Поспешно покинув нишу, Хулитель потратил несколько минут, чтобы отдышаться. Шесть крохотных ранок на шее у раджи пылали нестерпимой болью, но отрава, уже струившаяся сейчас по венам, совсем не волновала его. Ранджан давно привык обманывать смерть даже в самых безвыходных ситуациях, и умереть так просто от желчи одного из своих многоруких врагов совсем не собирался. Но по–настоящему важным для мятежного предводителя «единой армии» было другое — он вновь сделал это, вновь бросил вызов невозможному, и вновь одержал победу. И значит, его собственный Путь, выбранный и сотворенный им самим, был по–прежнему верен.

Полсотни избранных воинов, рассыпавшись по небольшой площадке перед мавзолеем, молчаливо озирались вокруг и изредка обменивались короткими репликами вполголоса. Несмотря на то, что еще теплое осеннее солнце уже заняло свое место на небосклоне, гнетущая атмосфера внутри некрополя никоим образом не сказывалась положительно на настроении сиртаков. Нет, страха или неуверенности лучшие мечники Ранджана не испытывали ни в малейшей мере, слишком уж много всего осталось у них за плечами за этот год, да и вся прежняя жизнь самых отъявленных убийц Умбея, конечно же, внесла определенные коррективы в их характер и взгляды. Просто, окружающие строения и общее настроение, создававшееся в этом месте, легко заставляли утихнуть буйный пыл даже в самых горячих сердцах. К тому же бойцы изрядно устали после вчерашнего штурма и бессонной ночи, проведенной в грабежах и иных удовольствиях.

Скрип старых давно несмазанных петель заставил всех собравшихся невольно обернуться в сторону дверей величественного склепа, украшенного барельефами грандиозных битв и морских сражений. Мятежный раджа, слегка прищурившись на солнце, устало махнул рукой, и Нагпур первым бросился к повелителю, с трудом выдавливая из себя свою многоцветную драгоценную улыбку.

— Хозяин!

Первый воин Ранджана замер в покорном ожидании и в то же время не в силах отвести тревожного взгляда от Отрекшегося. Лицо раджи было неестественно бледным, но глаза сияли с прежней радостной злостью, и это немного успокоило Нагпура. Шесть черных точек, пять из них выстроились полумесяцем с левой стороны, а еще одна темнела над самым кадыком, «украшали» шею Ранджана. Каждый мелкий сосуд, проходивший поблизости от этих отметок, выделялся той же неестественной чернотой, легкий оттенок, которой приобрели теперь губы Хулителя. Но эти губы все равно усмехались, и воины прекрасно видели, что это не вымученное усилие их предводителя, а его настоящая вполне привычная реакция.

— Ну же, задай уже вопрос, — хмыкнул раджа. — Ты никогда не упускаешь шанса насытить свое любопытство.

— Это то, о чем я думаю? — глядя исподлобья, но продолжая улыбаться, спросил Нагпур.

— Нет, это намного хуже, и, поверь, ты не захочешь услышать что именно. Пока еще ты не готов, — покачал головой Ранджан.

— А быть может уже готов? — с легким оттенком вызова уточнил первый воин.

— Быть может, — не стал сразу спорить Отрекшийся, улыбнувшись теперь еще шире.

Обернувшись, Ранджан бросил долгий взгляд на двери, из которых только что появился и глубоко вздохнул.

— Здесь покоится великий человек, Нагпур. Дважды великий, как своими деяниями, так и своей дерзостью. Он был по–настоящему первым, кто бросил вызов лживым богам, а сегодня он сумел спасти мою жизнь.

Хулитель вскинул правую руку, и на среднем пальце Нагпур заметил новый необычный перстень, слегка терявшийся среди блеска остальных. Поначалу, первый воин раджи–мятежника решил было, что кольцо было выточено из темного лала, и лишь спустя секунду осознал, кто покоился в заброшенном мавзолее, и что же за сокровище оказалось теперь на пальце у Осквернителя.

