Валерий осмотрелся вокруг и увидел снующего рядом Тишкова. Того самого Тишкова, с которым он познако­мился в первый же свой приход в 5-й «Б».

Валерий поймал его за плечо, вытянул из гущи толпы и, нагнувшись, глядя на него в упор, приказал:

– Дуй отсюда! Чтоб я тебя здесь не встречал!

Тишков вначале струхнул, но потом то ли припомнил что-то, то ли ободрили его мигом сгрудившиеся вокруг со­братья по перепродаже, только он нагло проговорил:

– Тебе что надо? Ты нам больше не вожатый и не пищи!

Последнее услышала Лена, на минуту потерявшая Ва­лерия из виду. Она шагнула к нему. Валерий отпустил Тишкова и следом за нею вошел в кино.

– С кем это ты там?.. – спросила Лена.

Валерий ответил как можно небрежнее:

– Да мальчишка один из пятого «Б» билетами спе­кулирует.

– И что же ты?

– Что же я? Я – ничего! Я ведь у них больше не во­жатый. Не знаешь разве? Отстранен. – Он независимо за­свистел.

– Я тогда не была на комитете.

Валерий пожал плечами, не прерывая трели.

– Перестань свистеть! – сказала Лена.

– Могу и не дышать, – ответил он, однако свистеть перестал.

...Их обоих захватила картина. Они желали счастья влюбленным: славному грубоватому парню, бедному и гордому, и красавице девушке, нежной, дерзкой и отчаян­ной. Но счастье все не давалось им в руки. Мешала нищая жизнь, мешал отец девушки, сухощавый прохвост и вы­жига, мешало еще многое...

В конце фильма парень и девушка соединили все-таки свои жизни. И, хотя у них по-прежнему не было ни гро­ша, ни крова, Валерий испытал огромное облегчение от того, что они вместе.

Валерий с Леной вышли из кино на улицу через узкий темноватый двор. Здесь, при ярком свете фонарей, Вале­рий взглянул на Лену, сравнил ее мысленно с девушкой из кинокартины, и вдруг его осенила великолепная идея.

Он вскользь скажет Лене, что относится к ней так, как... И тут он обнаружил, что забыл имя героя картины. Он несколько раз повторял про себя: «Я отношусь к тебе так, как... к Кармеле», надеясь, что на пустом месте перед именем девушки возникнет запропавшее имя героя. Но оно не находилось. Это было невыносимо досадно. Он чув­ствовал, что был бы в силах произнести эту фразу, найдись только имя... Нелепо! Неужели нельзя обойтись как-нибудь? «Я отношусь к тебе так, как парень из картины к Кармеле». Никуда не годится! В картине много парней... Ужасно!

Пока Валерий с большим упорством припоминал имя молодого итальянца, необходимое ему для хитроумного выражения своих чувств, Лена задавала ему вопросы о Шустикове. Он отвечал невпопад. Его бесило, что из всех итальянских мужских имен он с натугой вытащил из па­мяти одно-единственное: Луиджи. Но в сегодняшней кар­тине не было никакого Луиджи!

Он очнулся разом оттого, что сзади выкрикнули его собственное имя с присовокуплением длинных и гнусных ругательств. Оглянувшись, он увидел в десяти шагах ора­ву подростков, чьи лица частью были ему знакомы по стычке с Шустиковым. Тогда им пришлось утереться и отступить. Сейчас он был против них один. «Подстерегли или Тишков привел?..» – мелькнуло у него в голове.

Лена ускорила шаг. «Напрасно», – подумал он, поспе­вая за ней. Действительно, преследователи тоже рвану­лись вперед, похабные выкрики раздавались совсем рядом. Редкие прохожие шарахались в стороны. Валерий сказал Лене:

– Ты иди вперед, я им тут вложу ума. – Он понимал, что его жестоко изобьют, но не мог позволить, чтоб оскорб­ляли Лену. И, во всяком случае, она убедится, что он не трус.

Лена зашептала, удерживая его за рукав:

– Их много, они тебя побьют... Не надо, Валерий!.. Давай побежим!

Валерий усмехнулся – ему, конечно, не дали бы убе­жать, да и не в его правилах это.

Он высвободил руку и повернулся к хулиганам. Его вдохновила тревога Лены за него. Он с удовольствием по­думал, что кое-кого успеет, может быть, стукнуть как надо...

– Ну, вы, кто хочет получить? – спросил Валерий и отскочил к забору, чтобы его нельзя было окружить и ударить сзади.

