Она инстинктивно чувствовала, что что-то произошло с ним за неделю его отсутствия. Она стала присматриваться и обнаружила в нем какую-то новую энергию — свет в его глазах, которого уже не было много лет. Сначала она подумала, что у него появилась другая женщина. Но каждый вечер он возвращался домой к ужину, хотя и запирался в своем кабинете, как только укладывал Брайана в постель, и редко ложился спать раньше часа или двух ночи.

— Что ты делаешь каждую ночь? — спросила она, умирая от любопытства.

— Работаю над проектом. Это тебе не интересно, — все, что он сказал ей.

Перед тем как уйти куда-то, он всегда проверял, заперта ли дверь. Это сводило ее с ума!

У нее появилась навязчивая идея пробраться к нему в кабинет и узнать, что он там на самом деле делает. Она была убеждена, что у мужа нет права иметь секреты от собственной жены.

Она выкрала его ключи, когда он долго спал в то субботнее утро, и сделала дубликат. Она сказала ему, что потеряла свой ключ от дома и ей необходимо срочно заказать новый.

Когда она вернулась, Кэл был в ванной, поэтому она просто переложила его ключ на туалетный столик. Она никак не могла дождаться, когда он уйдет.

У Джулии Энн замерло дыхание, когда она открыла дверь в кабинет Кэла и включила свет. Первое, что она заметила, — это эскизы, приколотые к стене. Один из них — проект поворотной сцены был уже готов, а другие были в процессе разработки.

— Его сокровенная мечта, — презрительно проворчала она. — Когда же он все-таки повзрослеет?

При более близком рассмотрении стало ясно, что это не просто наброски: все начерчено в масштабе, со всеми подробностями, но для завершения каждого требовалось еще много времени.

«Почему у него опять появились эти идеи? — Или...»

Джулия Энн пробежала глазами по бумагам, лежавшим на столе Кэла в двух стопках. В меньшей стопке она сразу заметила последнюю сцену пьесы; тридцать страниц, написанных от руки, были продолжением нумерации отпечатанных раньше листков.

Она опустилась на стул, стоящий у стола. Она только что узнала, что ее муж может писать пьесы. Это объяснило тот восторг, который он излучал последние недели. Она представила, как он работает над этим ночь за ночью, забыв о ней, скрывая свое счастье за запертой дверью. С яростью она скользнула глазами по страницам. Так вот как он собирается отделаться от нее!

В ящике стола она нашла ножницы и, захватывая по нескольку страниц сразу, разрезала их на узенькие полосочки, превращая рукопись в конфетти. Покончив с этим, она сорвала со стены эскизы и разорвала их на мелкие куски. Затем собрала их все вместе и подбросила вверх. Они все еще плавно опускались, когда Кэл, в удивлении, остановился в дверях:

— Что, к черту...

Он в недоумении посмотрел вокруг и увидел, что его проекты уже не висели на стене, а законченные страницы рукописи не лежали на столе. Наклонившись, Кэл схватил горсть того, что выглядело как конфетти и валялось теперь по всему полу. Даже держа в руках улики — узенькие полоски с напечатанными на них черными буквами, он никак не мог в это поверить, пока не увидел триумфа в глазах своей жены.

Глубина ее ненависти и злобы поразила его. Когда он стал медленно сознавать, что она сделала с его пьесой, то ожидал, что в нем поднимется ярость. Вместо этого он почувствовал... Он не мог даже сказать, что конкретно. Ощущение было новым и поэтому нечетким и необычным. Успокоенность? Умиротворенность? Это было похоже на то, словно цепь, сплетенная из вины, обиды и несбывшихся надежд, которой он был связан с ней, резко разорвалась.

Он почувствовал себя свободным.

— После всего этого, — сказал он, — мы не можем больше делать вид, что в нашем браке что-то сохранилось. Я ухожу.

Джулия Энн вскрикнула.

— Но я сделала это только для того, чтобы сохранить наш брак.

Глаза ее наполнились слезами, и это было странным контрастом с карнавальным зрелищем конфетти на ее голове.

— Я сделала это потому, что я люблю тебя, Кэл!

