Она тщательно зарядила ружье, которое кто-то из Эбботов привез из Геттисберга, и стала ожидать приезда Пэдрейка. Она знала, что отнять у другого жизнь было смертным грехом, но Мэгги была готова встретиться с Создателем и, если необходимо, объяснить Ему ситуацию. У нее не было сомнений. Самым трудным был лишь вопрос: как можно отнять жизнь у того, кого так сильно любишь?

Она уже привыкла к рыданиям, доносящимся каждую ночь из комнаты Мейв. Однако Мэгги, которая разбиралась в людях, на сей раз ошиблась. Она думала, что Мейв оплакивает свое нерожденное дитя. Ей и в голову не приходило, что Мейв плачет по своему прекрасному отцу, своему любовнику, что она тоскует по его ласкам, по его объятиям, по его сильному и мускулистому телу, по его губам, прижимающимся к бутонам ее грудей. Мэгги и в голову не могло прийти, что Мейв убежала. Не от страха или ненависти, а лишь ведомая первобытным, подсознательным инстинктом самосохранения.

И вот однажды появился Пэдрейк.

— Я приехал за своей Мейв.

— Убирайся, Пэдрейк. Убирайся, и чтобы я тебя больше не видела.

— Ты много лет ждала, чтобы украсть мою дочь. Ты всегда хотела разлучить меня со всем, что принадлежит мне. Ты всегда предавала меня.

— Нет, Пэдрейк. Это ты предал меня. Предал всех нас. Маму, Сэлли. Теперь Мейв.

— Мейв! Я предал Мейв? Что за чушь ты плетешь? — Он смотрел на нее бешеными глазами, в которых, как показалось Мэгги, были и ярость, и злость, и безумие. Бедный безумный Пэдрейк… Она хотела хоть как-то помочь ему.

— Мейв беременна, Пэдрейк.

Мэгги решила, что это все объяснит. Она отвернулась от него и пошла прочь, чтобы не смотреть в его горящие синие глаза.

— Посмотри на меня, — заорал он. — Посмотри на меня и скажи мне правду, ты, вонючая лгунья!

— Я люблю тебя, Пэдрейк, — прошептала Мэгги. — Я тебя люблю. Один Господь знает почему, но я тем не менее сделаю все, чтобы спасти от тебя Мейв. Для того чтобы защитить ее, я не пожалею ни тебя, ни себя. Клянусь!

Пэдрейк ударил ее по лицу, и она упала. Он стал подниматься по лестнице. Мэгги знала, что он не испугается ружья. Здесь было нужно другое оружие.

— Остановись, Пэдрейк! Еще один шаг, и тебя отправят в камеру, которая давно тебя поджидает…

Теперь он поверил ей. Он повернулся и посмотрел на нее. Она сжалась, видя как исказилось от боли его лицо, как синим пламенем вспыхнули его глаза. Он повернулся и пошел к двери. Его последними словами было:

— Пусть твоя душа сгорит в аду, а черви сожрут твои кишки!

До Мэгги дошли слухи, что Пэдрейк уехал в Ирландию. Уладив это дело, она договорилась со своим другом доктором Генноном из детской больницы Эббота о том, чтобы он принял роды Мейв дома. Всю работу по дому она делала сама, так что только четыре человека в мире знали правду, а доктор Геннон поклялся, что сохранит тайну.

Ровно сутки продолжались схватки, после чего Мейв родила дочь, но, к счастью, сама она к моменту родов уже потеряла сознание. Мэгги приняла с виду вполне нормальную розовощекую, черноволосую и голубоглазую девочку, искупала ее и стала ворковать над нею, покачивая у себя на руках. Затем она прошла задними дворами к дому матери с младенцем на руках и оставила девочку Энни, женщине, которая ухаживала за Маргарет и не задавала лишних вопросов. Энни уже доказала, что может годами хранить тайну, — за много лет она ни разу не обмолвилась относительно состояния Маргарет. Через несколько дней, когда Мейв окончательно придет в себя, она самолично доставит девочку в Нью-Йорк, в приют для детей с отклонениями. Но пока ребенка было необходимо спрятать в безопасном месте.

Мэгги положила девочку на руки бабушки, которая стала качать ее со словами:

— А! Малышка нашей Энни! Какая хорошенькая.

Придя в себя, Мейв стала расспрашивать о ребенке, и Мэгги сказала ей, что малышку уже удочерила одна приятная бездетная пара из Огайо, которая воспитает ее как свою родную дочь.