Дальше все разворачивалось очень быстро. Он действи­тельно успел, не глядя, два-три раза угодить кулаком в чьи-то физиономии. Но мальчишек было слишком много. Валерия живо притиснули к забору так, что он уже не мог размахнуться. И тут его сильно ударили по шее, чем-то острым по ноге и наискось по лицу железным прутом вро­де тех, какими мальчишки-конькобежцы цепляются за ку­зов грузовика. «Паршиво», – подумал Валерий, силясь вы­дернуть руку и заслонить лицо. Но внезапно от него от­прянули. Отпрянули и стали удирать. Это было невероят­но. Однако через мгновение все разъяснилось: по переулку мчались Лена и два милиционера. Увидя Валерия – живого и даже стоящего на ногах, милиционеры были, казалось, заметно успокоены. Должно быть, со слов Лены, происшествие рисовалось им куда в более мрачном свете, и, быть может, они теперь считали, что масштаб переполо­ха не соответствует значению случившегося.

– Целый, в общем, девушка, твой молодой человек, – сказал добродушно Лене пожилой сержант.

– Ну, я пойду, пост нельзя оставлять, – сказал второй милиционер.

Валерий, приходя в себя, ощупал лицо: болел лоб, на котором наливалась дуля, саднило щеку, немного заплы­вал глаз. Если б здесь не было Лены, он бы сказал мили­ционерам: «Не подоспей вы вовремя, покалечили б меня страшно». Сейчас он проговорил только:

– Бывает хуже. Спасибо. Пришлось вам беспокоиться.

– Ничего, – сказал сержант. – Хорошо, не пырнули тебя.

Лена взяла из сугроба горстку чистого снега и прило­жила Валерию ко лбу. Затем все трое направились к углу улицы, откуда Лена привела сержанта.

– Столько тут во дворах хулиганья, – говорил на хо­ду сержант, – беда! Знаем об этом, да разве милиции од­ной с этим сладить? Всем надо навалиться на такую бе­ду – тогда сладим.

Они простились с сержантом, и так как были теперь почти возле Ленивого дома, то Лена предложила зайти к ней, чтоб немедля промыть Валерию ссадины и смазать их йодом. Однако Валерий категорически не пожелал впер­вые показаться ее домашним в таком растерзанном виде. В результате он пошел домой, а Лена вызвалась его про­водить, против чего Валерий возражал очень слабо. Ему не хотелось с нею расставаться, и, кроме того, придя вме­сте с ним, она освобождала его от необходимости одному все объяснять Ольге Сергеевне.

К счастью, мать ограничилась только тем, что промы­ла ему царапины перекисью водорода и потребовала, чтоб он прижал к шишке что-либо холодное. Валерий, хоть и с явным опозданием, покорно приложил ко лбу металличе­скую рукоять столового ножа. Рукоятка была узковата, и синие края шишки остались неприкрытыми.

Лена глубоко вздохнула.

– Я, откровенно говоря, жутко перепугалась, – при­зналась она, устало улыбнувшись.

– Вообще-то основания были, – ответил он и непосле­довательно добавил: – Но, конечно, ты зря...

– Что – зря?

– Хотя, конечно, ты меня спасла.

– Ну, знаешь, с тобой пойми что-нибудь! – шутливо возмутилась Лена.

– С тобой тоже иногда трудно бывает понять! – отпа­рировал Валерий.

– Например?

– Да вот хоть перед Новым годом – чего ты тогда на меня взъелась?

– А разве я тогда на тебя взъелась?.. – Лена хитро прищурилась, откинула назад голову, точно стараясь оты­скать что-то в памяти.

– Представь себе!

– Это, что ли, после группы, где с «бомбой-полундрой» была история?

– Тогда.

– Тогда... – Лена помедлила, – мне, во-первых, было очень обидно, что никто, и ты тоже, не сумел придумать ничего более умного, чем Ляпунов.

– Так ведь и сама ты, по-моему...

– А может, я от тебя ждала большего, чем от себя?

– Ну, это уж ты... – Он смешался.

– А во-вторых, – продолжала Лена, – мне, если тебя интересует, очень не понравилось, что ты сразу же согла­сился встречать у Ляпунова Новый год и даже не полю­бопытствовал сначала, хочу ли я быть там. Я до этого ду­мала, что у нас дружба. А тут показалось, что ты ко мне относишься как-то так...