— С чего это ты так вырядилась? — поинтересовался Матт.
— Вовсе нет.
— Еще как да. Оливия, — продолжал Матт, — тебе не кажется, что Алисон выглядит исключительно хорошо нынче утром?
Оливия медленно обвела меня взором с головы до пят и кивнула.
— Мы с Томом расстались, — объявила я.
— Что? — спросила Оливия. — Когда это случилось?
— Мне не хотелось бы говорить об этом, — сказала я. — Вы просто хотели знать, почему я хорошо выгляжу, и теперь вы знаете.
— Потому что ты снова вышла на охоту, — заявил Матт.
— Я ни на кого не охочусь, — возразила я. — Мне было плохо, поэтому я решила, что должна постараться выглядеть как можно лучше. Хотя бы для того, чтобы не испугаться девушки, которую увижу в зеркале.
— Что случилось? — спросила Оливия.
— Мне не хотелось бы говорить об этом, — ответила я.
— Конечно, тебе хочется поговорить об этом, — сказала Оливия. — Расскажи нам, что случилось.
Я посмотрела на них. Было очевидно, что просто так отвертеться мне не удастся.
— Он думает, что мы отдаляемся друг от друга.
— Дерьмо собачье, — высказалась Оливия.
— Почему обязательно дерьмо собачье? — возразил Матт. — Может быть, они действительно отдаляются друг от друга.
— Именно эту дерьмовую причину всегда изобретают мужчины, — сказала Оливия. — Это означает, что ему хочется трахаться с другими, вот что это значит.
— Собственно говоря, я совершенно уверена, что он точно знает, с кем ему хочется трахаться, — сказала я.
— С кем? — спросила Оливия.
— Ее зовут Кейт Пирс, — ответила я. — И он уже трахается с ней.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась Оливия.
— Это продолжается с мая месяца, — сказала я.
— Он тебе так и сказал? — спросила Оливия.
— Он только сказал, что любит другую. Остальное я вычислила сама.
Оливия подошла ближе и пристроила свою ягодицу на моем столе.
— Кто она? — пожелала она узнать.
Пришлось рассказать им кое-что о Кейт. Я сказала, что она костлявая и что у нее прилизанные волосы. Я сказала, что она выглядит хрупкой, как маленькая девочка, отчего мне хочется блевать. Я сказала им, что она подарила лазанью Тому на день рождения и что уже тогда мне следовало бы понять, к чему все идет, но я не поняла. (Меня одолевало искушение пропустить лазанью, поскольку это ненужные подробности, как обычно и бывает с подробностями — Кейт Пирс не из тех, кто любит готовить лазанью — но вся соль в том, что Кейт действительно приготовила Тому лазанью, в самом начале, еще до того, как они начали спать друг с другом, и я скажу вам еще кое-что: это был очень ловкий ход.)
— Что ты имеешь в виду — костлявая? — спросил Матт. — Ты хочешь сказать, худая?
— Она имеет в виду, костлявая, — сказала Оливия. — Существует такое понятие, как костлявость.
— Нет. Он прав. Она худая, — сказала я. — Она красивая. Она худая и красивая.
— Она новая, — сказала Оливия.
— В этом вся штука. Она не новая, — сказала я. — Они встречались три года в колледже, а потом она его бросила. — После чего я познакомила Матта и Оливию со своей теорией, которую разрабатывала на протяжении большей части последней недели. Когда Тому было два года, его мать сбежала в Голливуд, чтобы стать кинозвездой, хотя самое большее, чего ей удалось добиться, это маленькой эпизодической роли медицинской сестры в шоу под названием «Дэниэл Денби, доктор медицины». Бабушка Тома, которой пришлось воспитывать его, надевала на него пижаму и каждый четверг по вечерам усаживала перед телевизором, чтобы он мог хоть мельком полюбоваться на свою мамашу. Правду говоря, подобное развлечение частенько приводило только к разочарованию, поскольку роль в сериале была такой маленькой, что ее нередко попросту вырезали. Все это, как мне кажется, объясняло некоторые черты психологического портрета Тома. В нем накопилось немало ярости по отношению к женщинам. У него было ярко выраженное бессознательное стремление вернуть обратно потерянную мать. Моя теория состояла вот в чем: повторное появление Кейт в его жизни после всех этих лет вновь пробудило это желание, и он оказался бессилен противостоять ему.
