3 августа советник по строительству Хайнце появился у командира батальона ополченцев вермахта, посвятил его в военную тайну и настрого приказал, чтобы 4 августа между 23.15 и 0.30 все немецкие охранные патрули не приближались к мосту.
4 августа в 0.08 Понт Нуар, как и было намечено, со страшным грохотом взлетел на воздух. При этом никто не пострадал.
5 августа в 21 час взмокшие ефрейторы Шлумбергер и Раддац торчали перед своей аппаратурой в парижском отеле «Лютеция». Позади них стояли Томас Ливен, полковник Верте и капитан Бреннер.
«Соловей 17» вышел в эфир минута в минуту. Записывая, Шлумбергер пробормотал:
— Сегодня на ключе работает не девушка. Сегодня передает один из их парней…
Сообщение «Соловья 17» было длинным как никогда. Казалось, ему не будет конца. Пока Шлумбергер принимал, Раддац занялся дешифровкой. Первая часть радиограммы выглядела примерно так, как Томас и ожидал:
«…миссия понт нуар согласно заданию выполнена — взрывом мост разрушен полностью — непосредственно в операции участвовало двадцать человек — лейтенант белькур перед началом операции сломал ногу — лежит у друзей в эжузо — ведет передачу эмиль руф — профессор дебуше и ивонна дешан в клермон-ферране»…
Верте, Бреннер и Томас заглядывали через плечо Раддацу, расшифровывавшему сообщение.
«Зачем этот круглый идиот, — думал побледневший Томас, — передает имена?»
Прежде чем Томас смог что-то сделать, он почувствовал, как ефрейтор Раддац наступил ему на ногу. Он наклонился к радисту. В глазах берлинца читалось крайнее изумление. В это время Шлумбергер протягивал ему очередной исписанный листок. Раддац отчаянно закашлялся.
— В чем дело? — крикнул Бреннер, в мгновение ока оказавшийся рядом с ним.
— Я… я… да ничего! — заявил берлинец.
Бреннер вырвал бумагу у него из рук:
— Дайте-ка сюда! — он высоко поднял ее, стекла его очков блеснули. — Послушайте только, господин полковник!
Томас почувствовал, как чья-то ледяная рука сжала его сердце, когда Бреннер зачитал то, что только что расшифровал Раддац:
«мы просим информировать об операции генерала де голля и сообщить ему имена наших самых отважных и храбрых товарищей — похвала и награды повышают боевую мораль»…
«О боже, — подумал Томас, — не может этого быть!»
«…главная заслуга в организации взрыва — после того как выбыл лейтенант белькур — принадлежит бургомистру касье, проживающему в крозане — его помощнику эмилю руфу из гаржилесса — далее действовали…»
Ефрейтор Шлумбергер растерянно оторвал взгляд от своей стенограммы.
— Принимайте дальше! — закричал на него Бреннер. Затем капитан повернулся к Томасу.
— Господин зондерфюрер, вы ведь как-то утверждали, будто невозможно перехватать это отродье, поскольку отсутствуют их подлинные имена и адреса, так? — Бреннер жестко улыбнулся. — Ну, теперь-то мы разузнаем все!
У Томаса закружилась голова. «Эти поганцы. Эти хвастливые идиоты. Я всегда думал, что только мы такие. Оказывается, и французы ничуть не лучше. Бесполезно. Все бесполезно».
Губы полковника Верте плотно сжались. Очень тихо он произнес:
— Покиньте помещение радиостанции, господин Ливен.
— Господин полковник, прошу учесть, — начал было Томас, но не стал продолжать. Посмотрев в серые глаза Верте, он понял: что бы он сейчас ни сказал, не произведет на этого человека никакого впечатления. Бесполезно. Все бесполезно из-за нескольких тупиц, пожелавших после войны нацепить себе на грудь несколько побрякушек…
Через пять минут сменились ефрейторы Шлумбергер и Раддац. Они спустились в гостиничный холл, где их поджидал Томас. У Шлумбергера было такое выражение лица, словно он собирался расплакаться.
— Этот баран все продолжает и продолжает. Уже двадцать семь имен.
— Из этих двадцати семи вытрясти имена других для них будет проще пареной репы, — сказал Раддац.
