«Как же хорошо и быстро она впитывает основные понятия оперативной работы, — подивился Феликс Тарон. — Казалось, на ходу, в спешке, после акции бросил ей пару фраз… запомнила, а главное, использовала, и, похоже, с толком…»

— Не томи, — попросил он девчушку.

— Не буду, — смилостивилась над любимым дядюшкой Эмилия. — Еще ночью в общаге появилась Милка Макоева, как некоторым показалось — сама не своя, то ли перепившая, то ли какого зелья кольнувшая, но вела себя довольно прилично по тамошним меркам — то есть, хлебала все, что горит, и трахалась со всеми, кто еще шевелился.

— Я так и думал, что она к университетским дернет, — кивнул комиссар. — Где же еще в городе от полиции укрыться? А из общаги её и сейчас со штурмовым батальоном не выкурить, отсидится и — уйдет куда-нибудь в сторону столицы, там людей много, затеряться легко.

— Ага-ага, наверное, в столицу и дернет, как ты сказал, но потом, — в тон дядюшке защебетала племянница. — А сейчас Милка вместе с Виллем ушли в бункер! Во, как!!!

И заметив недоумение в глазах начальника городской полиции, по возможности кратко, но красочно, пересказала основные университетские легенды о старой котельной.

— …так что сидят они сейчас в этом бункере одни, это точно, — закончила историко-этнографический экскурс Эмилия. — Из местных, кто в общагах живет, да и вообще — университетских — вряд ли кто рискнет в бункер сунуться даже за деньги, не говоря уж о том, чтобы добровольно. Они там пусть и в большинстве своем ребята удалые, ни Темных, ни Светлых Сил не боятся, но — суеверные, и с собственным разумом расставаться не хотят, даже если про древние капища и сумасшествие кочегаров и сторожей — просто сказка.

— Плохо, — констатировал полицейский и даже прихлопнул в сердцах ладонью по папке с личным делом Вилля. — Очень плохо, но ничего уже исправить нельзя.

— Почему? Что плохо? — не поняла секретарша, в легком испуге отпрянувшая от стола своего начальника и родственника.

— Все плохо. Понимаешь, я думаю, что Милка в общагу побежала не просто скрыться, а еще и за чем-то, очень ей нужным, вот потому и просил тебя вспомнить про этого паренька. Получается, что это нечто, пускай, волшебные ампулы от академика, хранящиеся где-то на территории университета, Милка получила, ну, или вот-вот получит. И исчезнет совсем, как нам хорошо известная, рыжая со светлыми глазами девушка Макоева. А появится где-нибудь яркая блондинка с голубыми глазами и пухленькими губками — и не поймешь, что это один и тот же человек.

— Так надо… сейчас же… — глаза и пышные кудрявые волосы Эмилии буквально загорелись, она едва ли не захлебывалась словами. — Туда, в бункер… взять Волобуя, и Филя-парашютист не откажет… ну, еще пару городовых покрепче…

— Остынь, девочка моя, — устало посоветовал комиссар. — Никогда не принимай скоропалительных и очевидных решений. Судя по твоим рассказам, пусть и девяносто процентов в них — студенческий вымысел и городской фольклор, эта котельная — местечко еще то… не самое приятное в жизни. Так вот, в бункер, как ты его назвала, я не сунулся бы не только с местными кадрами, а даже с теми оперативниками из столичной полиции, с кем раскручивал длиннющую цепочку наркоторговцев. Ту самую, что привела меня домой, на эту синекуру. Без взвода особого назначения там делать нечего, а уж если вспомнить, как твоя Милка легким пинком выбила дверь в доходном доме, а потом ласточкой — ну, или нетопырем — вылетела из окна третьего этажа и убежала, даже для приличия не захромав…

— Дядя, но что же теперь делать? Ведь надо же что-то делать? — недоуменно спросила резко охлажденная трезвыми рассуждениями девчушка.

— Делать — надо, — согласился полицейский. — Но по уму. И не лезть на те вершины, взять которые явно не сможешь. Еще одно тебе правило, а то ведь потом, даже с полдороги, падать больно бывает.

