Небо и вправду благоволило в тот день Империи, ибо ничем иным нельзя объяснить то счастливое совпадение, что за несколько минут, до того, как на мачте «Акулы» взметнулся вымпел «к атаке!», одна из случайных ракет, остатками которых продолжали спорадически обстреливать стоянку юнь, угодила в неприметный шатер в глубине нового лагеря. Генерал Ёдзо и весь его штаб, собравшийся в это время на совещание, а также большая часть тысячников погибли все до единого.

Таких испытаний не выдержал даже несгибаемый характер закаленных ветеранов, прошедших сквозь джунгли Умбея, и предложение о капитуляции в обмен на сохранение жизней гонец южных захватчиков передал Ли уже через пару часов. Остатки войск на южном берегу также сдались или разбежались в разных направлениях, не помышляя больше об участии в военных действиях. Всего на милость Нефритового престола передали себя больше ста тридцати сотен солдат и офицеров. Самое смешное, что в имперской армии после всех событий предыдущего дня в боеспособном состоянии едва оставалось хоть столько же.

Самая большая и опасная группировка Юнь перестала теперь существовать, и сейчас дело оставалось лишь затем, чтобы вытеснить из Генсоку остатки третьей и четвертой армии. Цену этой победы еще предстояло узнать — чем обернутся отравленные земли к югу от Люньшай, никто пока не мог себе представить. И все–таки это была победа, тяжелая и заслуженная, но, к сожалению, назвать ее решительной и поворотной было еще нельзя. Хотя Закатная армия и отряды союзных кочевников были уже совсем близко, война пока что по–прежнему шла на территории Единого государства.

Глава 14

Палубный полусотник, выступив из темноты в круг красного света, отбрасываемого костром, склонился в легком поклоне перед Басо, прижимая правую руку к сердцу.

— Тысячник, капитан Кёрнчи согласен немедля переговорить с вами.

— Хорошо, — благодарно кивнул Нуен и поднялся со стеганой войлочной циновки.

Несколько уцелевших десятников из его крохотного отряда и командиры панцирных пехотинцев, составлявшие им компанию, проводили Басо спокойными взглядами, наблюдая за тем, как молодой командир в сопровождении морского полусотника идет в сторону широких сходен «Ненасытного». Десантный корабль замер горбатой громадой у одного из каменных причалов — единственного, что уцелело на территории караванного поста имперского дома Гжень после пожара и штурма, за исключением пятиэтажной островерхой пагоды храма на другом конце поселения.

События последней недели с трудом укладывались в голове у Нуена, и неожиданное спасении было для отряда юнь столь же внезапным и нереальным, как и все, что случилось прежде. Едва им удалось уйти от высланной вслед погони чжэн–гун, как горстка чужаков мгновенно превратилась в главную цель для всех верных поданных Императора, населявших окрестные города и села. Случилось именно то, чего Басо так опасался еще на марше. Ни о какой любезной почтительности больше не было и речи, а традиционная вежливость быстро уступила место суровому реализму. Ополчение, стража, наемники и приставы травили юнь как диких зверей, и лишь сочетание удачи и воли позволило царским солдатам выбраться из страшного огненного котла, в который для них превратились исконные древние земли Единого государства.

Настоящий страх настиг воинов Басо в ту ночь, когда отряд, спрятавшись в узкой лощине у неприметной деревни, в ожидании высланных разведчиков, услышал топот множества конских копыт, а в глубоких сумерках по мощеной дороге к селению выехало не менее семи десятков всадников. Не узнать по снаряжению и поведению манеритских нукеров было трудно даже для тех юнь, что никогда прежде не видели кочевников вживую. И хотя речь степняков никто из людей Нуена не понимал, со старостой, вышедшим навстречу манеритам, их предводитель заговорил на имперском. Именно тогда, Басо и узнал, что отряды каганов, прибывающие в пределы Хэйан, Маннай и Цинхай, уже развернули на него и его группу настоящую облавную охоту. При этом военный советник Императора сам лично объявил о награде за голову тысячника Юнь по весу золотым песком из–за того, что во время битвы с ополчением аристократов царским солдатам удалось убить главу рода Синкай, оказавшегося тестем нового тайпэнто.

