— Спасибо, сестра, — поклонилась воровка, усмехнулась печально дочке, и они направились к воротам.

— Гляди, как бы полиция чего не пронюхала! — крикнула вслед Фейга. — А то ведь потом отвечай за вас!

Еврейское кладбище за эти годы сильно обветшало. Трава выросла чуть ли не по колено, могильные камни почти целиком спрятались в ней, на некоторых были видны сколы, следы от поджога и от лома.

Сонька, идя впереди Михелины, с трудом отыскала могилы матери и отца, затем они порвали траву, протерли камни, выровняли порытую кротами землю.

Воровка замерла, глядя прямо перед собой, рядом с ней остановилась дочка, и мать тихо стала разговаривать с ушедшими:

— Дорогие мои, единственные мамочка и папочка. Прошло много лет, и вот я опять с вами. Простите, что так редко прихожу к вам. Рядом со мной моя доченька Михелина. Сама уже мать… Как живу? Устала воровать, устала жить. Иногда хочется просто лечь и сдохнуть. Но не могу. Не имею права. Как мои дочки будут жить, если меня не станет? Одна рядом со мной, а вторая… вторая отреклась от матери. Это грех, мой грех. Тяжкий грех. Примите мое покаяние, дорогие мои. Помогите моей доченьке Таббе. Поддержите ее в тяжкую минуту, подскажите выход, протяните руку помощи. Я не отрекаюсь от нее. Но сердце так болит, что иногда хочется кричать и выть. Жить не хочется… Единственное спасение и утешение — моя Михелиночка. Молитесь о ней тоже, а я всегда буду помнить вас и благодарить, мои мамочка и папочка…

* * *

Гостиничный номер при постоялом дворе был простым и малоудобным — две кровати, пустые стены, стол и две тумбочки.

Сонька и Михелина крепко спали, время было уже за полночь, когда в дверь сильно постучали.

Воровка поднялась на постели, Михелина тоже проснулась.

Стук повторился.

— Кто там?.. Что нужно?

— Это я. Шелом… Открой, Сура!

Сонька набросила халат, открыла дверь. На пороге стоял возбужденный, с всклокоченными волосами муж Фейги.

— Вам надо бежать, — зашептал он, оглядываясь. — Фейга подалась в полицию!.. Они будут здесь с минуты на минуту!.. Бери, Сура, дочку и беги!..

— Может, ты что-то спутал? — не поверила воровка.

— Не спутал. Хочет расположения к себе! Чтоб нас больше не жгли!.. Накинула кофту и побежала!.. Думала, что я сплю. А я все видел!.. Беги, Сура!

…Сонька и Михелина бежали с постоялого двора окраиной местечка. Ночь была непроглядная, дорога малоизвестная, ноги то и дело попадали в ямы и канавы. Мать не отпускала руку дочки, тащила ее изо всех сил, стараясь не упасть, не свалиться в овраг, не рухнуть от бьющегося сердца.

Выбежали наконец на просторную дорогу, остановились, оглянулись. Повонзки виднелись вдали едва заметными огоньками, до слуха доносился приглушенный лай собак.

— Куда теперь? — повернулась дочка к матери.

Та пожала плечами.

— Даже не представляю. Кругом — пятьсот. — И с неожиданной улыбкой спросила: — А куда тебе хочется, дочка?

— Туда, где тепло. Где море.

— В Одессу? — пожала плечами воровка. — В Одессу нельзя. Повяжут сразу. А куда можно? — И вдруг с улыбкой предложила: — В Крым. В Ялту. Как говорил один хороший человек, в город теплый и веселый. Согласна?

Дочка кивнула.

— Согласна. Я хочу, чтобы туда приехала княжна.

— Если не побоится.

Воровки еще раз оглянулись на родное местечко и зашагали вперед в надежде остановить хоть какой-нибудь экипаж.

На город надвигались белые ночи, день становился все короче, а ночное время совершенно терялось в светлеющем небе и в толпах горожан, гуляющих вдоль Невы.

Место попрошайничества Таббы переместилось на набережную, народу здесь было более чем достаточно, недалеко от нее «работали» Сучок, Зоська и Хомут.

