— Вот он, ваш гребаный сочельник! — буркнула она себе под нос. А может, только подумала, после чего, красная от злости, удалилась, оставив нас вкушать радость застолья.

К шампанскому нам подали лимонно-медовый мусс и миндальные бисквитики, и мы лакомились, гадая о случившемся за зеленой дверью, но в конечном счете пришли к выводу, что это не важно. Беверли в любом случае позаботится о нас. И мы в двенадцать глоток оприходовали полдюжины бутылок шампанского. Потом одна особа, которую я позже прозвала Трофейной Женой, извлекла из сумочки бутылку граппы. Те, кто покрепче, вскоре прикончили и ее. Так мы обрели второе, а затем и третье дыхание. Кто-то скрутил «косяк» и пустил его по кругу. Когда Трофейная Жена предложила всем отдохнуть в джакузи и встретить Рождество, рассказывая друг другу всякие истории, идея была встречена на ура.

Дружными рядами мы двинулись в восточный зал и там расселись на мраморном бортике джакузи, погрузив ноги в воду. Несколько дам даже разделись и окунулись в бассейн полностью, но мне нравилось просто сидеть в окружении библейских чудовищ и прерафаэлитских дев, болтая ногами в булькающей водичке.

У кого-то нашлась шоколадка, и мы решили, что десять дней начнутся только завтра, и хотя кто-то осмелился это оспорить, остальные постановили: нас пока никто не взвешивал, и чем толще мы будем к завтрашнему утру, тем больше лишних фунтов скинем ко времени отъезда. Вот она, психология жертв диеты.

Так, слово за слово, мы вспомнили про игры в откровенность. И договорились рассказывать друг другу правду — о действительных событиях и о том, что мы обычно храним в секрете, иногда даже от самих себя. Мы поклялись следовать незыблемому правилу — нигде и никогда не разглашать услышанного в этих стенах. Но я-то писательница — и книга теперь перед вами. Она призвана послужить во благо остальным. Ну и, конечно же, я позаботилась о невинных и изменила имена.

Первой откровенничать вызвалась Трофейная Жена. Ей не терпелось выговориться. Себя она запустила вконец. То есть ее вьющиеся рыжеватые волосы неприлично отросли, потеряли форму и секлись. Ногти были обгрызены. Выглядела она не стройной и гибкой, а тощей и костлявой, хотя это, как известно, зависит от умения подать себя и отношения к себе любимой. Мышцы на ее руках напрочь отсутствовали — одна обвислая кожа. Я даже, кажется, заметила у нее подмышками темные клочья волос, а ее ноги и локти давным-давно скучали по пемзе. Не исключено, что в «Касл-спа» она как раз и приехала, чтобы избавиться от всего этого. Появилась она всего несколько часов назад, от казенного купальника отказалась, а привезла свой — черно-белый, сплошной, низко закрывавший бедра. Такие были в моде пару лет назад, но теперь безнадежно устарели — низкие бедра в народе не прижились.

Зато в ее пользу говорили худое неглупое лицо, гладкая кожа кремового оттенка, красивые (при опущенных ресницах) глаза, длинный аристократический нос и слегка высокомерная манера держаться — и мне даже сделалось немного не по себе оттого, что я разглядела в ее внешности недостатки. У нее была хорошая дикция, и говорила она красиво, только немного неестественно — словно долго посещала школу ораторского искусства. Одна из женщин-луковиц, решила я, — счищаешь один слой шелухи, а под ним обязательно будет другой. Такой тип мне всегда нравился, ну и, кроме того, о людях нельзя судить по их внешности.