— Ты можешь сыграть любящую и глубоко страдающую жену при твоем брате, родственниках и даже при Брайане, но не при мне, Джулия Энн, — и не перед собой. — Он бросил разрезанные остатки своей пьесы на пол. — Потому что мы оба теперь точно знаем, что ты на самом деле собой представляешь.

Он вышел из дверей и пошел наверх собирать свои вещи.

Как и предсказывала Лара, Гриффин использовал все свое влияние, чтобы освободить ее из клиники, прежде чем обе, Лара и доктор Аронс, почувствовали, что она готова продолжать свою «нормальную» жизнь. Однако тех двух недель, что она пробыла здесь, оказалось достаточно, — конечно, с помощью Пат, — чтобы привести в исполнение свои планы. Единственное, с чем она согласилась, — это вернуться в Шатэ и самой рассказать Гриффину о своих намерениях. Если она смогла заставить его довольно долго стоять по стойке «смирно», она заставит его и выслушать ее.

— Гриф, нам надо поговорить, — снова настаивала Лара.

— Мы сможем поговорить после вечеринки, — согласился он благосклонно по пути в ее уборную. — Все горят желанием поздравить тебя с возвращением домой. Ты не можешь разочаровать их.

Она пошла вслед за ним, чтобы быть уверенной, что он услышал ее, и громким, четким голосом заявила:

— Я пришла сюда не на вечеринку, Гриф.

Он сделал вид, что не услышал ее.

— У тебя не займет много времени, чтобы привести себя в порядок.

Он открыл дверь в уборную и включил свет.

Лара остолбенела. Она совершенно не ожидала увидеть Джасона и Дюваля, нетерпеливо поджидавших ее, и помощника режиссера, дающего какое-то указание по радиотелефону.

— Я уже обо всем позаботился.

Она увидела своего пластикового двойника, сидящего рядом с туалетным столиком. У манекена, сходного с теми, что стоят в витринах магазинов, были двигающиеся и съемные части. Сделанная на заказ, «она» была точно таких же габаритов, как Лара. Лицо ее было очень похоже на лицо Лары. Обычно используемая для предварительных примерок костюмов кукла была одета в вечернее платье, которое Гриф приготовил Ларе для сегодняшней вечеринки.

«Он на самом деле обо всем позаботился», — заметила она про себя. Висел парик цвета ее прежних платиновых волос, чтобы скрыть коротко остриженные волосы; вечернее платье, расшитое черными блестками, с вырезом, который на спине доходил до талии, и длинными облегающими рукавами, чтобы скрыть шрамы на ее запястьях. Все было продумано — вплоть до золотых сандалий на ногах куклы и вечерней золотой сумочки, висевшей на ее руке.

Лара продолжала сопротивляться.

— Почему бы тебе не взять на вечеринку эту куклу? Уверена, что никто не заметит разницы.

Он нахмурился.

— Пожалуйста, не осложняй то, что ты уже натворила, Лара.

— Серьезно, Гриф, я хочу, наоборот, упростить все для тебя. — Она обошла его. — Дай мне только развод и позволь выкупить остальную часть контракта, и тебе больше никогда не надо будет волноваться на мой счет.

Он посмотрел на нее как-то загадочно:

— Может быть, ты и права, — сказал он с улыбкой. — Конечно, я должен был понять, что вечеринка будет слишком волнующим событием для первого дня твоего пребывания дома. Почему бы нам не попьянствовать в Джаруцци?

— Гриффин, неужели ты не слышал, что...

— Разреши мне приготовить все, — настаивал он с супружеской заботливостью. — Я знаю, как ты любишь.

Он нетерпеливо заспешил в ванную.

— Я тоже приму с тобой. Мы с тобой давно уже не любили друг друга в Джаруцци.

«Один из нас сумасшедший, — подумала Лара. — Конечно, мы не совсем нормальные, но один из нас определенно сумасшедший».

С того места, где она стояла, у нее был прекрасный обзор всей ванной: раковины, зеркального шкафчика над ней. Нигде не было ни единого пятнышка, все сверкало белизной. Пропитанная кровью секция коврового покрытия была заменена; работа была проделана настолько четко, что даже в швах ничего не осталось. Впечатление было такое, что здесь вообще ничего не происходило.