Он снял с меня мое красное платье и кружевное красное белье.

Он покрывал поцелуями все мое тело… пальцы ног… шею… грудь… бедра. Да, все мое тело, каждый кусочек. (Если ты будешь это делать, я стану извиваться от твоих ласк и вздыхать, и постанывать, и изгибаться, и ласкать тебя, но буду ли я любить тебя? Хочу ли я любить тебя? Могу ли я любить тебя?)

Я зарылась пальцами в его светлые волосы и прижимала к себе, пока мое тело отвечало на его ласки и чувства не достигли своего апогея. Я все время пыталась вспомнить строчку из стихотворения, прочитанного давным-давно, но мне это никак не удавалось. Там было что-то вроде: «Люби меня не за светлые волосы, а за мою душу…»

Ведя машину по темным улицам, я думала не о светлых волосах, а о темно-рыжих. Меня охватило такое страстное желание, что я вынуждена была остановиться у обочины.

88

Тодд ждал меня у дверей, лицо его было совершенно белым. Бледная Ли стояла позади него в своем старом красном халате. Что-то случилось! Что-то ужасное… Что-то с детьми!Что-то произошло с детьми, пока их мамаша шлялась как мартовская кошка.

Тодд протянул мне руку.

— Все нормально, — сказал он быстро. — Это Пити. Но все обошлось. Он попал в катастрофу. На бульваре Сансет столкнулся с другой машиной.

— Но ведь у Пити нет машины, — невпопад заметила я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Вел машину его приятель Эдди, — объяснил Тодд.

— Он сильно пострадал?

— У него сотрясение мозга, но говорят, ничего страшного.

— Где он?

— В Университетской больнице. Я был там, затем отвез Сьюэллен домой. Она захотела вернуться к Бекки. Говард все еще там.

И только тут я заметила, как он обнимает меня за плечи, как бы стараясь успокоить.

— Ты что-то скрываешь от меня?

— Они были пьяны. Пити и Эдди. И кроме того, имеются признаки того, что принимали наркотики…

— О Господи! А Сьюэллен?

Я вывернулась из его рук и бросилась назад к машине.

— Куда ты? Уже очень поздно…

— Я должна поехать к Сьюэллен!

— Я поеду с тобой.

— Не надо, — не согласилась я, взглянув на Ли, которая показалась мне совсем старенькой и очень худенькой. Она сильно переживала из-за этого происшествия. Я знала, что она очень любит и очень уважает Сьюэллен. — Останься здесь с детьми и Ли.

Сьюэллен отворила дверь. У нее было каменное лицо.

— Я так и думала, что это ты. — Сьюэллен, которая плакала, когда убили Джона Кеннеди и его брата, и Мартина Лютера Кинга, и Джона Леннона, и Натали Вуд, теперь смотрела на меня совершенно сухими глазами, теперь, когда ее родной сын лежал в больнице с сотрясением мозга. Я чувствовала, что так не должно быть. Я обняла ее. Я плакала. — Все в порядке, — успокоила она меня. — Врачи говорят, что все обойдется.

Мы прошли на кухню, чтобы выпить кофе.

— А как его приятель, Эдди? — спросила я.

— Практически не пострадал. Небольшой кровоподтек.

— Ну, слава Богу! А та, другая машина? Там кто-нибудь пострадал?

— Там был только один человек. Шестнадцатилетняя девушка — она сидела за рулем. У нее множество переломов. Возможно, ей целый год придется провести в больнице.

— Ой, бедняжка. Слава Богу, что не погибла.

— Она была в сильном наркотическом опьянении — «ангельская пыль».

— О… — «Ангельская пыль». Такое красивое название для смертоносной дряни.

— Она была в сильном наркотическом опьянении, мой сын и его приятель были не только пьяны, но и одурманены. Все трое — ни один из них не старше шестнадцати — с ядом в крови и ядом в голове, сидели за рулем машин. Питер и Эдди возвращались из Венис, где они, по всей вероятности, купили еще бутылку, поскольку им, очевидно, не хватило выпитого.

— Откуда ты это знаешь?

— Полиция выпытала у Эдди.

— А где Эдди?

— Родители увезли его домой. На нем нет ни царапины. Они, его родители, только что подарили ему эту машину на день рождения. Ну что можно сказать о людях, которые дарят машины детям, вытворяющим за рулем Бог знает что!

— Да ладно, Сьюэллен, не думай об этом. Забудь про все. Слава Богу, они живы. Сейчас это самое главное.

