Однако посреди дороги она приказала повернуть экипаж. Если Люку угодно, она вернется во Францию, но не раньше, чем убедится, что он невредим.

Люк появился на Керзон-стрит в середине дня. Он чувствовал сильную усталость и был подавлен. Его противник был мертв, он убил его выстрелом в сердце, однако столь справедливое разрешение конфликта не принесло ему ни малейшего удовлетворения. Вместо этого он испытывал лишь пустоту внутри и чувство вины. Когда Бейтс помогал ему снимать плащ, Люк заметил разорванный рукав камзола. Пуля пролетела близко, очень близко.

Бейтс запричитал по поводу ущерба, но Люк заявил ему довольно резко, что это не имеет значения, и пошел в гостиную выпить. С бокалом, почти полным бренди, он упал в кресло. Он знал, что не застанет Мадлен, когда вернется, и это его огорчало. Вопреки общему мнению, он не возобновил своего романа с Эдит, хотя умышленно давал пищу слухам. У него были на то причины, и он мог бы объяснить их Мадлен, но он не привык отчитываться в своих действиях, да и не чувствовал необходимости.

Он покачал бренди в бокале и мрачно улыбнулся. Она, как всегда, поторопилась судить и осудить. Не следовало жениться на ней — женщина его круга проявила бы больше понимания. К тому времени, когда приехала леди Эдит, Люк был более чем навеселе. Тем не менее, он смог встать и учтиво поклониться. Это настолько не соответствовало их обычным отношениям, что Эдит все сразу поняла.

— Ты нализался, Люк, — укорила она.

— Совершенно точно сказано… Хочешь присоединиться?

— Твой несчастный соотечественник мертв, я слышала. Надеюсь, ты топишь в вине не раскаяние по этому поводу?

— Нет, — ответил он.

Эдит нахмурилась.

— Где Мадлен?

— В эту минуту, вероятно, садится на корабль, — ответил Люк. Потом с горькой улыбкой добавил: — Это ее протест против дуэли — точнее, против причины дуэли. Она думает, что ты — моя любовница.

— Об этом говорит весь город, Люк. — Она пожала плечами. — Мне безразлично, я привыкла слышать сплетни о себе, но не представляю, что должна была чувствовать Мадлен.

Когда он встал, чтобы налить себе еще бренди, Эдит подалась вперед, останавливая его руку. Более всего на свете она хотела бы, чтобы слухи оказались справедливыми. Она несколько удивилась готовности Люка вызвать на дуэль того француза ради нее, но это и льстило ей, и давало надежду.

— Ты выпил достаточно, и сам это знаешь, — мягко сказала Эдит, касаясь ладонью его щеки. — О, Люк, я сделала бы что угодно, чтобы облегчить твою боль.

Ее синие глаза были полны тепла и желания. Она доверчиво подалась к нему, и, поставив стакан, Люк обнял Эдит. Она была мягкая и ароматная, и Люк почувствовал небывалый прилив нежности. Почему, спрашивал он себя, я должен думать о жене, которая так мало думает обо мне, которую, очевидно, даже не заботит, жив я или убит? Мужчины в его положении всегда заводят любовниц.

Наклонив голову, он поцеловал Эдит. Он вложил в этот поцелуй всю душу и сердце, мысленно молясь о том, чтобы почувствовать то же пронзительное блаженство, какое ощущал, обнимая Мадлен. Результат не оправдал ожиданий, но он не уступал, еще жарче целуя Эдит. Только подняв, наконец, голову, он увидел стоящую в дверях Мадлен. Первым чувством была радость по поводу ее возвращения, но она медленно угасала при виде взбешенной Мадлен. О Боже, в каком компрометирующем положении она его застала!..

— Мадлен, — начал он, — это не…

— Я вернулась, чтобы убедиться, что вы не пострадали, — перебила она. Голос и лицо ясно выражали ее ярость и боль. — И убедилась в этом! — Повернувшись, она быстро вышла из комнаты, высоко держа голову.

— Мадлен! — заорал Люк, устремившись за ней. — Мадлен, подожди, черт тебя возьми!

Он догнал ее у порога и схватил за руку.

— Отпустите меня! — выкрикнула она, вне себя от ярости. — Вы отвратительны! О, как я жалею о том, что стала вашей женой!

Он отдернул руку, будто обжегшись, и его только что яростное лицо окаменело.

