– Вот теперь я закончил, – прошептал Вацлав и поспешно накрыл чернильное пятно рукавом. Юноша почувствовал, как жидкость пропитывает ткань, и в его голове мелькнула смутная мысль о том, что сегодня он надел свое лучшее платье. Затем Вацлав увидел, что на лице короля Фердинанда появились несколько черных точек, однако он, похоже, ничего не заметил. В самый последний момент Вацлаву удалось сдержаться и не обратить на это высочайшее внимание. «Господи, позволь мне умереть, – мысленно молился юноша, – дай мне умереть прямо на этом месте, пожалуйста…»

– В прошлом у Святого престола не возникало никаких трудностей с тем, чтобы отстаивать свою позицию, – произнес король Фердинанд. – Например, когда сожгли этого Джордано Бруно.

– Ах да, ваше величество… так это было еще во времена Папы Климента. – Гесуальдо кашлянул. – Вспомните, ваше величество, у этого монаха всего и было-то, что пара сумасшедших приверженцев. Кроме того, с тех пор прошло уже почти двадцать лет. Времена изменились.

– И когда Святой престол выступил против гуситов, у него тоже не возникало сомнений. А ведь гуситы имели очень много приверженцев.

– Вашему величеству достаточно просто заглянуть в хроники, чтобы узнать, как опустошила страну гуситская война.

– Опустошила? – Граф Мартиниц неожиданно поднялся, как дрожжевое тесто. – Да страна уже сейчас переживает опустошение! Я не хотел говорить об этом, но в моем доме лежит молодой человек, мой любимый племянник! На него напали протестанты – прямо здесь, в Праге! У нас под носом! На наших улицах! Его избили, а затем, полумертвого, бросили в канаву. Ему сломали челюсть и выбили зубы, не имея на то никакой причины, кроме той, что он принадлежит к католической вере. Или вы хотите выжидать до тех пор, пока первый католический священник не окажется, истекая кровью, избитый, на берегу Влтавы, ваше превосходительство? А я говорю: никакой пощады сепаратистам, бунтовщикам, еретикам и убийцам!

– К черту, – в холодной ярости произнес король Фердинанд. – Мы провели переговоры с Нашим возлюбленным дядей Максимилианом Баварским и с каждым членом Католической лиги в отдельности – с епископами Кельна, Майнца, Трира, Вюрцбурга! Мы лично присутствовали при этих переговорах. Без Нас Контрреформация в последние годы не продвинулась бы ни на шаг, а возможно, вся Богемия была бы уже протестантской. И какова награда? Семьи Наших наместников в столице Богемии подвергаются нападениям! Передайте святому отцу, что Мы вспомним о том, как мало он поддержал Нас в Нашем великом деле, как только Мы станем кайзером… Ради всех святых, парень, что это за движения ртом? Ты что, рыба? Давай уже, говори, что там у тебя!

– Т…точка! – произнес Вацлав с закрытыми глазами и в абсолютной уверенности, что только что добился для себя смертного приговора.

В этот момент снаружи раздался приглушенный крик и послышался топот бегущих ног, обутых в тяжелые сапоги. Затем обе половинки двери почти одновременно распахнулись и мешанина из рук и ног вкатилась в кабинет. Мужчины повскакивали со своих мест. Столешница подпрыгнула, чернильница Вацлава перевернулась и пролила черное озеро на торопливо накарябанные строчки на пергаменте. Куча на полу разными голосами исторгала ругательства, пытаясь разделиться. Король Фердинанд достал рапиру из ножен. Вацлав разглядел солдатские сапоги, широкополую шляпу и массивный ремень с пустыми ножнами, а также легкий пестрый жакет, широкие штаны и большие сверкающие ботинки. Солдат поднялся на ноги, пнул мужчину, с которым они вместе ввалились в комнату, и сразу же упал на колено перед королем. Фердинанд крепко сжимал рапиру и был так бледен, что Вацлаву стало ясно: король решил, что на него совершается покушение. И с еще большим изумлением юноша понял, что второй мужчина – Филипп Фабрициус.

– Сообщение вашему величеству, – выдохнул солдат и поднял вверх депешу. От него пахло потом и лошадьми, он был покрыт пылью, от его перчаток шел пар, сапоги были сырые, а под колесиками шпор виднелся медленно тающий снес Стало очевидно, что именно произошло. Посланник ворвался с докладом в приемную, когда Филипп стоял у двери и подслушивал. Вместо того чтобы отойти в сторону, писарь неожиданно кинулся под ноги солдату, и они оба в виде клубка из переплетенных конечностей ввалились в кабинет. Главный писарь медленно поднялся, и Вацлав увидел, что его красное лицо приобрело почти фиолетовый оттенок.