— Камрады, не хотите ли поужинать со мной? — спросил Томас. И они отправились к Генри, как это часто делали в последние месяцы. Это было небольшое заведение на улице Клеман Маро, которое открыл Томас. Хозяин сам подошел к столу и сердечно приветствовал их. Всякий раз при виде Томаса в его глазах появлялся блеск. Свояченица Генри была немецкой еврейкой. С помощью поддельных документов, которыми снабдил ее Томас, она скрылась в провинции. В отеле «Лютеция» имелось немало возможностей обзавестись поддельными документами. Время от времени Томас этим пользовался. Полковник Верте знал об этом, но помалкивал.
— Что-нибудь легонького, Генри, — сказал Томас. Было уже поздно, и ему нужно было успокоиться. Вместе они составили меню. Шлумбергер попросил:
— Господин Ливен, переведите ему, пускай приготовит пару блинчиков с абрикосовым конфитюром и миндалем!
Томас перевел. Генри удалился. Среди трех друзей воцарилось свинцовое молчание. Только когда принесли заказ, венец пробормотал:
— Бреннер звонил в Берлин. Не позднее завтрашнего утра начнется спецоперация. Что будет с людьми, ясно.
Томас подумал: «Профессор Дебуше. Красавица Ивонна. Лейтенант Белькур. И многие, многие другие. Они еще живы. Они еще дышат. Скоро их арестуют. Скоро их убьют».
— Ребята, — сказал Раддац, — четыре года я все увиливал. Не убил еще ни одного человека. Паршиво чувствовать, что ты вдруг становишься как бы соучастником…
— Мы в этом не виноваты, — сказал Томас. И подумал: «Вы-то — нет. А я? Я, безнадежно запутавшийся во лжи, надувательстве и хитростях. И я невиновен?» Шлумбергер заговорил:
— Господин Ливен, конечно же, и думать нечего, что мы станем помогать партизанам, убивающим наших камрадов!
— Да, — ответил Томас, — это исключено.
И подумал с отчаянием: «Что тут можно сделать? Что нужно сделать? Как остаться порядочным человеком?»
— Карл прав, — сказал берлинец. — Смотрите, я ведь тоже не нацист. Но, положа руку на сердце, предположим, эти партизаны возьмут меня за жабры. Они что, поверят мне, что я никакой не нацист?
— Они застрелят. Убьют тебя. Для них немец — это немец.
В задумчивости Томас ковырял свою рыбу. Вдруг он поднялся и сказал:
— Одна возможность все же есть. Одна-единственная.
— Что за возможность?
— Кое-что предпринять, оставаясь при этом порядочным человеком, — сказал Томас. Он прошел в телефонную кабину, позвонил в отель «Лютеция» и попросил полковника Верте. Тот взял трубку, явно нервничая.
Слышался гул голосов. Судя по всему, у полковника шло совещание. Пот струился по лицу Томаса. Он думал: «Оставаться порядочным. Действуя против порядочных людей и в своем отечестве, и в чужом. Не становиться предателем, фантазером, сентиментальным типом. Только спасать жизни… Спасать жизни…» Томас хрипло заговорил:
— Господин полковник, звонит Ливен. У меня есть к вам предложение чрезвычайной важности. В одиночку вы это решить не сможете. Прошу выслушать меня и затем немедленно уведомить адмирала Канариса.
— Что еще за чушь?
— Господин полковник, когда начинается операция на юге?
— Рано утром. Чем вызван вопрос?
— Я прошу назначить меня руководителем операции.
— Ливен! Мне сейчас не до шуток! Мое терпение лопнуло!
— Выслушайте меня, господин полковник! — прокричал Томас. — Пожалуйста, послушайте, что я предлагаю…
5
Было 4.45 утра 6 августа 1943 года, когда самолет британского производства «лайсендер» взял курс на Клермон-Ферран. Как раз в это мгновение из клубящихся облаков выпрыгнул сверкающий солнечный шар.
Пилот, отделенный от пассажира перегородкой, взял трубку бортового телефона и произнес:
— Посадка через двадцать минут, зондерфюрер!
— Благодарю, — ответил Томас Ливен, повесив рядом с собой телефонную трубку. После этого он, сидя неподвижно в своей крошечной кабинке, смотрел на идеально чистое небо, на шлейф светло-серого тумана, все еще закрывавший грязную землю с ее войнами и интригами, низостью и глупостью.