Но никто не узнает. Они были здесь вдвоем, объятые душной, таинственной ночной темнотой.

Миллисент передернула плечами. Она даже не попыталась убежать в дом, когда Джонатан подходил к ней ближе. Глаза его были в тени, светлые волосы переливались в лунном свете. Миллисент увидела его руки и подумала, какими сильными и большими они кажутся. Пальцы были длинными, с крупными ногтями; ладони широкие, а на запястье выделялись острые сухожилия. Она поняла, что неотрывно смотрит на его руки, и снова перевела взгляд на лицо Джонатана.

— Да, я тоже не могла уснуть, — сказала она, слегка задыхаясь.

— Очень красивая ночь! — Но глаза его смотрели на нее, а не в ночь.

Волосы Милли не были привычно стянуты в узел на затылке, а свободно спадали на спину и плечи, как темная накидка. Они доходили ей до пояса: чувственная шелковая мантия женственности. Обычно жесткая линия губ сейчас смягчилась, да и все ее лицо стало нежнее; а глаза казались огромными темными в мерцании луны.

— С тех пор, как поселился в Эмметсвилле, я называл вас разными словами и думал о вас разное, — произнес он мягким, почти усыпляющим голосом, — но именно сегодня я впервые говорю, что вы красивы. «Интересная» — было. «Надоедливая» — тоже. — Он улыбнулся. — «Строгая», «решительная», даже «мягкая» — когда вы согласились приютить ту бедняжку. «Интригующая», «полная неразгаданных тайн». — Он замолчал. — Но почему я никогда не замечал прежде, как вы прекрасны? Как огромны ваши глаза? Какая гладкая у вас кожа?

Его взгляд скользнул ниже. На Милли была только свободная белая просвечивающаяся ночная рубашка, почти не скрывающая легких форм девичьего тела.

Милли не могла дышать, в горле стоял какой-то комок. Она не могла ни говорить, ни двигаться. Воздух был наполнен ароматом роз, растущих вдоль ограды, и запах этот казался тяжелым и приторным. Милли почувствовала головокружение.

— Почему вы не вышли замуж? — мягко спросил Джонатан.

Перед тем, как ответить, Милли постаралась успокоить прыгающее сердце. Затем попыталась отшутиться:

— Разве вы не знаете, что неприлично спрашивать женщину о причинах ее непопулярности у мужчин?

Джонатан снова медленно улыбнулся — той самой улыбкой, которая обязательно вызывала ответную улыбку собеседника.

— Я не могу поверить, что вы не вышли замуж, потому что никто не предлагал. Для этого вы слишком хороши. Итак? — продолжал он, видя, что Милли не отвечает. — Можете ли вы поклясться, что вам никто не делал предложения?

Миллисент таинственно улыбнулась, избегая его взгляда.

— Да, некоторые предлагали.

— Я так и думал! Держу пари, что ваши карточки приглашений на танец были заполнены именами юношей, — предположил он, и по тому, как смягчилось лицо девушки, понял, что не ошибся. Внезапно он ясно увидел в ней ту Милли, которой она когда-то была — румяную и смешливую, с пляшущими огоньками в глазах. Его голос, грудной и низкий, неожиданно зазвучал хрипло:

— Они слетались к вам, как пчелы на мед, верно?

— Ну, не то, чтобы я очень была против…

— Разве? Значит причина в том, что ваш отец был судьей. Я прав?

Миллисент хихикнула:

— Да ладно вам! Вы преувеличиваете! — Она бросила на него взгляд, такой игривый, молодой и абсолютно бесхитростный, что у него перехватило дыхание.

— Думаю, нет. — Он подошел ближе, заглядывая девушке в глаза. — Почему вы не вышли ни за одного из этих обожающих вас мальчиков, Миллисент? Что произошло?

— А разве так странно, что женщина предпочитает не выходить замуж? — коротко, вопросом на вопрос ответила она. — И почему это мужчины считают, что женщины спят и видят, как бы сменить свою фамилию и образ жизни и начать ублажать их?

— Не думаю, что вы мужененавистница. По крайней мере, вы не были ею тогда. Вам кто-то причинил боль? Предал?

Миллисент прикрыла глаза, пытаясь вернуть лицу маску колкой и циничной старой девы.

