План его удался в полной мере — у нападавших не было ни единого шанса. Выждав, покуда гондурасская хрюшка практически уткнется своим пятачком в первые редуты, потеряв наступательную скорость, он умело подстегнул бойцов короткой командой:

—　Бей кросавчегов!

Грозная в открытом бою, но совершенно беззащитная в данной ситуации боевая «свинка» в считаные секунды была превращена в отборный свиной фарш шквальным огнем из всех калибров.

Атаман Борис решил собирать рохляндское войско вдали от столицы, чтобы не привлекать излишнего внимания вражеских лазутчиков. Возле безымянного горного перевала, в надежно укрытом от посторонних глаз тайном урочище был разбит временный лагерь, в который стекались отряды со всех концов Рохляндии.

Самолично четырежды в день проводил он поверки во вновь прибывших частях, объезжая их с многочисленной свитой и принимая нехилые подношения и угощения — короче, был сыт и пьян круглые сутки. Собственно управленческие функции он давно свалил на министра обороны, периодически наведываясь к нему за отчетом, если, конечно, оставалось время. Оставалось оно не слишком часто, поэтому частенько их беседы носили формальный характер.

Вот и сегодня атаман пребывал не в лучшем расположении духа, а потому побеседовал со своей правой рукой, что называется, с «колес»:

—　Как идет весенний призыв?

—　Студентов и пацифистов уже построили. Остались только голубые — из них думаем формировать спецбатальоны для заброски в тыл врага, пусть заходят сзади,　— оттарабанил генерал.

Наклонившийся к Борису адъютант о чем-то напомнил рохляндскому управителю, и тот, постучав себя по лбу, вопросил:

—　Вспомнил! Альтернативную службу наладили?

—　А как же — теперь вместо двух лет можно служить три года. Какая-никакая, а все ж альтернатива!!!

Кажется, ответ вполне удовлетворил Бориса Николаича:

—　Ну, лады,　— заходи вечером в мою палатку, и прыснем это дело.

Генерал, который явно хотел обсудить еще несколько вопросов, потрусил вслед за двинувшимся дальше штабным экипажем, на ходу докладывая шефу: — Вчера поймали Али-бабу и сорок разбойников, куда их?

Однако Борис сегодня, как, впрочем, и всегда, не был расположен решать глобальные вопросы:

—　Али к стенке, бабу ко мне. Остальных — в отряд. Больных и режиссеров — в штрафбат!

Штабная машина двинулась по горной дороге в верхний лагерь, где расположились командование и личные отряды рохляндского атамана. Вскарабкавшись на широкую площадку, где полукольцом выстроились многочисленные палатки, машина остановилась напротив центрального шатра.

Тем не менее, Борис, выбравшись из кабины, проигнорировал малиновую дорожку, упиравшуюся прямо в его роскошные по походным условиям апартаменты, и знаком отпустив своих подчиненных восвояси, направился в противоположную сторону — к обрыву, откуда открывался замечательный вид на раскинувшийся внизу палаточный город.

Агроном, с кисетом в руках прогуливавшийся неподалеку в поисках любопытных растений для личного гербария, неслышно подошел поближе и расслышал, как большой рохляндский начальник недовольно бормочет себе под нос:

—　Ну, что за люди. Сто раз говорил: ставьте палатки строго по линии!

Агроном с интересом поглядел вниз, чтобы получше разглядеть, что так рассердило атамана, отсюда с высоты птичьего полета отчетливо было видно, в какое непотребное слово складываются палаточные ряды внизу. Отсмеявшись, бомж аккуратно тронул впавшего в бешенство Бориса и, махнув в сторону лагеря, заметил:

—　Только массовые расстрелы спасут родину от анархии.

Вздрогнув от неожиданности, рохляндский владыка внимательно оглядел советчика с ног до головы и все же согласился с ним:

—　Мысль интересная.

Агроном решил закрепить успех и продолжил:

—　Эх, Боря… одни мы с тобой еще думаем о народе. Остальные только воруют!

Атаман секунду внимательно смотрел на бомжа, словно оценивая, не шутит ли паря, а потом расплылся в широкой улыбке. Приобняв Агронома, он потянул его в сторону своего шатра:

—　Дело говоришь! А не пора ли нам по такому случаю… подкрепиться?

