Коротко постриженная, одетая в бледно-сиреневый просторный френчик и излюбленную короткую юбку, с легким, отнюдь не "вечерним" макияжем Анька могла бы выглядеть рядом с этой девушкой не переодетой Золушкой на королевском балу, если бы не сильный уверенный взгляд, небрежные движения и внутренняя уверенность в собственном превосходстве над всеми, кто находится не только в этом зале, но и в сотне километров округи.

Внимательно оглядев крепкие, хоть и худые, загорелые пустынным еще загаром ножки Аньки и неизменные остроносые туфли на высоченном каблуке, девушка вдруг спросила:

— Ты ведь из наших? Я правильно угадала?

Анька отреагировала уголками губ, забавляясь тем, как же хочется девчонке, а теперь она разглядела окончательно свою визави, вряд ли ей было больше двадцати, как же ей хочется оказаться правой и первой опознать среди давным-давно знакомых и привычных лиц незнакомку своей ориентации.

— Да, девчонок я тоже люблю, — кивнула Анька. — Особенно, таких, как ты… простых и откровенных…

И наблюдая, как радостно засверкали глаза девушки, Анька подумала: "Сумасшедшее везение. Такое бывает разве что в бульварных романах и плохих детективах…" Фотографию именно этой девушки, вот только без такой экстравагантной раскраски и экзотической прически, Аньке показывали на днях. Среди множества других фотографий работниц и работников обогатительного комбината, вернее, той его части, что вплотную примыкала к "отвалам" временно неиспользуемой, переработанной породы. Отвалы эти рукотворными горами громоздились за официальной территорией комбината и носили не менее громоздкое наименование "Склады открытого хранения перспективных конгломератов редкоземельных полиметаллических руд". А если попроще, человеческим языком, то отвалы переработанной породы сохранялись здесь, на открытом воздухе, на будущее, когда новые технологии позволят извлекать из них все еще остающиеся после переработки и недоступные сейчас полупроводники и редкоземельные элементы. Присматривать за такими вот отвалами, вроде бы и не было необходимости, кому нужна временно, лет на тридцать-сорок, а может и больше, пустая порода, но и оставлять народное добро вовсе без учета и контроля было не положено.

Александра Васильевна Короткова как раз и работала учетчицей, кладовщицей и сторожем одновременно на этих отвалах. Официально её должность называлась гораздо мудренее, что поделать, беда бюрократии безжалостной рукой коснулась и этого мира, но весь комбинат звал Саню просто учетчицей, тем более, знали её с пеленок. Родители Александры всю жизнь отработали здесь же, отец в "горячем" цеху, мать — в транспортном. А их родители начинали еще со строительства самого комбината, привлеченные по трудовым направлениям от своих предприятий с берегов Клязьмы и Челябы. Таких рабочих династий в городке было полным полно, редко кто рвался из родного дома в Центр, тем более, в стране было не очень-то понятно, где же этот Центр находится. По старинке считалась столицей Москва, там же работал Верховный Совет, там же устроились Минобороны и госбезопасность, а вот министерство иностранных дел с военных еще времен обосновалось в Самаре, министерство среднего, средне-специального и высшего образования работало в Новосибирске…

— Ты здесь в командировке или по своим делам? — спросила Саня, продолжая бесцеремонно и решительно разглядывать анькины ножки.

— И так, и так… — уклончиво пожала плечами Анька. — От работы отдыхаю, а друзья попросили съездить, посмотреть аномалии…

— Вот уж с чем-чем, а с аномалиями у нас все в порядке, — серьезно кивнула Саня и тут же с шутливой строгостью прикрикнула на буфетчика, с любопытством прислушивающегося к их разговору: — Ты к нам, девчонкам, не лезь, лучше сделай мне "пузырьки", ну, как я люблю…

За странной этой фразой скрывалось требование популярного коктейля из двадцати граммов коньяка, чайной ложечки полынного абсента и ста граммов шампанского. Адская, казалось бы, смесь моментально ударяла в голову, но так же быстро выветривалась, а сочетание полынной горечи и полусладкого шампанского создавала запоминающийся вкус. Во всяком случае, Аньке после пробы пару месяцев назад коктейль понравился, но сегодня, в первый свой выход в "инструменталку", как звали в городке танцзал, девушка предпочла классический, чистый коньяк.

