Ивонна отдавала себе отчет в том, что в доме таких общих друзей, как Тернеры, она вполне может столкнуться со Стивеном, хотя вероятность этого невелика. А если они даже и встретятся там — так что ж? Они улыбнутся друг другу и поговорят как чужие. На этом все и кончится.
Ивонна поцеловала мать на прощание. Шофер укутал ее ноги в плед и автомобиль тронулся. Боже, какой сильный дождь! Скоро туман окончательно рассеется. Забившись в уголок, она дрожала всем телом, поглядывая в окно на мокрый грязный тротуар и блестящий гудрон дороги, на сверкающие под фарами автомобиля струи дождя. Она снова в Лондоне — таком привычном ей Лондоне — таком далеком от сухих прохладных звездных ночей на Большом Горьком озере.
Ивонна подумала, что поделывает сейчас Форбс? Потом вспомнила, что его уже нет в Фэйде, что он направляется домой. Сидит сейчас в каком-нибудь прокуренном, продуваемом сквозняком салоне, в котором время от времени громкоговоритель выдает команды и распоряжения начальства.
С содроганием Ивонна вспомнила свое собственное путешествие и обратный путь в каюте, в которой было еще пять пассажирок, сильную качку в Бискайском заливе. Только одна из ее попутчиц, старше ее по возрасту, казалось, была рада тому, что возвращается домой. Остальные офицерские жены помоложе, с сожалением покидали Египет. Они обожали армейскую жизнь и, по их словам, «никогда так чудесно не проводили время».
Ивонна думала: «Стивен был прав — правы и те, кто предупреждал меня, что я возненавижу эту жизнь. Но я надеялась, что все будет хорошо и что я буду счастлива с Форбсом».
А еще она надеялась выбросить из своей головы воспоминания о Стивене Байсте. В этом и была ее самая роковая ошибка.
Ивонну охватил приступ ностальгии — перехватило горло, когда машина проезжала мимо поворота к старому дому, где когда-то жил Стивен. Она почувствовала безумное желание выскочить из машины, взбежать по знакомым ступеням, позвонить в дверь и броситься в его объятия прямо там, у него в мастерской, как это происходило сотни раз.
Но этого не будет. Какой-то другой человек жил сейчас в его квартире.
Ей вспомнилась строчка из Теннисона — этот вопль, вырвавшийся из разбитого сердца поэта: «О, смерть в расцвете жизни. О, дни, которым повториться не судьба!»
Ивонна закрыла рукой глаза и постаралась собраться с духом. И в самом деле, ей надо приложить еще немного усилий, чтобы не воспринимать жизнь так трагически. Как говорил Док, «нельзя смотреть только в прошлое». Надо собраться с духом и жить будущим.
«Ах, если бы я знала, что надо делать!» — подумала Ивонна.
Когда автомобиль миновал Глочестер-роуд и подъезжал к дому, где жил Ноэль Тернер, Ивонне показалось, что она слышит голос Стивена, раздающийся откуда-то из незабываемого прошлого — ядовитый, жестокий и, как всегда, точно расставляющий все по своим местам.
«Ради Бога, не доверяй своим эмоциям — твори свою собственную судьбу».
Вот она и сотворила свою собственную судьбу. И он ей в этом помог.
«Ах, Стивен, Стивен, — рыдала про себя Ивонна, — твоя вина не меньше моей. Ты испортил мне жизнь, а я испортила жизнь Форбсу. И сейчас нет никакого выхода!»
Тоска по прошлому все так же мучила ее, когда она позвонила в квартиру Тернеров. Ивонна часто бывала здесь раньше, вместе со Стивеном или без него. Приятная квартира на самом верхнем этаже одного из больших домов на тихой Кенсингтонской площади, где близнецы раньше жили вместе. Ивонна чувствовала странную смесь знакомых воспоминаний и новых впечатлений. Дождь лил как из ведра. Застывшие деревья и кусты на площади, изуродованные противовоздушными укрытиями, сейчас наполовину разобранными, выглядели продрогшими и печальными. Но когда-то в мастерской Ноэля было светло, тепло и радушно, и это согрело сердце Ивонны.
Близнецы встретили ее с неподдельной радостью. Они обнимали ее, придирчиво осматривали, нашли, что она сильно похудела, но осталась по-прежнему красивой, сообщили, что все по ней ужасно соскучились.