— Не может быть…

— Может! — кивнул раджа, не оборачиваясь. — Забавно, сколько столетий оно лежало здесь. И ведь выходит, оно ждало меня. Именно меня. Но, с другой стороны, кому еще более достойному мог передать свой трофей великий генерал? Кровь Шокуэна, первого убийцы Вариши, даже в этой форме не потеряла своих чудесных качеств. Она дала Манчи его долголетие и силу, она же даст теперь ее и мне. Я и старик Фу всегда стояли по разные стороны, но в одном мы с ним оказались едины. В выборе главного и самого опасного врага в своей жизни.

— Значит, поход продолжается? — еще шире раздвигая плечи, спросил Нагпур, чувствуя как остальные бойцы, следившие за их беседой, радостно подбираются, словно голодные тигры, готовые к последнему броску.

— Да, и мы идем за главным призом! — Ранджан обернулся обратно к своему первому воину, и в сердце у того вспыхнул прежний пьянящий огонь. — Чтобы владения нового высшего магараджи распростерлись на этих землях до самого Шаанга, мы должны заставить других раджей признать мою власть! А они сделают это лишь только тогда, когда даже юнь предпочтут склониться передо мной. Мы идем на север! Наша цель — Тай–Тунг, город, который мы возьмем, чтобы отдать! Отдать за наше право владеть всем тем, что мы уже захватили!

Воины встретили слова своего хозяина радостным воплем, и только Нагпур услышал последнюю фразу, от которой ему стало еще веселей.

— Всего пару лет, два ничтожных года, и после, они все поймут, что все это было пока лишь только начало, начало их гибели…

Собрание большого придворного нэйгэ проходило обычно раз в год в конце зимы перед новой посевной, открывавшей годичный цикл. Но в этот раз по вполне понятным причинам чиновники начали прибывать в столицу еще в конце лета, а сиккэн Сумиёси Тэн объявил о проведении встречи в канун листопада, не дожидаясь даже, когда первый снег накроет своим покрывалом бесчисленные крыши Единой столицы. И Золотой дворец, переполошенный внезапными изменениями в церемониальном расписании, устоявшемся за последние десятилетия, уже второй раз за этот год по–настоящему ощутил те потрясения, что затронули Империю после начала войны с южным соседом. Первым тревожным сигналом стали грандиозные похоронные церемонии, которые устроили аристократические семьи в память о своих молодых отпрысках, сложивших головы в рядах ополчения знати, собранного будущим тайпэнто Синкай. Стоит отметить, что эти события не прибавили особой любви к новому военному советнику Избранника Неба со стороны чжэн–гун–вэй, но Мао Фень был не из тех людей, кто алчно жаждет всеобщего уважения и восхищения, да и путей полегче этот толстяк тоже нигде не искал. Как бы это ни было странно, но именно эти последние качества в личности Мао особенно сильно импонировало Всесильному Тэну. При дворе было не так много людей, одновременно наделенных властью и готовых платить за нее соразмерной ответственностью, отвечая за каждый свой поступок не только пустым словоблудием и оправдательными отписками. К тому же новый тайпэнто не тратил целые дни на то, чтобы, подобно предшественнику, вставлять бесконечные палки в колеса идеями и предложениям, продвигаемым сиккэном и узким кругом его приближенных. Начало нескольких далеко идущих проектов, разработанных вместе с Джэнгом, и которые пришлось отложить из–за начала военных действий, Сумиёси как раз намеревался протолкнуть на очередном нэйгэ.

Успехи императорских войск на юге способствовали этому как нельзя лучше. Несмотря на ущерб, причиненный стране, и те затраты, что придется понести для его восполнения, все это с лихвой покрывали чрезвычайные военные налоги, введенные в северных и закатных провинциях, за исключением лишь Тай–Вэй, все еще пребывающей в бедственном положении после разорения, учиненного карабакуру. Кроме того, императорская канцелярия обложила дополнительными пошлинами купеческие дома на все торговые сделки, проводимых с чаем и опием, а также затребовала у поместных энь–гун из нетронутых земель выставить пятьдесят тысяч «черной рати», которую планировалось бросить на восстановление инфраструктуры пострадавших территорий. Серьезные трудности намечались только в той части Генсоку, где согласно приказу Мао было спровоцировано масштабное ядовитое заражение. Однако даже пугающий срок в три–четыре десятилетия, который понадобится прежде, чем эти посевные площади станут пригодны для жизни и их можно будет снова ввести в хозяйственный оборот, не имел никакого критического значения для глобальных планов сиккэна.