А где-то ближе к полуночи из Щелкова позвонил Виталий Марков, который выезжал во главе третьей группы на обыск в дом матери Полякова, и в присущей ему полушутливой форме сообщил о какой-то очень загадочной находке. Какой именно, не сказал. Разговоры о подобных следственных мероприятиях по открытой связи велись в то время крайне редко, да и то с использованием условностей. Пришлось всем дожидаться его возвращения. И хотя наступила уже ночь и пошли вторые сутки напряженной работы, никто из следователей не расходился. Бригада Маркова прибыла в Следственное управление лишь во втором часу ночи.

Свой доклад Марков начал с самого существенного: он сообщил, что после детального осмотра дома следователи перешли на чердак и приступили к его обследованию. Известно, что чердаки очень часто служат местом сокрытия уликовых материалов и предметов. Так было и в этот раз. В расщелине поперечной балки перекрытия была обнаружена скрытая под слоем опилок свинцовая трубка с заклепанными концами. При вскрытии трубки внутри нее были обнаружены два кадра микрофотопленки с инструкцией по условиям проведения сеансов радиосвязи и схемой места постановки графического сигнала в Москве, а также три шифрблокнота для зашифровки и расшифровки агентурных сообщений. Это было то, что в юриспруденции называется прямыми доказательствами принадлежности таких вещей к возможной шпионской экипировке.

Ранее имевшиеся предположения перевоплотились в уверенность, и это давало повод для полноценного, наступательного ведения следствия. Переполнявшая всех радость добытых вещцоков заставила забыть об усталости от «мозговых атак» предшествующих дней и в особенности того дня и той ночи, когда проводились обыски. Виталий Марков был в центре восторженного внимания и в который уже раз пересказывал своим коллегам обстоятельства обнаружения свинцовой трубки.

В ту же ночь Духанин сформулировал для следователей своей бригады задачи по дальнейшему направлению работы с учетом новых данных, поступивших в результате обысков. Сделав паузу, он остановил взгляд на майоре Посевине:

— Проведение экспертиз изъятых предметов и вещей, как договорились ранее, остается за вами, Алексей Иванович. И сделать это надо как можно быстрее.

Затем, посмотрев на старшего оперативно-следственной группы майора Шубина, сказал:

— За вами, Сергей Николаевич, контроль сроков проведения экспертиз. При необходимости окажите помощь Посевину в подготовке постановлений о назначении экспертиз по каждому виду добытых в ходе обысков предметов.

— Хорошо, это мы сделаем, — ответил Шубин.

— Тогда все, вы свободны. А я пойду доложу Кузьмичеву о результатах вашей работы. Шеф тоже не уезжал домой и ждал вашего возвращения со следственных мероприятий.

Выслушав доклад Духанина, начальник отдела воскликнул:

— Но я же говорил, что не мог Поляков уничтожить все улики! С чем и поздравляю тебя, Александр Сергеевич!

— Спасибо, — ответил Духанин. — Мне очень не хватало фактических данных сотрудничества Полякова с американцами. Если экспертные оценки обнаруженных при обысках вещей и предметов подтвердят принадлежность их к шпионской экипировке, то это внесет перелом в общий ход расследования и позволит мне завершить следствие пораньше.

— Что ж, Бог в помощь тебе, Александр Сергеевич, — неожиданно произнес начальник отдела.

После успешно проведенных обысков Духанин пребывал в хорошем настроении. Расписавшись на талоне о доставке обвиняемого на допрос, он включил расположенный под крышкой стола тумблер, после чего над входом в кабинет загорелась лампочка красного цвета, означавшая, что за дверью идет следственное действие и любому человеку вход запрещен. Затем Александр Сергеевич задал несколько дежурных вопросов о самочувствии и состоянии здоровья Полякова, потом перешел к деловой части допроса:

