Она сидела на корме баржи, прижавшись головой к плечу мужа, оцепеневшая от горя, от всего пережитого, и при этом испытывала глубокое облегчение оттого, что он так быстро перешел от ярости к нежной, любовной приязни. Она чувствовала внутри ужасную боль, там, внутри, все в ней как будто рыдало.

Она тайком бросила взгляд на напряженное лицо графа: он смотрел поверх нее назад, на реку. Он тоже горевал, потеряв дорогого ему друга. Она тихонько вздохнула и теснее прижалась к его сильному телу, нуждаясь в этот момент только в одном — чувствовать его умиротворяющую близость.

Войдя в верхнюю гостиную, она обрадовалась, что в камине горит огонь, излучая приятное тепло. Слуги, по-видимому, уже знали, что королева умерла, и двигались по дому неслышно, с опаской поглядывая на мрачного хозяина.

Лорд Мартин попросил подать легкий ужин для него и миледи в верхнюю гостиную. Крессида была вне себя от радости, что он решил ужинать с нею вместе. Ей было страшно подумать о том, чтобы остаться одной в этот час. За столом им прислуживал Филипп Кентон и по окончании трапезы тотчас удалился, почтительно закрыв за собою двери.

Крессида вдруг заметила, что по ее щекам опять катятся слезы, но ничего не могла с собою поделать. Мартин обернулся к ней и, увидев, что она плачет, подошел к креслу и, приподняв ее, прижал к себе.

— Извините меня, — всхлипнула она. — Это так глупо… Я…

— Вовсе не глупо. Смерть королевы сама по себе — достаточная причина для слез, да и жизнь при дворе, столь напряженная и новая для вас, создает множество проблем.

Он опустился в кресло напротив и, усадив Крессиду к себе на колено, стал нежно покачивать ее, прижав к груди. Она слышала, как гулко бьется его сердце, и вдруг почувствовала себя надежно защищенной и в полной безопасности. Ее отец всегда открыто выказывал свою нежность к дочери, и она была этим счастлива, но чувства, которые она испытывала сейчас к своему мужу, были совсем иного свойства. Он ласково целовал ее, большим пальцем утирая катившиеся из ее глаз слезы.

— До сих пор я считал, жена моя, что вы еще дитя, но сейчас прихожу к мысли, что это уже не так.

Крессида вдруг почувствовала прилив острого желания, и он, как бы в ответ на ее невысказанную мысль, наклонился к ней и жарко поцеловал в губы. Она страстно отозвалась на его поцелуй, прижавшись к нему всем телом, жаждая, чтобы он ласкал ее так, как — она инстинктивно знала это — мужчина ласкает свою возлюбленную. Он был необходим ей сейчас; они были живые, они были вместе, и ей страстно захотелось ощутить свободный порыв чувств, который доказал бы ей, что она так же сильно желанна, как желанен ей он, и потому, когда он вдруг отстранился от нее, она пристально посмотрела ему в лицо.

— Вы так глубоко сочувствуете горю короля, потому что и сами страдали так же… из-за… из-за леди Элинор, — прошептала Крессида. — Вы… вы все еще ее любите?

Он сдвинул брови и задумчиво смотрел в прелестное лицо; оно было залито слезами, но при этом ничуть не утратило своего очарования. Жена напоминала ему сейчас легендарную волшебницу-королеву, которая взяла в свою ладью умирающего Артура, чтобы сопровождать его на остров Авалон[21]. Черное траурное платье лишь подчеркивало красоту Крессиды. Да, она обладала редким свойством — ее веки не опухали от слез и не краснели, как у других женщин.

На мгновение у него замерло сердце. Он желал ее так, как никогда еще не желал женщины ранее, и если бы они… это убедило бы его, что он действительно жив… И все-таки нет, сейчас не время. Она бы ответила на его чувство, она не менее чем он сам, нуждается в утешении, но взять ее сейчас, когда она не понимает толком, что делает, было бы бесчестно.

