Ведь на фронте он не получил от нее ни единого письма, а сестра полковника сообщила, что Энэлайз связалась с богатым торговцем и ушла из дома.

И сам Джексон со всей силой презирал эту женщину за боль, которую она причиняла его храброму командиру. Но, увидев сегодня ее впервые, Джексон изменил свою точку зрения. Энэлайз совсем не казалась бессердечной, напротив, первый взгляд, брошенный ею на полковника, был так любящ и сострадателен. А когда полковник отказался от нее — сколько боли было в ее глазах, прежде чем она гневно ответила ему. Джексону показалось, что Энэлайз любила полковника много больше, чем тот думал.

Но их опять разделила гордость. Джексон был уверен, что командир режет себя по сердцу, отказываясь от своей жены.

Он видел, что на его печальном лице вспыхнула и любовь, и страсть, и гнев, как только появилась Энэлайз. И сразу исчезли апатия и жалость к себе.

Джексон преклонялся перед командиром и решил, что надо использовать шанс, данный судьбой, чтобы тот вернулся к жизни и стал снова смелым, жизнерадостным и страстным человеком.

Джексон поспешно вышел из комнаты, чтобы догнать Энэлайз, и опасаясь, что она уже давно ушла из дома.

Но, проходя по коридору, он заметил ее в открытую дверь музыкального салона. Она стояла там у окна, и слезы стекали у нее по щекам. Отец Марка с печальным выражением на лице сидел в кресле напротив, а рядом с ним стояла, торжествующе усмехаясь, Фрэнсис Джексону никогда не нравилась сестра Марка — ее высокомерие и постоянные причитания над братом. Видимо, Фрэнсис, явно ненавидя жену командира, распускала о ней сплетни, — понял Джексон. Все это очень подозрительно.

— Миссис Шэффер, — обратился к Энэлайз Джексон.

Она обернулась от окна, и он заметил, что нижняя губа ее была закушена до крови — так она пыталась подавить свои слезы.

Сержант понял, что она была такой же гордой, как и полковник, и теперь молил Бога, чтобы она не оказалась такой же упрямой, как и он.

Восхищаться ими и жалеть их можно было обоих.

— Я хотел бы попросить вас не делать того, о чем вы сказали, а остаться с полковником Шэффером.

— Вы что, с ума сошли? Вы ведь были там и слышали, как он сказал, что я не нужна ему.

— Да, но я также слышал, как полковник говорил матери о том, что ее сын умер героем, а на деле тот был подстрелен, когда бежал с поля боя…

— К чему вы говорите это? — спросила Энэлайз.

— Это значит, что полковник может очень хорошо солгать, если считает это нужным, — ответил Джексон.

— Вы меня не убедили, — сказала сухо Энэлайз, хотя и у нее самой закралась тень сомнения.

— Марк боится, что вы опять разобьете его сердце, — начал Джексон.

— О, его сердце! — закричала Энэлайз. Но Джексон упрямо продолжил:

— Сегодня, когда вы появились, он вдруг ожил. Я не видел его таким с момента его ранения. Миссис Шэффер, он не заботится о себе и его ничто не интересует. Он даже не пытается разрабатывать свои искалеченные конечности, хотя доктора говорят, что возможно частичное восстановление, по крайней мере, руку можно излечить. Но сейчас он только пьет и тем самым сводит себя в могилу. Он махнул рукой на жизнь.

— И почему вы думаете, что я могу что-то изменить? — спросила Энэлайз.

— Мэм, — сказал Джексон. — Я видел его лицо в ту минуту, когда вы появились в двери. А вообще, он махнул рукой на жизнь давным-давно, когда потерял вас.

— Потерял меня!? Почему вы все …. — начала сердито говорить Энэлайз, но Джексон грубо перебил ее.

— Да, когда он вернулся домой из того отпуска, он был мрачнее тучи. Казалось, что он совсем не хочет жить. И он на самом деле не хотел жить, потому что потерял вас, — сказал Джексон.

Сзади за спиной приглушенно вскрикнула Фрэнсис, но сержант даже не взглянул на нее.

— Он ходил на самые опасные задания, всегда рвался в самую гущу боя и все искал своей смерти. И вот, наконец, нашел. Только вот смерть не взяла его, и он остался калекой на всю жизнь. Вы в долгу перед ним, миссис Шэффер. Это из-за вас он попал в такое положение.

