Она слышала и о том, что в рыцарских поединках он также отличается ловкостью. Что ж, в этом нет ничего удивительного, думала она отстраненно, ведь он немало времени посвящает воинским играм. Куда больше изумляла девушку его всеми восхваляемая доблесть на поле битвы. Именно в сражениях у шотландской границы он и завоевал горячую дружбу короля.

Крессида почему-то не представляла себе своего суженого храбрым воином. Его сонный взгляд внушил ей ошибочное представление о его натуре. Она считала, что он слишком любит роскошь, чтобы смириться с суровыми испытаниями войны, предпочитая им опасность поединка, когда ставка больше, чем возможная потеря коня или доспехов.

Леди Элизабет говорила ей, что дамы из окружения королевы завидуют ее удаче, тому, что она получила руку всеобщего любимца, самого богатого холостого мужчины при дворе. Сейчас она чувствовала на себе множество устремленных на нее глаз, тайно желавших, чтобы она оказалась неловкой в танце и даже споткнулась о собственное платье. В конце концов, она всего-навсего деревенская простушка, совсем недавно появившаяся в городе.

Менестрели заиграли веселую мелодию, и граф умело, как и все, что он делал, повел ее, ободряюще улыбаясь с высоты своего роста. Он чувствовал, что ее пальцы, лежавшие на его ладони, холодны как лед, а сердце бешено колотится от волнения, однако танец был такой стремительный, что ей поневоле пришлось полностью сосредоточиться на его фигурах.

Он повел ее вдоль длинной шеренги танцующих, ловко кружа вокруг себя, потом его руки, сильные и надежные, обхватили ее за талию, он высоко поднял ее в воздух, а затем, смеясь, бережно поставил на пол. Огромный зал с его живописной толпой кружился у нее перед глазами, когда он вновь увлек ее вперед, виртуозно выполняя одну фигуру за другой, пока музыка не умолкла, и они не остановились, задыхаясь и торжествуя.

Он поклонился ей и, выведя из круга танцоров, повел к боковой скамье, под ярко пылавший факел.

— Подождите меня здесь, я принесу вам бокал вина. В зале становится слишком жарко. — Он огляделся с усмешкой. — Пир в самом разгаре, многие упились и вовсю сквернословят. Боюсь, ваша матушка скоро пожелает увести вас отсюда.

Когда он вернулся с бокалом вина, она уже отдышалась и с благодарностью отпила глоток.

— Спасибо, хотя я, кажется, выпила сегодня больше, чем следовало.

— Чтобы набраться храбрости?

Она вскинула на него глаза, неприятно удивленная его полушутливым вызовом, и быстро опустила их.

— Да, вероятно, вы правы, сэр.

— Вы, кажется мне, слишком взволнованы нынче. Отчего, Крессида? Уверяю вас, решительно все восхищаются вами.

— Не думаю, что это так. Многие фрейлины считают меня ужасно провинциальной. Они часто посмеиваются над моим говором.

Он стоял, возвышаясь над нею, и упивался волшебной красотой своей невесты. В тот вечер на ней было небесно-голубое парчовое платье, завитки восхитительных белокурых волос выбились из-под геннина и отбрасывали розовый отблеск на нежные щеки. То, что Крессиде приходится слышать ехидные замечания в свой адрес, его не удивляло. Какая девица в этом зале могла бы надеяться на победу, какая из них могла бы выдержать сравнение с ее неземной красотой?

— Я не имел в виду присутствующих здесь дам, — отозвался он сухо.

— О! — Она сама удивлялась собственному смущению. В обществе Хауэлла она никогда не чувствовала себя такой безнадежно глупой и неловкой, но ведь он никогда и не говорил ей столь неискренних комплиментов, от которых ей становилось не по себе.

— Не прячьте глаза от меня. Вы моя невеста, и я горд честью танцевать с вами, заявляя перед всем светом, что скоро вы станете действительно моей.

Чуть прикрытый намек на то, что должно последовать за брачной церемонией, вновь заставил ее вспыхнуть, и она поспешила отвернуться, беспокойно отыскивая глазами родителей.

Он добродушно рассмеялся.

— Вам не придется бояться меня, Крессида, клянусь вам.