— Да, я любил Элинор, — проговорил он ласково, — и в моем сердце всегда останется для нее место, но, дорогая, ее уже нет. Никому не дано жить с тем, кто умер. Она была красивая, нежная, и я любил ее, но вы — моя жена. После когда-нибудь я докажу вам, что мое сердце не закрыто для любви. А теперь вам нужно время, чтобы прийти в себя. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату. Думаю, ваша служанка, Алиса, теперь уже там. Вы должны постараться уснуть, и хотя утром мы все еще будем печальны, потому что потеряли обоим нам дорогого друга, тем не менее, смиримся с Божьей волей и возрадуемся тому, что королева более не страдает.

У дверей в комнату Крессиды он наклонился и поцеловал ее снова. Но ту охватило вдруг острое чувство обиды, так что она даже чуть ли не оттолкнула его с ожесточением. Мартин ее муж. И его место сегодня — здесь, в ее комнате, его долг сейчас — утешить ее!

Крессида нисколько не поверила словам Мартина, что любовь к Элинор для него уже прошлое. Она все еще здесь, между ними, этот милый призрак… та, кто более чем Крессида, достойна была разделить с ним ложе. Но тут же ей стало совестно за себя.

Ведь у него горе. И он не в состоянии сейчас думать о чем бы то ни было, кроме долга быть опорой для своего сюзерена в трудное для того время. Она присела в реверансе и скрылась за дверью.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Граф Рокситер недоверчиво смотрел на лорда Ловелла, правителя двора, который сидел напротив него в кресле возле ярко пылавшего камина зимней гостиной.

— Милорд, ваше предположение абсурдно. Я не могу поверить, что моя жена на это способна.

Лорд Ловелл неловко подвинулся в кресле.

— Послушай, Мартин, мне чертовски неприятно было являться к тебе со всей этой историей, но, взвесив все, как следует, приняв во внимание твое положение в Совете, я решил, что обязан поставить тебя в известность немедленно. Честно говоря, сомнений тут быть не может. Как говорит Дик Рэтклифф, ему рассказал это его грум, — парень слышал, как леди Рокситер говорила о намерении короля жениться на своей племяннице. Он прошел тогда мимо нее на площадке над рекой и обознаться не мог.

— О Господи! Король знает об этом?

Лорд Ловелл отвернулся и, глядя на огонь, сказал:

— Дик пошел к королю и потребовал ответа.

— Что?!

— Ты знаешь Дика. Олицетворение прямодушного йоркширского рыцаря. Он искренне любит Ричарда, но, как все мы, королеву, можно сказать, боготворил. Он прямо объявил Ричарду, что если это так, то преданные делу короля северяне отойдут от него.

Мартин с трудом перевел дух.

— Ты был при этом?

— К счастью… или к несчастью — это уж как посмотреть, — да.

— И… и что король?

— Как и ты, сперва был ошеломлен. О Господи, Мартин, ведь он еще не оправился от своей потери. Он просто сидел и молча смотрел на Рэтклиффа. Я уж подумал, что он впадет в неистовство, в праведный королевский гнев. Я боялся шевельнуться. Просто стоял как вкопанный и смотрел на них обоих. Ричард сидел, вцепившись в подлокотники, и его пальцы побелели. А потом произнес очень спокойно — зловеще спокойно: «Я желаю знать, Дик, от кого ты слышал эти клеветнические речи».

Думаю, к этому времени Дик уже пришел в себя от первого потрясения и понял, что натворил. Он побагровел, почти тут же сделался белым как мел, потом открыл рот, хватая воздух, точно рыба, вытащенная из воды, и, наконец, рассказал все, что услышал от грума. И, закончив, взревел: «А теперь скажите мне, сир, ведь это неправда?» Ричард молча посмотрел на него, и тогда Дик упал на колено и, рыдая, взмолился о прошении.

Мартин смотрел гостю прямо в глаза, ни один мускул не дрогнул на его лице. Лорд Ловелл понимал: его другу необходимо время, чтобы осознать услышанное. Наконец Мартин проговорил ровным голосом:

— Будьте любезны, милорд, повторите мне слово в слово, что именно сказал сэр Ричард Рэтклифф о моей жене.

Ловелл нервно откашлялся.

— Все так, как я уже рассказал тебе. Грум Рэтклиффа пристал на лодке к королевским сходням. Он поднялся на набережную и тут увидел леди Рокситер, беседовавшую с каким-то мужчиной…

— Он описал его?

Ловелл заколебался, но все же продолжил: