Патрик стал весьма влиятельным и богатым, и его однажды пригласили (исключительно по деловым соображениям) на прием в дом Эбботов, одной из самых видных семей Бостона. Взглянув на дочь хозяина дома, он решил, что женится на ней и войдет в протестантскую семью Бостона номер один. В свои двадцать восемь лет он имел немало денег — а теперь он получит еще и имя Эбботов, а также прочный фундамент для того, чтобы дать самые лучшие возможности своим сыновьям. Он получил эту изящную светловолосую Маргарет со всеми ее изысканными манерами и общественным положением. И не имеет значения, что она нехороша собой, — все бостонские дебютантки — дурнушки. Это было общеизвестно.
Первый Джеймс Эббот был среди первых пуритан, поселившихся в Бостоне в 1610 году, и хотя среди них и родословные были более весомыми и кровь голубее, чем у пилигримов Плимут-Рока, но группа на «Мейфлауер» прибыла раньше них. Поэтому некоторые из первых праправнуков Джеймса Эббота иногда говорили: «Мы приплыли на «Мейфлауере», что не вполне соответствовало действительности».
Этот первый Джеймс Эббот преуспел в торговле; его сыновья занимались кораблестроением, а их сыновья пошли в юриспруденцию, занимались торговыми перевозками, работали с серебром. Когда началась Революция, Эбботы были уже богаты, влиятельны и очень уважаемы. Несколько членов этой семьи были тори, однако Эбботы не очень-то упоминали этот факт. Один из Эбботов был вместе с Полом Ривером, другой подписал Декларацию Независимости, а еще один был среди тех, кто подписал Конституцию. Один из Джеймсов Эбботов был назначен судьей самим Джорджем Вашингтоном.
К тому времени, как начался девятнадцатый век, многие из влиятельных семей потеряли богатство или же свое положение в обществе. Многие, но не Эбботы. Они процветали не только в коммерции, но также в медицине, юриспруденции, а также на поприще образования — один из Эбботов был президентом Гарвардского университета. Один был активистом антирабовладельческого движения в середине 80-х, в то время как другой представитель этого клана был активистом движения, выступающего против запрещения рабства — в конце концов семья вложила немалые деньги в рабовладельческую экономику Юга.
Но одной из наиболее известных и влиятельных семей не только в Бостоне, но и во всех Штатах Эбботов сделала их коммерческая деятельность, поскольку их деньги были вложены в самые различные области. Они занимались пароходами, железными дорогами, металлоизделиями, даже мехами. Современный Джеймс Эббот был банкиром и олицетворял собой все самые лучшие качества этого клана. Его жена Элис была из семейства Хейтов и, следовательно, происходила от потомков «Общества «Мейфлауер». У нее сохранились документы, свидетельствующие о том, что ее предки жили в хижине по соседству с Майлзом Стэндишем на плантации Плимут. Она также была членом Массачусетского общества колониальных дам.
Короче говоря, Джеймс Эббот принадлежал к высшей касте и пытался общаться лишь с представителями столь же высокородных семей, хотя это и не всегда ему удавалось. Однажды ему пришлось пригласить на один из приемов Патрика, хотя он и был ирландцем, а следовательно, человеком с пятном на биографии.
Однако Маргарет Эббот сразу же влюбилась в высокого, красивого, темноволосого ирландца. Втайне она была романтической натурой и хотя получила надлежащее воспитание и знала, что ее будущий избранник должен обладать рядом качеств — деньгами, безупречной родословной (хорошо, чтобы это был какой-нибудь троюродный или четвероюродный брат, чтобы деньги Эбботов остались в семье), гарвардским (в крайнем случае, йельским) дипломом, — все эти требования вылетели из ее головы с поразительной скоростью. У Патрика О'Коннора были деньги и мозги, но этим все и ограничивалось, не говоря уже о его явных недостатках. Однако все это уже не имело никакого значения для Маргарет, попавшей в сети обаяния Патрика.
Обычно не очень разговорчивый и подверженный припадкам бешенства, Патрик предстал перед очарованной Маргарет в наилучшем свете. Он был необыкновенно красноречив, без конца рассказывал забавные ирландские истории и анекдоты. Он обаятельно улыбался, прекрасно танцевал и смог даже спеть несколько печальных ирландских баллад. Все это в сочетании с пронзительными синими глазами и шапкой темных кудрей было чересчур для воспитанной в строгости Маргарет, которая прежде не была избалована вниманием молодых людей. Дело еще было в том, что хотя Маргарет была не такой уж юной девушкой, за ней еще никто всерьез не ухаживал.
Естественно, Патрику и Маргарет приходилось встречаться тайком. И ни разу Маргарет не увидела в блестящем, нежном Патрике даже намека на мрачного, ожесточенного, честолюбивого человека, которым он в сущности был. Он ненавидел истинных протестантов почти с такой же силой, с какой хотел стать одним из них. Маргарет охотно согласилась стать его женой, думая лишь о брачной ночи, когда море страсти захлестнет их.
Ни Маргарет, ни Патрик не испытывали особой приверженности к своей религии. Вопрос состоял только — в том, кто из них пожертвует своей верой ради веры избранника. Они оба были готовы принести себя в жертву: Маргарет, чтобы доказать истинность своей любви, хотела принять более таинственное и экзотическое католичество; Патрик же был полон решимости стать прихожанином церкви св. Павла, поскольку членами общины этой церкви было все семейство Эбботов. Он ни на секунду не допускал мысли о том, чтобы Маргарет обратилась в католичество, — он собирался сам сменить религию, как только женится на Маргарет. Однако он допустил серьезную ошибку. Он позволил Маргарет думать, что собирается сменить религию ради нее, в знак своей беззаветной любви.
И она тайно приняла католичество. Она прошла соответствующее обучение, а затем католическое крещение и намеревалась преподнести Патрику эту новость в день свадьбы в качестве свадебного подарка.
Тем временем Патрик обдумывал план побега. Как ему ни хотелось устроить торжественное венчание в церкви св. Павла, он знал, что такой возможности у него нет. Он устроит празднество потом, уже после того, как они помирятся с Эбботами. Никуда они не денутся — все же Маргарет была их дочерью.
Для заключения брака они отправились в Нью-Йорк. Его партнер Том Мэлли организовал процедуру бракосочетания в своей резиденции на Пятой авеню между Семьдесят первой и Семьдесят второй улицами неподалеку от здания Генри Клей Фрика; осуществил акт судья Парнел Рейли. Том и его жена, красавица Бриджит, организовали прием для полутора сотен гостей, тщательно подобранных из политических, юридических и финансовых кругов, в которых они вращались.
Маргарет была поражена роскошным образом жизни, который вела семья Мэлли. Для нее, привыкшей к строгости и экономности бостонского высшего общества, дворец, выстроенный во флорентийском стиле, показался чем-то совершенно необыкновенным. Экзотические блюда и напитки, подаваемые армией лакеев, также демонстрировали богатство, ранее неведомое Маргарет. В Бостоне количество гостей тщательно рассчитывалось, и каждому полагалось не более одного бокала шампанского. Здесь же шампанское текло из серебряного фонтанчика, окруженного голубями, сделанными изо льда. В спинке каждого голубя было углубление, наполненное икрой. Там были устрицы на серебряных подносах, разделанные крабы, подаваемые на подстилке из мелкоколотого льда на ярко-красных деревянных тарелках, запеченная утка на блюдах королевского копенгагенского сервиза, копченая индейка на старинном споудовском фарфоре. Было видно, что Тому Мэлли и Бриджит нравилось тратить деньги, которые так недавно появились у них.
Том предусмотрительно забронировал для молодоженов люкс в «Плазе». Маргарет вся была в мечтах о том, как проведет с любимым первую брачную ночь, и совершенно не к месту объявила о своем подарке — о том, что приняла католичество, — как раз перед свадебной церемонией. Лицо Патрика потемнело, кровь бросилась в голову. Ему хотелось ударить Маргарет — она одурачила его самым безжалостным образом, разрушила его мечту. Он даже не мог просить ее отказаться от своей новой веры, не объяснив основную причину того, почему женится на ней. Теперь ему придется примириться с тем, что он остался католиком и, следовательно, чужаком для всех тех, кто хоть что-то из себя представлял в высшем свете Бостона.