— Завтра.

— Встречу и прямо с вокзала смоюсь.

— Куда?

— К ворам. Они схоронят.

После рассказа Феклистова воры — Артур, Улюкай, Резаный, Безносый и еще двое пристяжных — сидели какое-то время молча, пытаясь понять, что делать в сложившейся ситуации.

— Надо вытаскивать из дома Михелину, — произнес наконец Артур.

— Как? — поднял голову Резаный. — Сам видел, вокруг особняка несколько повозок с филерами.

— А ежли тем путем, как Сонька когда-то, под забором? — предложил Улюкай.

— Пролезешь? — под общий смех спросил Безносый.

— Не пролезу, так перепрыгну.

— И портки в куски… Там теперь псы на цепях бегают.

— Как только в полиции получат сигнал от Кочубчика, — подал голос Феклистов, — они сразу же пойдут брать дом. Он подскажет, где искать Михелину.

— Убью паскуду! — выругался Улюкай.

— Остается одно, — подвел итог Артур. — Будем караулить. Шпики поближе, мы — подальше.

— А что с Бруней? — спросил Безносый Феклистова.

— В камере с Сонькой. Притираются.

Егор Никитич решил брать воровку на расположение. Он встретил Бруню так, будто знал ее сто лет. Приветливо показал на стул, поинтересовался:

— Как здоровьице?

— Хреново, — ответила та и продемонстрировала синяк на шее и окровавленную руку. — Будто и правда с войны!

Феклистов, сидя за своим столом, с интересом посмотрел на воровку.

— Это кто ж тебя?

— А кто!.. Баландерша!

— Сонька, что ли?

— А кто ее знает? Может, и Сонька.

Следователь сделал сочувствующее, располагающее лицо, улыбнулся.

— Так Сонька это или не Сонька?

— Не говорит. Не по-нашему белькочет, хрен ее разберешь.

— Зовут-то ее как?

— Кажись, Матильда. А врет или правдеху гонит — не знаю.

— Значит, Матильда белькочет и хрен ее разберет, — повторил слова воровки Гришин с усмешкой. — Про дочку что-нибудь говорила?

— Говорила, — быстро согласилась та. — Сказала, что дочки здесь нет.

— И дочки здесь нет, — снова повторил следователь. — Говоришь, как по писаному.

Поднялся, подошел совсем близко к Бруне и вдруг коротко и сильно ударил ее ладонью по лицу.

— Мошка пакостная!.. Спелась с этой сукой, да? — Схватил ее за глотку, стал душить. — Спелась, спрашиваю?

Воровка вырывалась, хрипела, пыталась освободиться от сильных и цепких рук следователя.

— Отпустите… Не бейте, Христа ради… За что, господи?

Егор Никитич отпустил ее, вернулся на место.

Феклистов сидел неподвижно, глядя в исписанные листки.

— Начнем по новой, — сказал Гришин, не сводя глаз с тетки. — Имя соседки?

— Я ж сказала… Матильда, кажись.

— Это я уже слышал!.. Матильда или кажись?

— Матильда.

— Дочку ее как зовут?

— Не сказала.

— Михелина?

— Не говорила.

— На кого-нибудь из воров выводила?

— Не русская она. Когда белькочет, не все понимаю.

— О чем с ней говорила?

— Ни о чем!.. Била она меня!.. Глядите как! — Бруня стала показывать руку, плакать. — Разве русские так измываются?.. Страшнее зверя какого!.. Кабы не солдатик, пришибла б!

Егор Никитич встал, обошел тетку вокруг и неожиданно ударил ногой ее в спину с такой силой, что она рухнула и распласталась на полу. Закричала благим матом, заголосила.

Следователь наклонился к ней, развернул ее голову к себе.

— Кликухи воров, которые подкинули тебя!.. Вспомни, сука, и завтра доложишь!.. Поняла?

— Поняла.

— Зови конвойных! — махнул Гришин Феклистову и быстро покинул кабинет.

Илья Глазков нашел 25-й дом на 2-й линии Васильевского острова, вошел в парадное, поднялся на третий этаж, остановился перед одной из трех дверей на площадке. Выбрал наугад одну из дверей, нажал кнопку звонка.

Без предварительного вопроса «кто там?» дверь открылась, и перед прапорщиком возникла седенькая изящная старушка.