Эмилия задумалась, решая — чтобы еще такого сказать, чем подвигнуть и дядюшку, и начальника городской полиции на более энергичные и решительные действия, которые — она была в этом целиком уверена — необходимо предпринять срочно, просто экстренно. Но никаких нужных слов и мыслей в голову, как на зло, не приходило, и молчание затягивалось. Но тут — повезло — её выручила распахнувшаяся дверь кабинета.

Не постучавшись, даже символическим кашлем не обозначив своего прибытия, в помещение вошел столичный викинг — капитан Хольм с кипой бумаг в руке и крайне кислым выражением на лице.

— Хорошо, что вы уже здесь, господин комиссар, — сказал особист, забыв поздороваться, впрочем, сегодня-то они уже виделись после ночной акции.

Того лощеного, надменного, столичного викинга, что появился в Энске несколько дней назад, в сотруднике Департамента Безопасности становилось все меньше и меньше — полицейский с удивлением обнаружил, что Хольм не брит, хотя это и не бросалось в глаза издали, все-таки у блондинов меньше проблем по этой части. А еще, глаза капитана Особого отдела покраснели, и он стал походить на классического альбиноса.

— Ах! — не забыв прихватить со стола папку с личным делом Вилля, будто только за этим и заходила в кабинет начальника, Эмилия шустро ретировалась в приемную, старательно прикрыв за собой дверь.

Даже не проводив секретаршу взглядом, особист буквально рухнул на стул и протянул начальнику полиции принесенные с собой документы.

— Этого паренька, пожалуй, пора отдавать вам, господин комиссар, — пояснил Хольм, с силой растирая ладонями щеки, будто пытаясь проснуться или просто взбодрить себя. — Торговля наркотиками там вопиющая, пусть теперь ваш следователь раскручивает — от кого, кому, за сколько и как часто. А я, все-таки, фигура не процессуальная.

— Благодарю, — принимая исписанные аккуратным, понятным почерком листы бумаги, отозвался полицейский, перекладывая их, на всякий случай с глаз долой, в ящик стола. — Но, кажется, по другому делу от мальчишки мало проку, или я не прав?

— В чем-то участвовал, конечно, — ответил особист с грустью в голосе. — Разводил и перекомпоновывал препараты, которые… ну, трудно понять из его рассказов, но все-таки доставлял в университетские лаборатории академик Пильман. Но — не лично из рук в руки этому студенту, а кому-то из старших, правда, не стесняясь присутствия посторонних. Как-то, примерно, так. Этот Гейнц все время путается, пугается, несет какую-то ерунду… эх, вы бы послушали сами, комиссар, умилились. Из колбочки А отливаем голубые глазки, из пробирки Б наливаем длинные ножки, добавляем из ампулы Ц качественную кожу, а из флакончика Д — густые длинные волосы…

Рассказывая всю эту несуразицу, капитан Хольм чуть изменил голос, стараясь говорить пискляво и плаксиво, имитируя речь задержанного. Получалось не очень артистично и качественно, но основную мысль Тарон понял легко.

— … потом все это перемешиваем в чашке Петри, выпариваем на медленном огне, разбавляем витаминами в определенной пропорции и, наконец, фасуем по ампулам… — продолжил контрразведчик, вздохнул и уже нормальным голосом закончил: — Ни состава препарата, ни формул… да и по академику свидетельство совершенно косвенное. Так что попросите следователя сосредоточиться только на наркотиках, тем более, я связался с нашим отделом в столице и кое-какие сведения по источникам — откуда взялись ампулы с фабричной маркировкой — уточнил.

— А зачем же эти студентики наших, городских девчонок красавицами делали? — решился перевести мысли капитана в нужное русло полицейский. — И что с этой Милкой Макоевой, которая во время акции смогла так красиво уйти, сотворили?

— Вы будете смеяться, комиссар, — вздохнул особист. — Но больше, чем на постельные дела, фантазии этого студентика не распространяются. Хотелось ему, видишь ли, красивую деваху употреблять, да не просто красивую, а — чумовую. Вот только, похоже, он и сам не понял, насколько чумовая она получилась.

— Завтра утром приезжает академик Пильман, — не совсем кстати напомнил полицейский своему собеседнику. — Что нам делать с ним? Я имею ввиду, конечно, себя и городскую полицию. У вас будут какие-то специальные инструкции? Или, как обычно, я отряжу полдесятка городовых присматривать, чтобы у дома Пильманов не болтались всякие подозрительные и праздношатающиеся личности?