То, что тогда предприняли юнь, едва окончательно стемнело, было то ли актом отчаяния, то ли просто здоровой наглостью, проявленной людьми, которые вдруг поняли, что терять им уже по сути нечего. Объяснить чем–либо другим нападение на деревню, в которой манериты расположились на постой, было просто нельзя. Мало того, что кочевников было почти в два раза больше, в селении имелись свои собственные стражники, да и население не стало бы относиться к Басо и его бойцам слишком уж дружелюбно. И, тем не менее, они пошли на риск, безрассудно и спокойно, как будто делали нечто подобное постоянно. Тысячнику вообще не пришлось никого уговаривать, а как бы даже наоборот.

Степняки умели и любили драться, но солдаты Юнь застигли их врасплох. Конные лучники, оставшиеся без лошадей и почти не имевшие возможности воспользоваться своим главным оружием, заметно уступали солдатам Нуена, натасканным с особым усердием именно для сражений в подобных условиях — на улицах, в подворотнях, на крышах и в небольших помещениях. Пехота была редким явлением в степных улусах, обычно в нее набирали только самых бедных нукеров, живущих за счет подачек с каганской кошмы. На поле боя подобные отряды пеших мечников играли роль практически незначительную, годясь лишь для последнего рубежа защиты, и то не очень хорошего. Все остальные кочевники, кто с детства учился держаться в седле без помощи рук, обычно смотрели на безлошадных воинов презрительно, а порою даже сочувственно. Тяжелая ударная пехота тиданьского Кемерюка была единственным исключением из этого правила, но те, кто встретился Басо не принадлежали к числу последних, и поэтому большинство мелких схваток закончилось с предсказуемым результатом.

Только нойон вместе тройкой опытных нукеров сумел успешно отбить все атаки юнь, забаррикадировавшись в доме у старосты. Царские воины окружили здание со всех сторон и разместили стрелков на ближайших крышах. Нуен предложил кочевникам сдаться, но получил отказ. Не собираясь больше рисковать жизнями и без того немногих своих людей, тысячник, переступив через себя, велел поджечь здание с трех сторон, несмотря на то, что там могли находиться ни в чем неповинные жители. Пламя весело запылало, охватывая стены постройки и быстро пробираясь внутрь. Манериты держались стойко, но когда клубы горького дыма, стелившегося из окон и дверей, приобрели опасный черный оттенок, выхода у них не осталось. Бросившись в последнюю атаку, кочевники успели забрать с собой еще четверых, несмотря на все усилия лучников, которые ждали этого момента и заранее подготовились «к встрече» с противником.

По результатам яростной ночной схватки, у Басо осталось три десятника и две дюжины солдат, десять из которых были ранены в той или иной степени. Деревенские жители от произошедшего были, по большей части, шокированы и испуганы. Помешать юнь хоть чем–то не было ни одной явной попытки, хотя если бы кто–то сумел организовать людей, то воинам Нуена было бы несдобровать. За счет доставшихся им трофеев беглецы обновили одежду и вооружение, а также обзавелись новыми лошадьми, и только самые породистые и выносливые степные кони никак не желали даваться чужакам в руки. Они озлобленно кусались и пытались лягать копытами убийц своих прежних хозяев и, в конце концов, Басо велел оставить коней в покое, выбрав животных посмирнее.

Путь на юг продолжился с рассветом, едва были собраны припасы и перегружены сумы с заветным грузом. Времени на отдых и остановки не было. Басо прекрасно понимал, что их маскарад обманет кого–то только лишь издали. Первая же встреча с другими манеритами или с отрядом стражи под командой разумного офицера сразу же положат конец их путешествию. Как вскоре выяснилось, даже «разумный офицер» для этого вовсе и не был нужен, юнь при всем желании не могли сойти за кочевников внешне, как нельзя было спутать ракурта с даксмен. Разницу заметил бы и сиртак, не то, что житель Империи. Это только широкоглазым иноземцам могло казаться, будто бы все люди с восходного берега на одно лицо, но им самим многочисленные отличия ярко бросались в глаза, не хуже, чем рост нееро или лишенные мочек уши лесного народа хшмин.