Словно двое закадычных друзей, они так и дошли до самой «ставки» рохляндского атамана, но уже у самого входа их внимание привлекли несколько лошадей на привязи, которых тщетно пытались успокоить несколько бойцов — коняшки брыкались и молотили копытами воздух, не подпуская к себе никого.

Борис сдвинул брови, взглянул на Агронома и кивком головы показал: «Пойдем, мол, глянем, че за ботва».

Возле разбушевавшихся лошадей о чем-то уже беседовали Лагавас с сыном Бориса и по совместительству командиром личной гвардии атамана. Вездесущий Гиви тоже стоял неподалеку, периодически встревая в разговор.

—　Чего это вся скотина взбесилась?　— поинтересовался Лагавас.

Недовольно глядя на досужих зевак, русоволосый спец по коням стащил с себя потную тренировочную майку с эмблемой своей команды и швырнул ее в морду особо бушующей животины, отчего та рухнула на спину и задергала копытами, после чего бравый коневод наконец-то удостоил эльфа отпетом:

—　В районе эпидемия лошадиного бешенства. Поголовные прививки.

Гиви скрючило так, будто он наступил на высоковольтный кабель мокрыми ступнями:

—　Короче, Склифосовский. Иди ты со своими уколами.

Эльф зло посмотрел на недомерка и зашипел:

—　Тебе не интересно — не мешай.

Снова повернувшись к блондинистому спортсмену, он продолжил опрос:

—　А в какое место колют?

Командир половцев, наблюдавший, как, следуя его примеру, его подчиненные валят с ног лошадей с помощью своего спортинвентаря, усмехнулся:

—　А за какое поймают. Обычно — в самое мягкое. Тебя, видать, в мозг.

Гиви, со всех ног бросившийся к подошедшему Агроному, заверещал как ужаленный:

—　Агроном. Говори атаману, что хочешь — пусть меня в мозг колют, а за задницу я себя трогать не дам!

Бомж поспешил успокоить не слишком сообразительного товарища:

—　Тебя, Гиви, однозначно туда и уколют. Закон об эвтаназии принят в первом чтении.

В горах темнело рано, но палаточный городок на, скале тем не менее жил своей жизнью. В розовой палатке, щедро украшенной кружевными узорами, проживала рохляндская принцесса.

Привычная к развеселой дворцовой жизни девушка спасалась от скуки по-своему — поскольку. Агроном отказался играть с ней в дочки-матери на деньги, мотивируя это туманными намеками на отсутствие в походной аптечке средств контрацепции, ей пришлось найти новую жертву, которой на этот раз стал так же порядком заскучавший Гек. Ушлая тетка «купила» подростка простым методом — предложила устроить игру в «переодевалки». Карапуз, наивно намеревавшийся поглазеть на голую тетку, охотно согласился водить первым.

Нарядив карапуза в костюм мушкетера, девушка от души нахихикалась в кулачок над глупым коротышкой. Последним штрихом стала дурацкая шляпа с пером, которую она нахлобучила на голову доверчивого мальчугана:

—　Вот так! Боярский умрет от зависти! А то ведро, что ты хотел надеть, тебе аж по пояс!

Гек выхватил прилагавшийся к костюму крепко проржавевший обломок шпаги и, размахивая им, двинулся на девушку:

—　Гоп-стоп. Мы подошли из-за угла. Гоп-стоп. Ты много на себя брала. Теперь… твоя очередь переодеваться!

—　Ага, щаз! Во-первых, это Розенбаум! Ты запомни парень: не всяк усак — Боярский! А во-вторых, с такой коротулей на баб ходить стыдно, так что живо дуй в каптерку. Возьми там оружие посерьезнее. Скажешь, что от меня. Давай! Бегом давай, а я пока подумаю над твоим предложением.

Воодушевленный нарисованной перспективой Гек выскочил из розового шатра и помчался за новым моджо, едва-едва не налетев на брательника рохляндской принцессы, сидевшего возле тускло мерцающего неподалеку костра.

У появившейся вслед за питомцем девушки родственник как бы невзначай поинтересовался:

—　Это кто? Суворовец?