...Над Кореизом, там, где кончились виноградники и Ай-Петри, вырвавшись из гряды гор, поднимается до самого неба, ранним утром вразнобой тараторят пускачи. И вот уже слышится грозный гул разбуженных двигателей. Трактористы начинают утренний осмотр своих машин.

Они проверяют тракторы с такой тщательностью, словно готовят их к полету. Впрочем, на горной целине тракторам частенько приходится «парить в воздухе». Машина в этот момент должна быть особенно послушной: малейшая неисправность может привести к беде.

Сосредоточенно вслушивается в работу трактора Яша Долгопол. Ему всего девятнадцать лет, но сейчас он выглядит старше: нахмурился, пригнулся, слушает. От работы двигателя весь трактор приходит в легкое колебание. Каждая деталь машины словно «оживает». Она может «пожаловаться» трактористу, если с ней что-то случилось. Яша легко разбирается в этих «жалобах» и быстро исправляет неполадки.

И это неудивительно. В двенадцать лет заинтересовался Яша машинами и днями пропадал в ремонтных мастерских. Он остался верен своей привязанности и позднее: после семилетки поступил в школу механизаторов; окончив ее, стал работать в совхозе трактористом.

Еще пять минут контрольного осмотра, и белобрысая голова Яши показывается из-под капота. Он долго и старательно вытирает руки тряпкой, потом подходит к своему другу Грише Кондратенко.

Тот, как всегда, вслух отчитывает трактор. Гриша влюблен в машину, но старается скрыть свою привязанность к ней под нарочитой ворчливостью, вот и сейчас он проникновенно говорит Яше, как стосковались мартеновские печи по его старой рухляди. Яша невольно улыбается — он отлично понимает своего друга и знает, что благодаря этой придирчивости Гришин трактор обладает богатырским здоровьем.

«Горные» трактористы особенно тщательно осматривают свои машины. Участок под Ай-Петри считается одним из самых трудных. На нем пришлось поработать и взрывникам и экскаваторщикам. И вот теперь на изогнутом склоне — настоящий лунный ландшафт: камень на камне. Словно целый горный хребет кто-то раскрошил на скальные глыбы.

Их вывозят, но с каждым повторным рыхлением новые камни появляются на поверхности. И когда этим летом здесь зазеленеют саженцы черного муската, трудно будет поверить, что отсюда с каждого гектара было вывезено по 600 кубометров камня.

Мощные бульдозеры быстро и ловко разворачиваются на склоне, занимают удобную позицию, и каменные глыбы в несколько тонн весом начинают двигаться к краю участка.

Однако на поле попадаются крупные валуны, к которым трудно подступиться. Тогда применяется особый, арканный метод. Трактористы набрасывают на них стальные тросы. Камни неровные, и, чтобы захлестнуть их мертвой петлей, нужна большая сноровка. Трактористы второй бригады — настоящие мастера стального аркана. Они действуют быстро и дружно. Когда смотришь издали на ожившие валуны, кажется, будто это расползаются по оврагам допотопные чудовища.

Камни используются в строительстве виноградных плантаций. Они идут на постройку опорных стен, предназначенных для предохранения почвы от размыва. Ими же выстилаются дренажи, которые мелиораторы проводят для отвода грунтовых вод — страшного врага виноградников.

Работа Яши и Гриши более прозаическая. Они не вступают в единоборство с многотонными глыбами. Вместе с помощниками они очищают землю от мелких камней. Медленно, с частыми остановками движутся тракторы, впряженные в «сани». «Сани» — это волокуши, похожие на громадное корыто из листового железа. Рабочие собирают в них камни, которые затем свозят в овраги.

Ребята тщательно следят, чтобы ни один камень не остался в земле. Ведь они работают на столетие. Виноградная лоза живет целый век. Поэтому поле будет перепахиваться только через сто лет. Нечего и говорить, что качество такой работы должно быть особенно высоким.

