. Как и Франк Ллойд Райт (1867-1959), под большим влиянием которого находился, формального архитектурного образования не получил. Также в раннем творчестве Гоффа заметно влияние художников Обри Бердслея (1872-1898) и Густава Климта (1862-1918), архитекторов Эриха Мендельсона (1887-1953) и Йозефа Гофмана (1870-1956). Работы Гоффа отличает эклектичность, а со второй половины пятидесятых годов — откровенная фантасмагоричность. Первый дом спроектировал в 15 лет. Основные сооружения: методистско-епископальная церковь на Бостон-авеню (Талса, Оклахома, 1926-1929), Коул-хаус (Парк-Ридж, Иллинойс, 1939-1940), Ледбеттер-хаус (Норман, Оклахома, 1947-1948), Прайс-хаус (Бартлсвилл, Оклахома, 1956-1958), Гутман-хаус (Галфпорт, Миссисипи, 1958-1960), Николь-хаус (Канзас-сити, Миссури, 1965-1967), музей японского искусства Син-Энкан (Лос-Анджелес, 1978-1988).

вернуться

Note43

Даниэль Либескинд (р. 1946) — архитектор, радикальный де-конструктивист. Родился в Лодзи (Польша), впоследствии гражданин США. С конца восьмидесятых годов живет и работает в Германии. В 1995 г. выступил дизайнером берлинского варианта выставки «Москва — Берлин, 1900-1950 гг.» (московский вариант выставки оформлял годом позже Борис Мессерер). Едва ли не каждый проект Либескинда вызывал яростную полемику. Первым его зданием, строительство которого удалось довести к настоящему времени до конца, явился открытый в Оснабрюке (1998) мемориальный музей художника Феликса Нуссбаума (1904-1944), погибшего в Аушвице. В октябре 2000 г. должен открыться Еврейский музей в Берлине, ставший задолго до завершения строительства объектом наиболее ожесточенной полемики за всю творческую биографию Либескинда.