— Нет, — вздохнув сказала Энэлайз и отвернулась от сержанта. У нее закружилась голова — все зашло слишком далеко. Она того и гляди упадет в обморок — сначала потрясение от вида Марка и возрождения всех старых чувств, затем — боль и гнев от его отказа. И, наконец, этот сержант, сердито обвиняющий ее в состоянии Марка. Это было слишком жестоко, она больше ни с кем не хотела это обсуждать, но все же она ответила.

— Нет. Это неправда. Марк совсем не любил меня и не любит. Из-за этого он не мог желать и тем более искать смерти.

— Не любит вас?! — воскликнул сержант Джексон. — Да я видел, каким он возвратился из отпуска! Он был в отчаянии, потому что вы ушли к другому мужчине. Я слышал, как он не мог спать по ночам и уходил в поле. А когда в бреду после ранения он только и говорил о вас и так звал вас… Я все видел и понимал. А когда он не получал от вас письма с почтой, вы бы видели какое разочарование и безнадежность были в его глазах! Вы не писали ему!

— Как я не писала ему?! — закричала Энэлайз. — Какую чушь вы несете. Не могу понять — или вы — лжец, или — сумасшедший?! Только хочу вас заверить, что вы абсолютно не правы. Я очень часто писала Марку — вначале два или три раза в неделю. Это он не писал мне. Я не прекращала писать до тех пор, пока он не приехал сюда и не сказал, что не хочет больше никогда видеть меня. Только тогда я перестала писать совсем. Не думаю, что это было так жестоко с моей стороны после того, что произошло, не так ли?

Джексон изумленно глазел на нее. Боже! Эта женщина действительно лжива! Кому лучше, как не ему, адъютанту полковника, знать — приходили ему письма или нет. Ему писали из дома, но только не жена!

— Нет надобности мне лгать вам, миссис Шэффер. Я знаю, что…

— Сержант, — вдруг вмешался в разговор мистер Шэффер. Голос его дрожал. — Я не позволю оскорблять свою невестку в моем доме!

— Но, сэр…

— Она говорит правду, сержант. Я могу засвидетельствовать, что очень часто видел ее письма Марку, лежащие на столике для корреспонденции, откуда у нас все забирает почтальон.

Теперь Джексон изумленно посмотрел на отца командира — что за сумасшедший дом?!

— Но… но…. сэр! — волнуясь и запинаясь от этого продолжил сержант. — Я точно видел и знаю, что от жены командир не получил ни одного письма. Да вы его самого спросите! Ему-то зачем лгать?

— А зачем лгать мне или мистеру Шэфферу, — опомнившись, уже спокойно сказала Энэлайз.

— Но, может быть, вы адрес неправильно писали? — тихо спросил Джексон.

— Ведь письма ни разу не возвратились домой, ведь переадресовать их неправильно уже не могли …. — задумчиво заметила Энэлайз.

— Знайте же! — вдруг раздался громкий голос Фрэнсис.

Все обернулись к ней. Она стояла вся смертельно бледная, дрожащая, ее глаза горели каким-то безумным блеском.

— Я возненавидела ее сразу, потому что она была так похожа на Талиссию и заполучила моего брата тем же способом, что и моя мать моего отца! Я не хотела, чтобы Марк был так же несчастен всю жизнь, как отец! Я хотела, чтобы он понял, какого сорта эта женщина, и ушел от нее. Я думала, что он поначалу попереживает, а потом — все пройдет. Я любила Марка и не хотела причинять ему зло. Я не думала, что он так ее любит, что станет искать смерти…

— Фрэнсис? — суровым голосом произнес ее отец. — Ты хочешь сказать, что ты перехватывала письма, написанные Марку его женой?!

— Да! Я уничтожала их. Я забирала их со столика перед приходом почтальона и сжигала, — истерично закричала сестра Марка и замахнулась на Энэлайз. — Ты была несчастьем для него! Несчастьем! Я только хотела спасти его! — продолжала она кричать.

Энэлайз побледнела. Она была ошеломлена — так значит Марк никогда не получал ее писем, ее первых страстных писем, где она писала ему о своей любви, тех радостных писем, в которых она писала о рождении их ребенка; тех последних писем, где она умоляла, заклинала его написать хоть строчку! Он ничего не знал о ней, он не знал, как она скучала, как ждала его возвращения, как радовалась, что сын во всем похож на нее!