Тернеры обращались с Ивонной, как с почетной гостьей, за которой надо было внимательно ухаживать, помогли ей снять меховой жакет, который промок в ту же минуту, как она вышла из машины, сунули ей в руки бокал с чем-то спиртным, усадили в кресло у камина. Ее познакомили с Полем Севаничем, мужем Эвелин — высоким изящным молодым человеком с бледным интересным лицом, темными миндалевидными глазами и шапкой черных волос. Он поцеловал ей руку и без предисловий заявил, что находит ее лицо гораздо красивее, чем на портрете.
В теплой светлой комнате в дружеской атмосфере Ивонну немного отпустило напряжение, она почувствовала себя лучше. Ее взгляд мечтательно блуждал по комнате Ноэля. Когда близнецы жили вместе, здесь всегда присутствовал некоторый беспорядок, было немного тесно. Большой рояль (Ноэль Тернер играл на рояле), много мебели, огромная восточноевропейская овчарка, аквариум с рыбками, искусно освещенный, продуваемый кислородом (одно из увлечений Ноэля), картины, мольберты, холсты, книги, выпивка и бутерброды. Славный старый беспорядок. После аскетической обстановки казенной квартиры и упорядоченной жизни, которую Ивонна вела с Форбсом, все это казалось одновременно и странным, и невыразимо милым. Ивонна не могла надышаться этим воздухом. Вот сейчас она действительно вернулась домой. Рядом со своим красавцем-мужем сияла счастьем Эвелин. По контрасту с ним, жгучим брюнетом, она казалась еще светлее. Поль просто не сводил с нее глаз. Ноэль остался точно таким, каким Ивонна запомнила его — высоким худым юношей со светлыми всклокоченными волосами, черты лица которого в точности повторяли черты лица сестры. На нем были вельветовые брюки и свитер, что сразу же напомнило Ивонне Стивена, он, не переставая, пыхтел большой пенковой трубкой. Над камином, как и следовало ожидать, висела одна из работ Стивена — умный живой портрет Эвелин в ранней юности.
Неожиданно Ивонна обратилась к Полю.
— Какой из моих портретов вы видели? — спросила она, впервые за долгое время чувствуя себя более менее нормально, как будто у нее полегчало на душе.
— Головку, где ваши чудные волосы падают на одну щеку. У Стивена в мастерской, — сказал Поль четким, ясным голосом с небольшим налетом иностранного акцента. Он почувствовал, как его жена сжала ему руку, как бы предупреждая, но уже было поздно. Худое бледное лицо Ивонны ярко вспыхнуло.
— А… да, я знаю.
А сердце екнуло. Она подумала: «Значит, этот портрет все еще у него. Он держит его у себя перед глазами», и почувствовала безумную, острую радость.
Неожиданно Ноэль вынул трубку изо рта и движением головы отозвал сестру в дальний угол мастерской, якобы для того, чтобы показать ей новый холст.
— Святые праведники, что я натворил, Эви, — прошептал он.
— Так что же ты натворил? — Эвелин потерлась светлой кудрявой головкой о его плечо. Несмотря на то, что она была по уши влюблена в молодого скульптора, ставшего ее мужем, Ноэль оставался любимой и неотделимой частью ее существа.
Ноэль через плечо взглянул на Ивонну, которая оживленно беседовала с Полем о египетском искусстве, о том, что она видела в Каирском музее. Поль тоже бывал в Египте и ходил в этот музей.
Ноэль шепнул:
— Я совершенно забыл, что ты пригласила ее на сегодняшний вечер, и позвал его.
— Кого — его?
— Стивена.
Эвелин закатила глаза под потолок.
— Ноэль, растяпа! Зачем ты это сделал?
Ноэль запустил пятерню в свои растрепанные волосы.
— Ты же знаешь, какая у меня память. Он позвонил мне, предложил поехать с ним в Испанию. У него был такой голос, как будто ему все надоело, поэтому я пригласил его к нам посидеть, выпить, сказал, что вы с Полем придете сегодня.
Эвелин взглянула на маленькие часики, приколотые к воротнику ее костюма.
— Половина седьмого. На какое время ты его пригласил?
— В шесть часов. Во всяком случае, уже ничего нельзя сделать. Да и зачем? Ведь их роман давно закончился, Ивонна замужем, и они обязательно где-нибудь да встретились бы.