Прима раскачивалась вперед-назад, привычно и монотонно бормоча жалостливые слова:

— Люди добрые, красивые… У вас есть дом, есть детки, есть папки и мамки. Вам хорошо и весело. А как жить мне, на что надеяться, если я, никому не нужная и всеми забытая, сижу на холодном камне, сплю на грязных улицах, ем то, что вы выбрасываете?!. От лишней копейки вы не обеднеете, от доброты сердца не оскудеете, потому бросьте в протянутую руку хотя бы кусочек хлебушка или одну монеточку, и Господь помилует вас…

Неожиданно она обратила внимание на шумную мужскую компанию молодых людей, двигающуюся в ее сторону, напряглась, узнав кое-кого из них, опустила голову, принялась снова бормотать:

— Люди добрые, красивые… У вас есть дом, есть детки, есть папки и мамки…

Шедшая компания состояла из братьев Кудеяровых, еще двух молодых богатых господ и ковыляющего на костылях князя Андрея. Их сопровождали пара карет и пара автомобилей с водителями.

Настроение у молодых людей было радостное, они о чем-то болтали, перебивая друг друга, смотрели на нарядных барышень, чему-то с удовольствием смеялись.

Они почти миновали Таббу, не обратив ни на нее, ни на ее мольбу никакого внимания, как вдруг граф Константин на мгновение замер, прислушался к весьма знакомому голосу. Оставил своих друзей, направился к нищенке.

Друзья, заметив его намерение, придержали шаг.

Граф Константин вынул портмоне с деньгами, подошел к нищенке, пригляделся к ней. В женщине ничего не осталось прежнего — ни лица, ни фигуры, ни осанки. Может, только лишь своеобразный голос бывшей примы.

Прима, в упор глядя на молодого денди, заголосила:

— От лишней копейки вы не обеднеете, от доброты сердца…

— Госпожа Бессмертная, это вы? — пораженный, спросил граф, присев на корточки.

Табба молчала, глядя на него.

— Неужели вы? — повторил Кудеяров-младший.

— Чего надо, чалдон? — окрысилась нищенка. — Либо дай денежку, либо скачи дальше!

— Чалдон даст денежку и поскачет дальше…

Константин вынул из портмоне сотенную купюру, сунул нищенке в кулак.

— Простите, я ошибся.

Развернулся и, пару раз оглянувшись, двинулся догонять друзей.

— Чего там? — с насмешкой спросил старший брат. — Опять помогаешь сирым и обездоленным?

— Мне показалось, — задумчиво ответил Константин, — что это бывшая наша прима. Госпожа Бессмертная.

Петр громко захохотал.

— Я всегда утверждал, что мой брат — сумасшедший!.. Госпожа Бессмертная на паперти?!. Да она давно либо уехала за границу, либо нашла голубчика-толстосумчика и живет себе припеваючи!

— Такого как ты, к примеру! — заметил кто-то из друзей, и все громко рассмеялись.

Андрей, подойдя к Кудеярову-младшему, спросил негромко:

— Это возможно, что госпожа Бессмертная может оказаться нищенкой?

— В России все возможно, — пожал Константин плечами. — Страна такая. — И внимательно посмотрел на князя. — А у вас к ней какой-то особый интерес?

Тот подумал, тронул плечами.

— Скорее у моей кузины. Она была без ума от примы.

— Все были от нее без ума. А ваша кузина весьма пикантная девушка! — игриво посмотрел на князя граф. — Вишенка, созревающая на глазах!

— Боюсь, граф, вы уже перезрели для подобной вишенки, — холодно ответил Андрей и заковылял на костылях прочь.

На следующий день к тому месту, где попрошайничала Табба, подкатил дорогой экипаж, дворецкий Михаил помог князю Андрею спуститься на землю, после чего из кареты выскочила Анастасия.

Нищенка сидела на голом камне, ее обнаженные ноги были поцарапаны, лицо в кровоподтеках, голос после ночной пьянки стал совсем хриплым, больным.

— Люди добрые, красивые, счастливые… Если в вас есть хотя бы капелька сострадания, посмотрите на несчастную женщину, лишенную всех радостей жизни…

Княжна подошла к ней, присела на корточки.

Андрей остановился рядом.

Табба, удивленно глядя на молодую, нарядную барышню, замолчала.

— Это вы, — тихо произнесла Анастасия. — Определенно вы… Я не могу ошибаться. Вы ведь госпожа Бессмертная?

Прима молчала, тяжело глядя на нее.