Глава 5

ИСТОРИЯ ТРОФЕЙНОЙ ЖЕНЫ

— Я никому не собиралась рассказывать о двух годах, проведенных в тюрьме, — начала свою исповедь Трофейная Жена. — Но ваше общество внушает мне доверие и я поняла, что могу поделиться с вами. Женщин, добившихся успеха, смелых и независимых, а такими, как я понимаю, является большинство из вас, не так-то легко смутить слезливой историей. Стали бы вы, к примеру, бояться меня, узнав, что я отсидела срок за убийство? Надеюсь, что нет. Уж вас-то убивать я точно не собираюсь. Я даже уверена, что вы проявите ко мне сочувствие и встанете на мою сторону. Даже афинский суд в свое время проявил ко мне снисхождение и приговорил только к двум годам заключения. Греческие власти с большим подозрением относятся к английским орнитологам — они убеждены, что если те пристально изучают небо, то лишь с одной целью — шпионить за работой военно-воздушных сил Греции. Понятий научной необходимости им неведомы, зато они хорошо понимают тех, кто совершил преступление на почве страсти. И знают, что такое ревность. Я вышла бы на волю еще шесть месяцев назад, если бы не тюремный бунт. Я пыталась предупредить тюремное начальство о назревающей буче, но меня никто не слушал. Признаки растущего недовольства одинаковы во всем мире — заключенные начинают украдкой копить пищу, чаще попадают в карцер, растет число просьб о переводе, больничных отпусков персонала, адвокаты и разного рода активисты развивают бурную деятельность. В общем, все это заметно даже невооруженным глазом — было бы желание. Но здесь, как и в рушащемся браке — когда неизбежный крах, казалось бы, трудно проморгать, — никто не хочет видеть указующих знаков. Такое впечатление, будто мы, томясь жаждой по ярким драматическим событиям, неосознанно и настойчиво предпочитаем пропускать мимо себя предостережения. Танатос,[4] завещанный нам Фрейдом, жив-живехонек и уютно устроился внутри каждого из нас.

О тюрьмах я знаю больше других, потому что, когда Лукаса в Соединенных Штатах чуть не упекли за решетку за подлог, я была вынуждена нанять ему адвоката. Лукас — это мой муж… то есть был моим мужем. А я… я была его Трофейной Женой. Трофейные Жены не просто обычные зазнобы — это или женщины, добившиеся собственных больших успехов в карьере, или толковые персональные помощники, прилагающие постель к списку рабочих обязанностей, за что наградой им бывает церемония бракосочетания.

Мне и в голову не могло прийти, что не Лукас, а я сама окажусь в конечном счете за решеткой. А загремела я туда по его милости.

Я давно заметила — Сколько ни делай людям добро, а благодарности никакой. Я бы даже сказала: добро наказуемо. Зато, что я предупредила начальство афинской тюрьмы «Коридаллос» о назревающем бунте, меня заподозрили и обвинили в его подготовке и в подстрекательстве. Они просто не могли постичь, что заключенный способен руководствоваться соображениями всеобщего блага. Как и я не могла поверить, что Лукас так обошелся со мной после стольких лет нашей настоящей, казалось бы, любви. Но мужчины отличаются от женщин, они иначе устроены. Уж если мужчина решит, что ты не нужна ему больше в качестве жены, то это и будет конец. Он уже не помнит, что было между вами — ни принесенных тобой жертв, ни удовольствий, которые вас когда-то сближали. Признает только ту, кто в настоящий момент делит с ним постель, хлопочет у плиты и окружает его женской заботой. Если на текущий момент исполнительницы на эту роль не имеется, он быстро ее найдет. Женщины не так рациональны. Вот пусть и ищут себе хорошего адвоката при первых признаках надвигающейся катастрофы.

— Ой, как я рада, что, оказывается, не знаю всех этих вещей, — заметила бледная миниатюрная худышка в телесного цвета бикини, дрожавшая от холода на мраморном бортике бассейна. — А то бы я просто умерла от расстройства. — Выглядела она года на двадцать два, позже мы прозвали ее Маникюршей. При ней состояла ужасающих габаритов телохранительница по имени Кимберли — вооруженная плечистая бабища с квадратной челюстью и на удивление умильным лицом. Она время от времени выходила из тени, чтобы накинуть на плечи своей подопечной норковую горжетку — только лишь для того, чтобы убрать ее после первого кивка.

— Об этом не стоит волноваться, — успокоила Трофейная Жена. — Со временем приходит и опыт, и умение разрешать подобные ситуации. Как только меня выпустили из «Коридаллоса» в Афинах десять дней назад, я сразу же рванула сюда, в «Касл-спа». Когда я изучала историю искусств, моей специализацией было творчество Берджеса и прерафаэлитов. Я знала об этом замке понаслышке, но никогда не посещала его. Нам, трофейным женам, всегда сложнее — мы должны много знать и все схватывать на лету. Новый брак — это каждый раз новая область знаний, будь то Голливуд, банковское дело, лошадиные скачки, бухгалтерия, искусствоведение или полярные исследования, и мы не можем позволить себе проявить невежество, нам редко выдается возможность просто посидеть в тишине и покопаться в этом вопросе. Даже сейчас я не могу себе позволить даром терять время. Время — враг женщин, а мне надо строить свою жизнь. Разве что десять дней — так я решила. Всего каких-то десять дней после того, что мне довелось пережить, и перед тем, что меня еще ждет. Нет, это, я считаю, вполне оправданно!