Пока буфетчик, обиженно отвернувшись от "нас девчонок", колдовал над бутылками, мерным стаканчиком и высоким фужером, Саня обратила внимание на руку Аньки, лежащую на стойке. Пальцы её непроизвольно отбивали по лакированной поверхности сложный ритм тягучей, упругой музыки и на безымянном горел желтым огоньком памятный гелиодор в серебряной оправе.

— Нравится? — спросила Анька, поймав взгляд девушки.

— Нравится, но не настолько, что бы выпрашивать подарить, — засмеялась та. — Что это за камушек?

— Гелиодор, из бериллов, — пояснила Анька, надеясь, что её собеседница хоть немного понимает разницу между простым подкрашенным стеклом и настоящим драгоценным камнем.

— Симпатичный, — повторила Саня свою оценку, — только на такие побрякушки я не падкая… да и у тебя он один-единственный…

— Память о прошлом, — усмехнулась Анька и подумала: "Знала б ты, девочка, о каком прошлом… Да и прошлое ли это?"

Но тут Александра, меняя русло беседы, возвратилась к её началу, вновь спросив:

— Значит, ты не одна приехала? Значит, этот увалень с сонными глазами с тобой? — в голосе девушки звучало легкое разочарование, но вместе с тем и надежда, что новая подруга опровергнет её догадку.

"От людей на деревне не скроешься… — задумчиво процитировала Анька подхваченную в каком-то из миров песенку из давно забытого фильма. — Всего-то с Пашей и засветились дважды за сутки, а народ уже всё знает… и даже напраслину возвел, глаза у него вовсе не сонные…"

Но, что бы не разочаровывать Александру и поддержать едва начавшееся знакомство, Анька махнула небрежно рукой:

— Со мной, при мне, возле меня… ты чувствуешь разницу?

И едва не поперхнулась глотком коньяка, так откровенно, простодушно и беззастенчиво просияла девушка, узнав от Аньки о роли её спутника. И тут же, стараясь не разочаровать новую подружку, а вместе с тем и похвастаться своей малой родиной, Саня повторилась:

— Да уж, с чем-чем, а с аномалиями у нас все в порядке…

Девушка подхватила из рук буфетчика бокал с коктейлем, вытянулась, почти легла на стойку, приближаясь к Аньке, и, сделав таинственные глаза, громко зашептала, стараясь одновременно перебить музыку и сохранить впечатление передаваемой тайны:

— Здесь же, всего полсотни километров, когда-то был лагерь "Белый ключ", про него даже в журнале "Наука и жизнь" писали пару лет назад… там какие-то эксперименты с ускорителем делали и — то ли время прорвали, то ли пространство искривили, но видели и слышали там такое…

Саня отстранилась, в один глоток ополовинила свой бокал и вновь приблизила к Аньке большие сине-зеленые глаза, сияющие восторженно-таинственным, чуть пьяным и разгоряченным блеском:

— А потом, уже после тех опытов, там люди исчезали. Иногда наши, иногда приезжие. И появлялись некоторые… чужие. Говорят, это всякие странники, заплутавшие во времени, шляются, свое место ищут… или вот еще…

В этот момент упругая, пронизывающая мозг до последней клеточки музыка смолкла, будто обрубленная резким заключительным гитарным аккордом, и в неожиданной тишине огромного помещения "белым шумом" зазвучали многочисленные голоса одобрения, восхищения, ободрения в адрес музыкантов. Саня, так же, как все собравшиеся, повернулась к высокой платформе в этот миг ярко освещенной лучами трех или четырех прожекторов, приподнялась с табурета, вскинула высоко руку с бокалом и крикнула что-то восторженно неразборчивое.

— Молодцы, хоть и мальчики, — сказала она, возвращаясь на место. — Они сами из соседнего городка, всего двести верст от нас, а вот теперь редко когда дома бывают, их везде приглашают, но как только домой, так сразу и к нам обязательно заглядывают, дня три, а то и недельку на танцах играют…