Король Фердинанд вырвал депешу из рук солдата. Он сломал печать, удостоверился в том, что документ предназначался ему, и без лишних церемоний положил его на стол. Развернув бумагу, король стал читать.

– Но здесь же все на латыни! – рассерженно воскликнул он. – Разве Мы не запретили давным-давно составлять важные документы на латыни? – Затем он с трудом продолжил читать, и лицо его стало жестким.

– Отвечать будете, ваше величество? – спросил солдат, не поднимая глаз.

– Нет, – медленно, низким от едва сдерживаемой ярости голосом произнес Фердинанд. – Нет. Благодарю тебя, сын мой.

Солдат вскочил, ударил себя кулаком в грудь напротив сердца, молодцевато развернулся кругом, не забыл, выходя, отпихнуть Филиппа и исчез. Но запах его оставался в комнате. Вацлав и Филипп переглянулись. Филипп опустил голову и снова покраснел.

– Что случилось, ваше величество? – спросил рейхсканцлер Лобкович.

– Открытое восстание в Браунау, – ответил король. – Аббат Вольфганг попытался закрыть протестантскую церковь. Восставшие осадили монастырь, им помогают регулярные войска.

– Вот оно, началось, – прошептал Лобкович.

Вацлав переводил взгляд с одного мужчины на другого. На лицах Мартиница и Славаты можно было прочитать растерянность, лицо короля Фердинанда потемнело от ярости, Асканио Гесуальдо по неизвестной причине казался самодовольным, и только Зденек фон Лобкович, похоже, был действительно потрясен.

– Нам нужно собрать совет, – сказал после паузы король. – Мы должны немедленно остановить их, иначе вся земля восстанет. Пошли вон! – Он указал на Филиппа и Вацлава. – Никаких протоколов!

Вацлав и Филипп поспешно поклонились и спиной вперед выскользнули из кабинета. Очутившись за дверью, за пределами кабинета, Филипп предусмотрительно закрыл внешнюю дверь, развернулся, прислонился к стене, провел рукавом по лбу и одним махом выпустил из легких весь скопившийся там воздух. Вацлав стоял посреди приемной и не знал, следует ли ему схватить первого писаря за горло или просто упасть на пол и разрыдаться. Филипп неожиданно ухмыльнулся, затем захихикал и, наконец, рассмеялся. Вацлав тупо уставился на него.

– Ты лучше всех! – хохотал Филипп. – Надо же, сделал абсолютно все! Каково? Даже «Точка!» и то промямлил. Парень, такого ученика у меня еще никогда не было! Ты точно лучше всех, малыш!

– Вацлав, – сквозь зубы процедил юноша.

Филипп ударил ладонью по коленке. Он так сильно смеялся, что начал медленно сползать по стене на пол. Неожиданно дверь распахнулась и из кабинета вышел Вильгельм Славата. Он нагнулся и, не раздумывая ни секунды, крепко схватил Филиппа за ухо. Лицо писаря скривилось, когда королевский наместник поднял его на ноги.

– Ой… ой-ой… Ваше превосходительство, пожалуйста… ой!

– Каждый год к нам приходит новый писарь, – прошипел Славата, – и каждый раз, когда он приступает к выполнению своих обязанностей, я вынужден смотреть, как зеленый от страха парень пищит что-то вроде «Вы там уже готовы наконец?». Затем новичок плюет на пергамент или еще какую глупость учиняет, которая нормальному человеку и в голову никогда бы не пришла.

– Ой… снова пискнул Филипп, став на цыпочки и наклонив голову набок, чтобы немного ослабить боль, причиняемую пальцами безжалостного Славаты.

– Неужели, Филипп Фабрициус ты до сих пор не понял, что я давным-давно догадался, кто стоит за этими проделками?

– Ой-ой, ваше превосходительство!

– Ты меня что, идиотом считаешь?

– Нет, ваше превосходительство! – Голос Филиппа взлетел на невообразимую высоту. Славата почти полностью выпрямил руку, и теперь со стороны казалось, что Филипп висит в воздухе, подвешенный за ухо.