— Я никого не боюсь, сэр, — решительно объявила она, вновь становясь той Крессидой, которая так заносчиво возражала ему при первой их встрече.

Он опять засмеялся.

— Ну конечно. Я и не думал, чтобы вы кого-нибудь боялись, будь то мужчина или женщина… кроме, может быть, вас самих.

— Не понимаю, о чем вы, сэр! — Теперь ее необыкновенные фиалковые глаза смотрели ему прямо в лицо.

— Мне думается, все девушки с некоторой тревогой думают о том… о том, что еще неведомо.

Он произнес это очень ласково, а ее твердо сжатые губы приоткрылись, и она так беспечно улыбнулась, что у него перевернулось сердце. Как она по-детски ранима и как хочет, чтобы никто не проведал об этом!

Крессида опять искала глазами родителей; он задержал на минуту ее пальцы в руке, желая ободрить, словно ребенка, взывающего о помощи.

— Я буду бережным с вами, я дам вам возможность получше узнать меня и лишь затем предъявлю свои права. По-моему, вам лучше остаться на некоторое время при дворе в распоряжении королевы. У меня есть свои обязанности в королевском Совете, но позднее, если вы пожелаете, мы ненадолго уедем в наше поместье на уэльской границе и сможем часто навещать ваших родителей.

У нее вырвался вздох облегчения. Ведь она знала, что многие молодые женщины, выйдя замуж, были совершенно отлучены от своих родных и близких, и втайне боялась, что и ее ждет такое будущее. Между тем она всей душой любила дом в Греттоне и знала, что ее сердце разобьется, если ей не удастся посещать его как можно чаще.

Этот человек, который вскоре получит право приказывать ей, был, по-видимому, добр. Все, от короля до леди Элизабет, твердили, что ей выпала большая удача. Но тогда почему ее томит странное предчувствие, что он не таков, каким представляется на первый взгляд; что, если она не проявит уступчивости, он окажется настоящим тираном? Какая буря поднялась в ее груди, когда он обхватил руками ее талию во время танца и потом, когда он подал ей бокал вина, и пальцы их соприкоснулись!

Она заставила себя храбро улыбнуться ему.

— Вы очень добры, сэр. Ваши слова меня в том убеждают. Я надеюсь… что сумею быть вам… приятной, как вы того заслуживаете.

Углы его рта странно искривились.

— Отчего мне показалось, что в этом ответе больше политики, чем искреннего чувства?

— Мне известен мой долг, и…

— …и вы намерены исполнять его неукоснительно, дабы заслужить мое одобрение. Нет, моя Крессида, я не хочу иметь вместо жены робкого мышонка.

Он забрал пустой бокал из ее безжизненных пальцев и помог ей подняться. Не прошло и нескольких секунд, как он предоставил ее заботам матери и, быстро отойдя, внимательно склонился к подлокотнику кресла, в котором сидела смертельно уставшая королева.

Рождественские празднества продолжались до самого кануна Крещения, со всеми традиционными играми и развлечениями.

Однажды вечером труппа мимов разыгрывала пьесу о «Сэре Гоуейне и Зеленом Рыцаре»[16]. Крессида сидела между отцом и графом Рокситером и заранее дрожала от страха, что вот сейчас сэр Гоуейн одним мощным ударом меча обезглавит Зеленого Рыцаря. Когда актер наклонился, чтобы поднять с подмостков набитую соломой голову, только что слетевшую с покачивавшихся «плечей», граф, от души веселясь, повернулся к ней, но тут же встревожился, заметив, как она побледнела.

— Крессида, вы расстроены? Я полагал, эта история вам давно известна и последняя сцена не явилась для вас неожиданностью. Зеленый Рыцарь олицетворяет умирающую зиму, а сэр Гоуейн — пробуждающиеся силы весны.

— Нет, нет, — покачала она головой, — конечно, эту историю я знаю, но мне никогда раньше не доводилось видеть ее на сцене. Это… это напомнило мне о подлинных казнях. И на минуту у меня кровь застыла в жилах.

Услышав необдуманные слова Крессиды, ее отец нахмурился.

— Помолчи, Крессида. Вестминстер не место для разговоров о казнях, — прошептал он чуть слышно, покосившись при этом на короля.