— Итак, начнем наш рабочий день с известных философских изречений, относящихся к сегодняшней теме допроса. Жизнь устроена так, что все меняется, но ничто не исчезает, и все тайное рано или поздно становится явным. Вы, Дмитрий Федорович, конечно, понимаете, что у нас есть доказательства, неоспоримо свидетельствующие о предательстве и о вашем сотрудничестве с американскими спецслужбами. В свое время мы предъявим их вам. Думаю, что таковых наберется немало. Признаюсь вам, что для людей моего поколения, как, кстати, и вашего, воспитанных на советских идеалах, ваше преступление не поддается пониманию. У вас за плечами годы войны, было высокое положение в военной разведке. У вас была прекрасная семья. Вас уважали, ценили и любили. Для окружающих вы являлись образцом советского гражданина, патриотом своей страны. И вдруг выясняется, что все это сплошная декорация, бутафория, а на деле все обстояло по-другому. Вы были искренни в своих чувствах только по отношению к своей семье, но своими действиями вы и ей нанесли смертельный удар. Мне трудно представить, как ваша жена и дети справятся с постигшим их позором. И самое ужасное, что им теперь от этого никуда не деться.

И хотя мы с вами находимся по разные стороны баррикад, я по-человечески понимаю ту душевную боль, которую вы сейчас переживаете. Нам было ясно с самого начала, почему вы так старались убедить меня в своей невиновности. Тем самым вы стремились как-то уклониться от ответственности за содеянное, вы манипулировали показаниями в диапазоне от полного отрицания до совершенно абсурдных признаний об официальном сотрудничестве с американцами. При этом вы, конечно, боролись не столько за свою жизнь, сколько за сохранение чести семьи. Наверное, вы все же обратили внимание на то, что я путем небольших утечек в ходе допросов доводил до вас сведения о нашем знании некоторых фактов вашего сотрудничества с американскими спецслужбами. Но то ли вы не верили мне, то ли на что-то надеялись и потому продолжали с заметной для меня решимостью уклоняться от взаимопонимания. Я считаю, что пришло время говорить только правду. Конечно, это всегда трудно, но вы должны понять, что теперь вам от этого никуда не деться. Для начала даю маленькую подсказку: вспомните, что вы хранили в расщелине поперечной балки крыши дома вашей матери в городе Щелково, и соотнесите это знание с вашим поведением на предыдущих допросах. Думаю, что все после этого станет на свои места. И никакие контраргументы вам не понадобятся для смягчения или оправдания своего предательства…

Поляков чувствовал, как кровь приливает к голове, но он сдерживал себя и продолжал молчать, не поднимая глаз на следователя, опасаясь выдать свои чувства, ибо в душе соглашался с ним.

— Эксперты, — продолжал уверенно Духанин, — четко определят время изготовления и государственную принадлежность изъятых у вас при обысках предметов. Что касается их назначения, то оно уже нам понятно. А вы подумайте, как следует, и примите правильное решение. Было время разбрасывать камни, пришло время собирать их. Предлагаю начать с показаний о том, когда и кем вы были завербованы, что передавали и какие задания вам давались американцами. Исходите из того, что несущественных деталей для нас не может быть, поэтому прошу не упускать их в своих показаниях. Все ваши сообщения, как я уже говорил однажды, будут перепроверяться и потому не хотелось бы, чтобы между нами возникало недопонимание. Вы должны осознать меру своей ответственности и сделать все от вас зависящее, чтобы искупить свою вину хотя бы частично.

Что и говорить, подполковник Духанин умел профессионально вести допросы: иногда он просто слушал ответы на задаваемые вопросы, давая выговориться своему оппоненту, и только в крайних случаях, когда возникала в этом необходимость, мог чуть поднажать и подтолкнуть обвиняемого на путь откровения, чтобы достичь ожидаемого результата. Было и такое, что он давал упрямому и гордому генералу возможность забраться в самые дебри его лжесвидетельства, а затем несколькими деталями или фактами разрушал их в прах и добирался до истины. Но чаще всего допрос строился по жесткой системе: вопрос-ответ. Были и другие психологические и тактические приемы, каждый из которых в определенной степени учитывал особенности личности подследственного. Но общим для всех приемов оставалось правило неукоснительного соблюдения требований закона и обязательная психологическая совместимость следователя с допрашиваемым.