— Понимаю, — сказал он, хотя не понимал ничего. — Тогда беги в Кершолен, но только знай: я не последую за тобой. У меня есть другие заботы.

— Вроде леди Эдит?

— Твое происхождение заявляет о себе, дорогая, — процедил он. — Ты слишком выходишь из себя из-за одного поцелуя.

Его поведение и выражение лица живо напомнили Мадлен то время, когда он сделал свое первое предложение. Он был такой же высокомерный, такой же бесчувственный, жестокосердый и эгоистичный аристократ, никогда не признающий своих ошибок. О ней он не заботился. Она годилась только на то, чтобы согревать его постель, но последнее время перестала интересовать даже в этом качестве. Люк не считал себя обязанным быть искренним с ней, вообще принимать ее во внимание. Он поступал, как хотел, например, решил даже завести любовницу.

— Иногда мне кажется, что якобинцы[25]были правы! — с гневом выпалила Мадлен.

Прежде чем он успел ответить на эти слова, она уже была в карете.

Люк вернулся в дом с лицом белым как мел. Ему хотелось разбить что-нибудь, и только присутствие Эдит помешало ударить кулаком в стену — желание, которого он не испытывал никогда прежде. В ярости он спрашивал себя, как удается Мадлен так легко выводить его из себя?

— Ты поедешь за ней? — спросила Эдит, и он покачал головой: ни за что. Никогда не последует он за женщиной, которая так плохо его понимает! Пусть себе сгниет в Кершолене — ему это безразлично. Наконец-то он избавился от нее и ее способности вязать узлы из его нервов.

Эдит подошла к нему и погладила по руке.

— Поедем со мной в Оксфордшир, Люк, — предложила она. — Там соберутся мои друзья…

Там будет Уильям Уиндем. — Не дождавшись ответа, добавила: — Я могу даже устроить приглашение твоему другу, де Пюизе.

Уиндем был военным министром, и Люк не мог упустить возможность встретиться с ним. Когда он согласился, Эдит не сдержала удовлетворенной улыбки. Сейчас он взбешен, ему больно и обидно, но через несколько дней он будет готов принять то успокоение, которое хочет предложить она.

Глава двенадцатая

Мадлен ехала на лошади и рассматривала пробуждающуюся землю. Весеннее солнце согревало ей спину, а мягкий ветерок теребил волосы. День был прекрасный, но это не поднимало настроения. С самого возвращения в Кершолен она не получила от Люка ни слова. Он не писал и никак иначе не пытался связаться с нею. Стоило ли удивляться? Он ведь женился на ней, чтобы затащить в постель…

Многие жены смотрят сквозь пальцы на похождения мужей, но Мадлен знала, что такая жизнь не для нее. Она достаточно долго питалась объедками нежности и теперь пробовала убедить себя, что с Люком все кончено, она больше не хочет его. Но в то же время и страдала от ревности, когда в воображении ей рисовались сцены близости Люка с Эдит.

Не раз решала она вернуться на ферму к Лемуа. Однако ее останавливало то, что ей придется рассказать им обо всем происшедшем.

Пустив лошадь легким галопом, Мадлен решила развеять грусть. Вернувшись в конце дня домой, она, к своему удивлению, обнаружила там Тьери. Обрадовавшись брату, она увидела, что он чем-то огорчен.

— Это Жанин, — признался он, когда сестра спросила, в чем дело. — В прошлом месяце умерла ее мать, и она очень тяжело это восприняла. После случившегося с отцом это оказалось выше ее сил… и к тому же она беременна.

— Мне очень жаль ее мать, — отозвалась Мадлен, — но, наверное, ребенок отвлечет Жанин от печальных мыслей.

— Может быть. — Тьери с тревогой заметил, что беременность протекает тяжело. Жанин совсем пала духом и так слаба, что он боится оставлять ее, когда уходит в море. — Однако я должен это делать, ведь этим я зарабатываю на жизнь. Если бы ты, Мадлен, могла пожить у нас хоть немного, это было бы такой помощью! Я знаю, что Люка сейчас нет, ты более-менее свободна…

Разумеется, Мадлен согласилась. На самом деле она рада была заняться чем-то помимо размышлений о своем несчастье. Когда она сказала, что поедет с ним завтра, Тьери обнял ее и заявил, что лучшей сестры не было ни у кого на свете.