— Можно мне хотя бы посмотреть на ее, тетя Мэгги?

— Так будет лучше, Мейв. Она очень хорошенькая и вполне нормальная. Родители обещали назвать ее Сэлли и очень хорошо заботиться о ней.

— Какая она?

— У нее зеленые глаза и рыжие волосы, совсем как у тебя, — солгала Мэгги. — У Сэлли будет счастливая жизнь, и у тебя тоже. Нам всем просто нужно забыть о прошлом.

— А папа? Что вы о нем знаете, тетя Мэгги?

— Он в Ирландии.

— Я его когда-нибудь еще увижу? — заплакала Мейв.

Мэгги не ответила и прижала Мейв к себе. Она все еще любила брата, однако надеялась, что ни она, ни Мейв больше никогда в жизни не увидят Пэдрейка.

Подруги

Крисси проснулась среди ночи. Первое время ей всегда плохо спалось на новом месте. Но сейчас она поняла, что именно ее разбудило. Крисси услышала, как на соседней кровати плачет Мейв. Бедная Мейв. Ей действительно нелегко. Это была ее первая школа, первая ночь вдали от дома. Крисси сказала в темноту:

— Все будет хорошо, Мейв. Сама увидишь. Здесь совсем неплохо. Мы подружимся с тобой и с другими девочками. Все будет нормально.

Мейв не переставала плакать. Крисси стало невыносимо жаль свою новую подругу. Как хорошо она понимала Мейв, ее одиночество… Как будто тебя окружает сырой холодный туман и некуда от него скрыться.

Первым побуждением Крисси было залезть к Мейв в кровать и успокоить ее, сказать, как она понимает ее состояние. Но Крисси вспомнила, какой болью обернулась ее последняя попытка найти утешение в чужой кровати. Нет, она больше никогда этого не сделает. Она осталась в своей постели. Все же она хотела что-то сделать, сказать, чтобы помочь Мейв, успокоить и утешить ее.

— Я знаю, что мы сделаем, — сказала наконец Крисси. — У меня здесь припрятана коробка конфет. Давай-ка устроим небольшой пир. Будем есть конфеты и курить сигареты. Давай, Мейв, хорошо? И будем рассказывать друг другу страшные истории. Ты когда-нибудь слушала эту передачу по радио — «Ведьминские рассказы»? Давай — кто кого сильнее напугает.

Постепенно рыдания на соседней кровати стихли.

Мейв знала, что никогда не сможет рассказать Крисси, почему она плакала. А плакала она не оттого, что находится в этой комнате, в этой школе. Но Крисси именно с этого момента стала ей настоящей подругой.

— Хорошо, Крисси. Начинай. Ты расскажешь первую историю.

— Обязательно. Только давай сначала я достану конфеты.

Уже вечерело, когда мы с Сарой приехали в школу. Нашему шоферу Генри понадобилось почти два часа, чтобы разгрузить машину и отнести наши вещи на третий этаж. Хотя основной багаж был отправлен заранее, машина была так забита сумками, чемоданами, коробками и всевозможными пакетами, что нам пришлось сидеть на переднем сиденье рядом с Генри.

Несколько девочек со смесью зависти и насмешки смотрели, как Генри вытаскивает чемодан за чемоданом, коробку за коробкой, сумку за сумкой.

— Но их, по крайней мере, двое, так что этот багаж — на двоих.

— Да, но я видела, как он тащит наверх четыре манто…

— Ну и пусть. Мне мама говорила, что это дурной тон, когда девочка носит меховое манто до того, как ей исполнится восемнадцать, до того, как она поступит в колледж или выйдет замуж.

— По-моему, все это глупо. Тем более что нам все равно надо носить эту дурацкую форму.

— Ужин начинается в шесть. Так что у нас есть два часа. Может быть, начнем распаковывать вещи? — спросила я Сару.

Сара взглянула на себя в зеркало, висящее над туалетным столиком, и взбила рукой волосы.

— Не-а. Нет настроения. Слишком устала. Давай просто вытащим что-нибудь, чтобы надеть к ужину. Что угодно. Это не имеет никакого значения. Мы пойдем в холл и познакомимся с другими. Посмотрим, какова здесь обстановочка и что у нас за соседи.

О Боже, подумала я. Мне бы хотелось, чтобы Сара проявила больше активности и оптимизма. Я ужасно боялась знакомиться с девочками, которым предстоит стать нашими одноклассницами на следующие четыре года.