— О, вот и вы! Боже мой, какие чудные орхидеи! Разве он не прелесть, Роджер? Кстати, надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если мой муж пойдет с нами в кино?

Позднее, когда я рассказал эту историю моей милой Лулу, она, хорошо меня знающая, смеялась до упаду, заметив:

— Браво! Так тебе и надо!

В этот вечер в кино мне было жаль себя. Я постоянно ударялся коленями о стенку ложи. Место было неудобным и жестким. Да еще жара. Да еще разыгравшаяся мигрень. И когда я увидел, что по окончании киножурнала господин и госпожа Томпсоны взялись за руки, то сказал себе: все ясно, вечер псу под хвост.

Но я снова ошибся. И еще как! Ибо вечер этот после окончания фильма превратился в самый приятный, какой когда-либо был у меня в Америке. Мы отправились поужинать — разумеется, в ресторан Томпсонов. И как мы ели, боже ты мой! Меню составил мистер Томпсон. Он сам отправился на кухню. И тогда на какое-то время я остался наедине с Памелой.

— Сердитесь? — спросила она.

— Да нет.

— Знаете, вы показались мне сегодня днем таким милым, таким симпатичным… Все, что вы говорили, мне понравилось…

— А что я такого сказал?

— Что вы любите хорошую еду, общество прелестных женщин, что никогда больше не захотите надеть военную форму, что в любой точке мира, где у вас друзья, чувствуете себя как дома…

— Сударыня, я должен к этому добавить еще кое-что.

— Да, и что же?

— Я… я… тоже нахожу вашего мужа очень милым и также очень симпатичным…

Она расцвела:

— Не правда ли, он именно такой и есть! Ах, вы его не знаете. Вы не знаете, что я с ним пережила. Вы не знаете его образа мыслей. Я лично люблю головой. Я не могу по-настоящему полюбить мужчину, если его поступки и образ мыслей не вызывут у меня восхищения. Роджер — это была любовь с первого взгляда. Большая любовь моей жизни…

— Но… но зачем тогда вы пригласили меня, миссис Томпсон?

— Памела.

— Почему вы пригласили меня, Памела?

— Потому что вы писатель. Вы поймете это позднее, а может быть, может быть, и нет… Все зависит от него.

— Вы исполняете все, что он вам говорит?

— Да… — она одарила меня лучистым взглядом. — А он исполняет все, что я скажу. Всегда. Он постоянно советуется со мной. Порой он, конечно, похаживает налево, как и все мужчины. Но всегда возвращается ко мне. Я знаю: я единственная, с которой он хотел бы жить вместе. Это делает женщину очень сильной, не правда ли?

Странная штука жизнь!

То, о чем я возмечтал, не сбылось. Этого подарка от Памелы я не получил. Я получил кое-что получше: ее дружбу и дружбу ее мужа.

В последующие три недели мы практически целые дни проводили вместе. Мы наговорились всласть! Казалось, у нас и в самом деле было обо всем единое мнение.

Часто я замечал, что Томпсон наблюдает за мной, о чем-то раздумывая. Затем я обратил внимание на то, что он много и подробно меня расспрашивает. О моем прошлом. О моих взглядах. О моем опыте. И снова о моих взглядах. Сам же о себе ничего не рассказывает.

Я собирал материал для моего нового романа. Из-за этого мне несколько раз пришлось уезжать из города. Каждый раз я радовался возвращению, так как каждый раз Томпсоны встречали меня на вокзале или в аэропорту. В конце концов я посчитал, что материала собрано достаточно. Я заказал себе билет во Франкфурт-на-Майне. Мой самолет должен был улететь 29 октября 1958 года в 20.45.

28 октября Роджер Томпсон позвонил мне в гостиницу, сказав:

— Я слышал, что вы собираетесь покинуть нас. Я очень хотел бы угостить вас скромным ужином.

— Это было бы замечательно, Роджер.