— Да, — произнесла Оливия, — он вновь участвует в психологической драме своего детства.
Матт повернулся ко мне и сказал:
— А теперь подробнее о бабушке…
Я уронила голову на руки, сложенные на столе.
Оливия начала расхаживать по кабинету.
— Прекрасно. Он хочет женщину, которая его бросила. Он ничего не может поделать с этим. Это внутри его. Его кажущаяся неспособность найти общий язык с бабушкой…
— Ну пожалуйста, — сказала я.
— На этот раз, однако, мамочка тоже хочет его. У них начинается такой невероятно горячий секс, который бывает только тогда, когда он вызван какими-то другими причинами, примитивными, греховными. Том, к несчастью, не понимает, что происходит. Он всего лишь считает, что нашел родственную душу. Ему кажется, что он нашел недостающий кусочек самого себя.
— Меня сейчас стошнит, — выдавила я.
Оливия посмотрела на меня.
— Но ведь я могу и ошибаться, — сказала она.
— Я убью себя, — сказала я.
— Господь свидетель, я ошибалась и раньше, — продолжала Оливия.
— Парни хотят заниматься сексом со своими прежними подружками. Конец истории, — подытожил Матт. После чего он обернулся к Оливии. — Не могу поверить, что тебе платят за то, что ты ведешь колонку советов.
Оливия вышла, чтобы принести стаканчик кофе, и немного спустя Матт подошел ко мне и присел на край моего письменного стола.
— Ты понимаешь, что для тебя так намного лучше, — начал он.
— Что ты имеешь в виду? — сказала я.
— Когда кто-нибудь бросает тебя, всегда лучше, если он оставляет тебя, чтобы уйти к кому-нибудь еще, — сказал Матт.
— Почему? — спросила я.
— Потому что если он уходит от тебя, это означает, что он по-настоящему, на самом деле, терпеть тебя не может.
Я молча смотрела на него.
— Такое пережить легче, — сказал Матт.
— Мне очень тяжело, — призналась я.
— Верь мне, — сказал он.
— Я попытаюсь, — согласилась я.
Глава девятая
Во вторник вечером после работы я встретилась в итальянском ресторанчике с Бобом, незнакомцем, с которым у меня было назначено свидание. Я заметила его сразу, как только вошла. Он оказался лысым парнем, сидевшим у стойки бара. Мы пересели за столик.
— Сколько вам лет? — спросил Боб. — Ничего не имеете против, если я спрошу?
— Тридцать два, — ответила я. — Нет, я ничего не имею против. А сколько вам?
— Сорок шесть, — сказал он.
— Вам сорок шесть лет? — переспросила я.
— Да, — сказал Боб.
— О Господи, — вырвалось у меня.
— Что?
— Ничего, — отозвалась я. — Просто я удивлена, что Бонни не упомянула о нашей разнице в возрасте.
— Я не считаю это большой разницей в возрасте, — возразил Боб.
— Вы не считаете четырнадцать лет разницей в возрасте? — поинтересовалась я.
— Не такой и большой, — сказал он.
— А когда последний раз у вас было свидание с шестидесятилетней? — спросила я.
Боб откинулся на спинку стула и посмотрел на меня сквозь полуприкрытые глаза таким взглядом, который, я уверена, он считал неотразимо соблазнительным.
— Ларри говорил мне, что с вами может быть нелегко.
— Что он сказал?
— Точно не помню. Просто у меня сложилось впечатление, что с вами может быть нелегко, — сказал Боб. — Вас беспокоит мой возраст?
— Ну, можно сказать, да, — ответила я.
— С чего бы это?
— Потому что когда-нибудь, когда мне будет шестьдесят, может быть, мне захочется встретиться с парнем, которому будет всего сорок шесть и который будет врачом. Но я не смогу этого сделать, потому что он будет в это время встречаться с тридцатидвухлетними дамами с более свежими яйцеклетками.
— С физиологической точки зрения тридцатидвухлетние яйцеклетки не такие уж свежие, — заметил Боб. Он произнес это отсутствующим врачебным тоном, который иногда проявляется у докторов. — Представление о том, что тридцать пять — это крайний срок, не больше чем миф. Способность к рождаемости резко снижается после тридцати пяти, но статистически значимые нарушения в хромосомах начинают проявляться значительно раньше.