— Очень романтичные мысли, мистер Лоуренс! Возможно, вам бы следовало писать любовные истории, а не газетные статьи. — Он молчал и просто ждал, скрестив руки на груди. Ее глаза все так же избегали его взгляда. Наконец, она мягко произнесла:

— Уверяю вас, ничего подобного не случилось. Я была девочкой с сияющим взглядом, окруженная глупыми возвышенными мечтами. Но все это ушло само собой, когда… когда случилось нечто жестокое и непоправимое. Дело в том, что с моим братом, Аланом, произошел несчастный случай. Он стал инвалидом на всю жизнь. Вскоре после этого умерла наша мать. Она была очень слабой женщиной, и я думаю, что горе приблизило ее конец. Итак, остались мой отец и брат, и кроме меня о них некому было позаботиться.

— И этому вы посвятили себя? Забыли о будущем муже, о семье? О своей собственной жизни?

— Это и есть моя собственная жизнь! — Милли покраснела, глаза загорелись гневом. — И у меня есть семья!

— Но нет собственных детей, детей, рожденных от любящего вас мужчины.

Эти откровенные слова отозвались болью где-то внизу живота, и Милли показалось, что сейчас она не выдержит и задрожит. Она крепко сжала ладони между колен.

— У вас нет права судить меня и утверждать, что моя жизнь ничего не стоит.

— Нет, конечно, нет! Но это жизнь мученицы!

— Вы преувеличиваете! Во-первых, я не встречала мужчины, за которого действительно хотелось бы выйти замуж. Во-вторых, мне нравится моя жизнь. Она достаточно полна…

— Не сомневаюсь — полна невеселой рутины. — Она бросила на него хмурый взгляд, а Джонатан продолжал. — Скажите честно, вы действительно считаете, что справедливо жертвовать собственной жизнью, потому что ваш брат — инвалид?

— Я люблю брата.

— В этом нет сомнения. Но то, что вы делаете, больше, чем любовь. Вы заживо хороните себя.

— Вы ничего не знаете об этом! — пылко возразила Миллисент. — Кто-то должен нести свой крест и принять ответственность за других. Я люблю свою семью, и нет ничего на свете, чего бы я не сделала для них. Для Алана.

— Извините, но вы запутали меня. О чем мы говорим: об обязанностях или о любви?

— И о том, и о другом! Человек живет на земле не только ради удовольствий, ради того, чтобы делать все, что ему захочется, где ему захочется и когда. Наша цель — понять, что правильно в этой жизни и поступать именно так. И не имеет значения, приятно это или нет, трудно или легко. Во всем должен быть порядок. Существуют же общие правила поведения независимо от того, во что вы верите. У людей есть обязанности и чувство ответственности. Я отвечаю за своего брата. Кем же я буду, если просто отодвину его в сторону и убегу развлекаться?

— Никто вам не предлагает быть эгоистичным, беззаботным чудовищем. Но почему вы считаете, что не бывает обязанностей перед собой, ответственности за свою собственную жизнь?

— Неужели вы действительно думаете, что я могла бы выйти замуж и оставить Алана?

— Нет, думаю, что не смогли бы. Вы слишком добры, хотя и пытаетесь скрыть это от всего мира, показывая только шипы и колючки. Но факт остается фактом: вы с братом — очень обделенные люди. У вас, Миллисент, есть прислуга, садовник, но вы считаете себя обязанной самой заботиться о своем брате. А ведь можно оставлять кого-то присматривать за ним…

— Для того, чтобы готовить и стирать ему — конечно. Джонни помогает Алану садиться в кресло, а из него — обратно в кровать. Но это совсем не то, что значит «заботиться». Этого будет недостаточно человеку, нуждающемуся в понимании, сострадании, любви. Кто будет болтать с Аланом и рассказывать последние городские новости? Играть в шахматы, смеяться и вспоминать прошлые времена, когда мы были детьми? Держать за руку, когда он почувствует себя одиноко или помрачнеет от непрошенных мыслей. Или сидеть у его кровати и волноваться, когда он лежит в лихорадке? Алан не может купить любовь. Только я могу дать ему это.

— Только вы? Другой женщины в городе не найдется? Разве больше не существует женщин с добрым сердцем и любящей душой? Разве не найдется женщины, для которой он стал бы любимым мужчиной, а не просто младшим братом?