Трудно порой бывает трактористам на этих крутых горных склонах. Трактор то нависает над оврагом, то наползает на камень, как на крутую волну, то кренится набок, словно судно, попавшее в жестокий шторм. Тут нужны и максимальная осторожность, и быстрота реакции, и такое слияние водителя с машиной, при котором они составляют как бы единое целое. И, конечно, нужен точный расчет.

Яша помнит, как однажды, еще в то время, когда он только начал работать на горной целине, с ним приключился большой конфуз. Он не рассчитал крутизны склона и сделал поворот, запрещенный правилами техники безопасности. Накренившийся трактор попал гусеницей на камень и стал падать. «Прыгай!» — услышал он чей-то крик. Зажмурив глаза, Яша прыгнул. Сильно ушибся о камни, но в этот момент почувствовал не физическую боль, а жгучий стыд. «Что теперь скажут ребята? Трактор пустил с горы. А еще комсомолец!»

— Ну как, живой?

Яша обернулся и увидел, что его трактор не скатился под гору, а лежит на боку, увидел дрожь натянутого троса и бульдозер подоспевшего на помощь товарища.

— Ничего, парень. А я все-таки успел поймать машину стальной петлей.

Теперь такого не бывает — Яша в совершенстве овладел техникой «высшего пилотажа» на горных склонах. А недавно он предложил своим друзьям заманчивую идею — самим создать малогабаритный трактор, который ползал бы по крутым склонам, как муха по оконному стеклу.

Яша выработал свой семилетний план — окончить десятилетку, поступить в технический вуз и создать свой универсальный трактор для обработки междурядий на виноградниках.

Может быть, не все в этом плане будет осуществлено, но хорошо и то, что друзья мечтают, стремятся к большим целям. А мечта и стремление — это уже начало завтрашних больших дел.

А. Зверева

По дорогам мира

Над албанской ривьерой

Побережье между Влёрой и Сарандой называют в Албании Ривьерой. Это километров сто пятьдесят морского берега, треть морской границы республики.

Во Влёре берет начало одна из трех албанских железных дорог — тридцатикилометровая линия до Селеницы, известного месторождения природного асфальта. Нам, конечно, хочется посмотреть места, в которых еще Аристотель говорил как о родине огня, питаемого слоями удивительной горной породы. Еще в средние века асфальт использовался на Средиземноморье для смоления судов. А в настоящее время добыча его составляет около ста тысяч тонн ежегодно. Но, увы! Согласно карте с Селеницей нет иного сообщения, кроме железнодорожного.

...Мы делаем привал прямо на берегу Адриатики, в четырех метрах от моря. Кто откажется от этой «утренней ванны», зная, какой трудный путь лежит сегодня впереди! Мирек с завистью поглядывает на трех счастливчиков: ему врач экспедиции еще не разрешил купаться. Роберт Ольда и Иржи стараются за четверых. Наконец они вылезают на берег, а ступни ног у них черные, словно от асфальта. Словно? Да ведь это же и есть асфальт!

Зато в нескольких километрах от Влёры море прозрачное, точно хрусталь. Оно то и дело подмигивает из какой-нибудь прихотливой бухточки, скрытой под скалой; выстрелит в нас мерцающим отблеском солнца и снова спрячется. Плоские субтропические опунции прилепились к обочине дороги, состязаясь в величине с великолепно цветущим яновцем, достигающим здесь добрых полутора метров.

— Юрко, эти четыре поворота мы бы не одолели на старой «татре». Они, пожалуй, так же круты, как, помнишь, в Экуадоре?

Машины уже вгрызлись в приморские горы, упорно поднимаясь к перевалу Логора. Вместо выжженных солнцем скал вокруг нас — великолепные сосновые леса. Такими лесами, говорят, было покрыто некогда албанское побережье. Но они исчезли, и это дело рук всех бывших оккупантов. Лес вывозился в Италию: Венеция стояла на деревянных сваях из далматинского и албанского леса. Во время турецкого господства деревья сжигались в угольных ямах, и здешние леса в виде древесного угля уплывали в страну османских султанов.