— Скажем, сегодня в 19.30?

— В 19.30 — о'кей.

— О, и еще кое-что… позвоните в авиакомпанию. Отмените ваш заказ на завтрашний вечер. Пусть вас переставят в резерв.

— Почему?

— Ну, потому что мне кажется, что вы задержитесь здесь еще на какое-то время.

— Этого я не понимаю.

Я услышал его смех:

— Сегодня вечером, — сказал он, — вы поймете все. И, пожалуйста, ради всего святого, не появляйтесь снова с двумя орхидеями.

Тогда я принес три орхидеи, и Памела была так неотразима, как никогда, и Роджер был таким милым, как никогда, и еда, которую он сам приготовил, была хороша, как никогда. На закуску подали отварную камбалу, обложенную жареными устрицами и политую нежным голландским соусом, смешанным с икрой.

— Такого я еще никогда не ел, — признался я. — Я должен записать рецепт для жены…

— Ну, записать найдется кое-что и помимо моих рецептов, — мечтательно произнес хозяин дома.

Я посмотрел на него. На красавицу жену. Оба улыбались. Они прямо излучали благожелательность и симпатию. Заговорил Роджер Томпсон:

— Мой дорогой, я испытываю безграничное доверие к суждениям моей жены. А Памела с самого первого момента нашла вас заслуживающим доверия. Я же человек, которому приходится быть крайне осторожным…

— Осторожным? Почему?

— Н-да, почему! — Томпсон поковырял в своей рыбе, потом улыбнулся. — Марио, я не всегда содержал ресторан для гурманов. И не всегда меня звали Роджер Томпсон. Я прожил очень бурную жизнь. Еще немного икры?

— Оставь свои глупости, — сказала Памела. Она глядела на меня. — Мой муж действительно пережил очень многое. В его жизни было все: и трагическое, и смешное, и захватывающее. Я всегда говорила: кто-нибудь должен все это записать! Многим людям следует знать, что с ним приключилось. Это может быть очень полезным!

— Полезным?

— Мой муж убежденный пацифист.

— Вопрос только в том, — произнес муж, называвший себя Роджером Топсоном, — можете ли вы обещать мне, что никто не узнает моего истинного имени и моего настоящего адреса, если я поведаю вам свою историю?

— Да, — сказал я, — это я могу обещать.

3

4

Я оставался в Америке до 2 января 1959 года. Когда я улетал, в моем багаже лежали шестнадцать магнитофонных кассет, записанных с двух сторон. Когда я улетал, я вез с собой обратно в Европу историю, могущую послужить предостережением людям, — приключения секретного агента Томаса Ливена.

Теперь понятно и извинительно, если я скажу, что человека, поведавшего мне свою жизнь, зовут не Роджером Томпсоном и не Томасом Ливеном. Будет понятно, почему я не называю город, в котором он живет и работает вместе со своей красавицей женой. Свой ресторан он вообще-то купил на деньги, которые принесла ему операция с акциями DESU — о ней мы рассказывали в самом начале книги. Кредит швейцарского маклера Пьера Мюэрли принес Томасу удачу. Успешные спекуляции создали ему состояние. Уже летом 1958 года по его поручению и с правом распоряжаться вкладом Памела слетала в Цюрих, вернула господину Мюэрли его семьсот пятьдесят тысяч франков, забрала из номерного сейфа подложные акции, порвала их и спустила в унитаз в своем гостиничном апартаменте. Все только заработали, никто не пострадал, как и предсказывал Томас Ливен. Более того: никто и не заметил, какое дело было прокручено.

Роджер Томпсон и его жена стояли на балконе здания аэропорта, когда мой самолет все быстрее разбегался по взлетной полосе, навстречу дальнему горизонту, Атлантике и Старому Свету. На мгновение мне стало очень тяжело на сердце. Всего доброго, Памела, всего доброго, Роджер, будьте счастливы…