— Вам кого, молодой человек? — приветливо спросила она.

— Великодушно простите, — произнес тот, — но на вашем этаже, возможно, проживает госпожа Бессмертная. Артистка…

— Конечно, конечно, вот ее дверь, — показала старушка. — Только не уверена, что она все еще здесь. Сказывали, что у нее проблемы с деньгами и хозяин едва ли не выселяет ее.

— Благодарю. — Илья оставил соседку и нажал кнопку квартиры Таббы.

Только после третьего звонка за дверью послышались легкие шажки, и неуверенный женский голос поинтересовался:

— Кто здесь?

— Госпожа Бессмертная здесь проживает?

— Кто спрашивает?

— Прапорщик Глазков. Я по крайне важному делу.

— Минуту.

Шаги удалились, и какое-то время за дверью было тихо. Илья повздыхал, потоптался на месте, заметил, что соседка-старушка коротко выглянула из своей квартиры и тут же исчезла.

Дверь квартиры артистки открылась, на пороге стояла милая и смущенная Катенька.

— Барыня ждет вас.

Илья переступил порог, прислуга проследовала с ним в гостиную, и тут прапорщик увидел приму. Она сидела за большим столом, печальная и красивая, смотрела на гостя безразлично и несколько удивленно. Он подошел к ней, поцеловал руку, вопросительно посмотрел на свободный стул.

— Позвольте?

— Присаживайтесь.

Катенька привычно покинула гостиную.

— Мне сказали, что вас здесь может не быть, — зачем-то произнес Илья. — Якобы у вас проблемы с деньгами.

— Кто сказал? — безразлично спросила Табба.

— Соседи.

— Сплетни. Что у вас?

— Возможно, вы вспомнили меня, — сказал прапорщик. — Вы подарили мне кулон с Богоматерью…

Глазков полез было под сорочку за кулоном, артистка остановила его.

— Я вас помню. — И попросила: — Если можно, покороче. У меня вечером выступление.

Молодой человек кивнул, сразу перешел к делу:

— Я служу в Крестах… Знаете, что такое Кресты?

— Тюрьма.

— Я не желал там служить, но по воинскому долгу не имею права отказаться…

— Вы по поводу моей матери? — прервала его Табба.

— Да. Сонька Золотая Ручка — ваша матушка?

— Зачем вам это знать?

— Она в тюрьме, и надо ей помочь.

Табба подняла брови.

— Вы хотите это сделать?

— Да, ради вас.

Девушка посмотрела на визитера с печальной снисходительностью, усмехнулась.

— Вы хотя бы понимаете, что говорите?

— Я же сказал, ради вас.

— Но вы меня не знаете.

— Знаю. С тех пор, как увидел вас в госпитале, я потерял себя.

— Мальчик… — Табба взяла его руку. — Мой милый мальчик. Не сходите с ума. Вы не представляете, в какую бездну можете окунуться.

— С вами?.. С вами хоть в преисподнюю.

— Нехорошие слова говорите. Страшные. — Артистка помолчала, серьезным тоном спросила: — Вы действительно хотите помочь Соньке?

— Да, вашей матушке.

— Каким образом?

— Я буду думать. Если вы согласитесь, я придумаю. Пойду на все.

— Я не хочу, чтобы вы рисковали своей молодой жизнью. На пути Соньки много сломленных судеб.

— Если я ничего не сделаю для вас, — так же серьезно ответил Илья, — я помру.

Девушка снова задумалась.

— Знаете, вы явились кстати. У меня долг перед матерью. Возможно, вы поможете искупить его.

— Значит, вы меня благословляете?

— Я не священник.

— Вы женщина, которую я люблю.

— Глупый мальчик. — Табба неожиданно взяла его руку, поцеловала. — Спасибо, что вы помогаете снять страшный груз с моей души. Я все-таки благословляю вас.

* * *

Бруня стояла напротив Соньки, избитая, окровавленная, какое-то время обе молчали, потом подсадная негромко произнесла:

— Не подходи ко мне. Не жалей. Они могут подглядеть.

Воровка согласно кивнула головой.

— Допытывался про тебя, про твою дочку. Потом стал бить. Думала, боле тебя не увижу.

За дверью послышались шаги, в дверях едва слышно скрипнуло.

— Молчи, — тихо попросила Сонька.