— Ты так думаешь? — спросила она тихо.

— Что с тобой? Что это за вопрос?

— Я всегда считала, что у меня счастливая семья. Хорошая семья. Но я ошибалась. Я думала, что если буду делать все так, как надо, то ничего плохого в моей семье не случится. Да, я, конечно, беспокоилась из-за Пити и этого его оркестра. Я подозревала, что кое-кто из его друзей могут быть панками, знаю так же и то, что множество ребят пьют и принимают наркотики, но я верила в Пити, в нас всех. Я думала, что у меня хорошая любящая семья, славный сын…

— Не надо говорить об этом в прошедшем времени, Сьюэллен. У тебя и сейчас хороший сын. Не драматизируй. Возможно он в первый раз в жизни…

— Я не драматизирую. Мне все так говорят, и это уже осточертело! У меня сын, которому только-только исполнилось шестнадцать и который напился и нанюхался какой-то дряни… и, возможно, принимал еще большую дрянь и раньше и, возможно, будет продолжать принимать эту гадость в будущем… Когда-нибудь он может просто умереть от передозировки… Уж лучше бы он умер!..

— Сьюэллен! Ты говоришь просто ужасные вещи! Господь накажет тебя!

— Он уже сделал это.

— Сьюэллен! Твой сын почти не пострадал в автомобильной катастрофе, и он остался жив в катастрофе, в которой мог погибнуть. Подумай, возможно, этот несчастный случай послужит ему уроком. Он просто испугается и больше этого не повторится.

— Ах, Баффи, ты просто дурочка! Шестнадцатилетние мальчишки ничему не учатся в таких происшествиях, если с ними не происходит ничего страшного. Единственное, что Питер понял, это то, что он бросил вызов системе и вышел сухим из воды. Он будет думать, будто всегда сможет выйти сухим из воды. А вот я кое-что поняла. В этом «райском уголке» не может быть такой вещи, как счастливая семья. Это гнилое место. Ребята помладше балуются «ангельской пылью» и марихуаной, ребята постарше нюхают кокаин, мы все принимаем таблетки, все здесь прогнило, все врут друг другу. Мы все в опасности. А ты здесь сидишь и изрекаешь свои банальности… Мы живем не в сказочном мире! И ты прекрасно знаешь, что здесь все прогнило. Здесь все провоняло, и от нас тоже несет этой гнилью. И не думай, что я не знаю, что между тобой и Тоддом что-то происходит. Именно здесь что-то произошло с вашим браком — с браком, который, как я считала, был заключен на небесах. А дети? Почему ты так уверена, что Меган — такая хорошая девочка? Как можно быть в этом уверенной, зная, что происходит вокруг тебя?

— Не надо, Сьюэллен, — умоляюще произнесла я. — Это больно слышать и ты просто расстроена и вымещаешь на мне… — Я накрыла ее руку свой.

Но она отдернула ее.

— Ты в этом уверена, Баффи? А Меган? Говорят, что половина школьников в Лос-Анджелесе курят травку и пьют, я уж не говорю об остальном. Почему ты считаешь, что твоя дочь лучше других? Может быть, когда ты считаешь, будто Меган у какой-нибудь подруги или на уроке танцев, она трахается с каким-нибудь типом до посинения?

— Ты не права, Сьюэллен. Ты пережила потрясение, ты — в шоке. Но все будет хорошо. Вот увидишь. Ты решишь все свои проблемы. Вместе с Говардом. Ты направишь Пити на истинный путь. Вы оба умные и сильные и…

Она покачала головой:

— Этого недостаточно… Ой, Баффи! Ну зачем мы уехали из Огайо?

Только не спрашивай меня об этом, Сьюэллен! Я задавала себе этот вопрос тысячу раз!

Но сейчас я не могла сказать этого Сьюэллен — именно сейчас, когда она вся окаменела от горя.

Я улыбнулась ей, намереваясь продолжать игру в волшебную сказку.

— Мы уехали из Огайо в поисках хорошей жизни, лучшей жизни. Ты увидишь: все будет хорошо.

— Ну конечно, — произнесла она так, как будто рот ее наполнился желчью. — Прекрасная жизнь. Землетрясения и оползни, лесные пожары и ядовитые туманы, забитые машинами улицы и отсутствие стоянок. С одной стороны засуха, а с другой — скользкие, как каток, улицы, когда наконец-то пройдет дождь. И высокие цены. И дети, которые сворачивают на дурную дорожку, и изменяющие тебе мужья.