Весь вечер Антон только и думал, так это о семье. Как она будет после его исчезновения? То нагонял на себя страхи, то успокаивался, старался рассуждать здраво.

На следующий день подняли по тревоге ближе к вечеру, выдали по две гранаты, несколько обойм с патронами к винтовке, сухой паек на три дня. Значит, настал черед и роте полицаев идти на партизан.

Загрузились в крытые грузовики, покидали райцентр почти в сумерках. К ночи добрались до Вишенок, спешились, и уже походным маршем выдвинулись в сторону Руни. Шли почти всю ночь по просекам, выдвигались на исходный рубеж.

Занимали позиции такой же роты только с соседнего района. Меняли ее. Слева и справа располагались немцы.

Окапываться не стали, да и где в лесу выроешь окоп? Тем более – завтра прочесывать лес цепью. Об этом поведали сменщики. Они больше двух недель до этого гонялись по лесам за партизанами. Говорили, что особых кровопролитных боев не было – так, мелкие стычки, все больше авиация и артиллерия утюжили лесной массив. Однако, среди них было четверо погибших, и раненых человек одиннадцать.

Антон сделал для себя вывод, что в любом случае на рожон лесть не следует.

То ли дремал, то ли бодрствовал, прислонившись к дереву. Хотя и лето, а в лесу все же зябко, тепло быстро покидает тело, холодок закрадывается под одежду практически беспрепятственно. Чуть замерз – и сна как не бывало. Пока согреешься, покрутишься – какой сон? Так, мучение, а не отдых. А тут к утру туман накрыл лес, одежда стало волглой, тяжелой, неуютной. Больше злился, чем спал.

Позавтракали сухим пайком, и сразу же последовала команда на прочесывание леса.

Солнце только-только успело приподнять пелену тумана, начала понемногу рассеивать его, как где-то на правом фланге завязалась перестрелка. Судя по всему – немцы наткнулись на партизан или на их засады. Об этих засадах и заминированных участках говорили на сегодняшнем построении.

Все это всплыло в памяти Антона вот сейчас, когда шел в цепи, чутко вслушиваясь в перестрелку, внимательно осматривал стоящие перед ним деревья и кустарники. Слева от него продвигался Петька Мухин: так и не отстает от Антона! Щербич даже стал привыкать к его присутствию, и когда не обнаруживал парнишку рядом с собой, непроизвольно начинал его разыскивать.

Справа расталкивал кусты и матерился командир взвода пятидесятилетний Макар Егорович Булах, полицай из районного центра. Идейный, из обиженных, – как определил его для себя Антон. Из раскулаченных. Как-то в курилке рассказывал и про десятины земли, мельницу, батраков.

Лес редел, все чаще стали попадаться кустарники, молодые заросли березняка, ельника, впереди маячил огромный просвет между деревьями. Стрельба на правом фланге вроде и не стихала, а, напротив, были слышны и взрыва гранат. Щербич даже не увидел, а, быстрее, почувствовал, как мешком осунулся на землю взводный, и только после этого услышал сначала один, а потом и целую череду выстрелов прямо перед собой с той стороны поляны. Мгновенно упал, откатился за сломанную лещину, вжался в землю, вскинул винтовку и несколько раз выстрелил в ту сторону. Противника не видел, стрелял быстрее для острастки, для самоуспокоения, для очистки совести.

Повернул голову вправо – Булах корчился на земле, стонал, прижимая руки к животу. Слева – Петька за сосенкой испуганно смотрел в сторону партизан, забыв, что и у него есть оружие.

Стрельба усиливалась, рота залегла, стала отстреливаться.

– Эй, вояка! – окликнул его Щербич. – Быстро к взводному. Он ранен. Посмотри – может, нужна помощь!

В ответ побледневший Мухин затряс головой и еще сильнее втиснулся в землю.

– Твою гробину мать! – выругался в сердцах Антон, перехватил винтовку за ремень у ствола, пополз к Макару Егоровичу. – Вояка хренов!

Тот лежал, скорчившись, не отнимая рук от живота, рядом валялась винтовка.

– Куда ранен, дядя Макар? – присел за дерево, пытаясь осмотреть рану командира.

– Жжет, огнем жжет в животе, Антоша, – стонал взводный. – Смерть моя приходит, смертушка, – лицо взводного бледнело с каждой секундой, стали видны синие прожилки на щеках, изо рта пошла кровь.

– Погоди, может, спасти можно, к врачам надо, – повернул его лицом вверх, отвел руки от живота, расстегнул одежду. – Погоди, погоди, – успокаивал раненого. – Не все потеряно, выживешь, дядя Макар.

В животе, чуть выше пупка, зияла маленькая аккуратная дырочка с почерневшими краями, из которой начинала сочиться тоненькая струйка крови. Просунув руку под спину, Антон нащупал на позвоночнике торчащие кусочки кости. Пуля прошла насквозь, и на выходе раздробила позвоночник.

Щербич знал, что с такими ранениями не живут. Тут дело во времени – когда умрет раненый, вот и все. Кишки заштопать невозможно.

Перекинул винтовку за спину, взял взводного на руки, и понес в тыл, к обозу, где есть врачи, и где нет стрельбы. Эта причина была главной, когда Антон принял решение вынести раненого.

А за спиной уже слышны были команды на немецком языке, повторялись на русском.

– Los! Los! Вперед, вперед!

Щербича остановил командир роты, что перебегал вдоль залегшей цепи, поднимая подчиненных в атаку.

– Ты куда, твою мать? – накинулся Белов на Антона. – Улизнуть захотелось?

– Товарищ раненый, спасать надо, – ответил ему, тяжело дыша, но не остановился, продолжал идти со своей ношей. – Успеть бы.

– Для этого есть фельдшера, – ротный ухватил Щербича за рукав, остановил. – Положи под дерево, а сам немедленно в строй. Принимай командование взводом!

Антон опешил. Секунду – другую смотрел на ротного, на его перекошенное гневом лицо.

– К-какой взвод? Булах умирает!

– Застрелю! За неисполнение приказа – застрелю! – орал командир, размахивая пистолетом перед глазами Антона. – Поднимай в атаку взвод! Немедленно! – буквально вырвал из рук раненого, не положил, а почти бросил его под дерево. – Вперед, твою гробину мать! – выстрелил поверх головы подчиненного.

– Ну-ну, – таким бешенным своего командира он еще не видел. Перехватив винтовку руками, пустился на огневую позицию, но тот дикий взгляд ротного запомнил, и выстрел у себя над головой тоже.

Бой разгорался. Врагов разделяла только поляна – каких – то пятьдесят метров. Белов приказал Антону брать взвод и атаковать партизан с левого фланга.

– Второй взвод, за мной! – перебегая от одного до другого, Щербич уводил подчиненных влево, в сторону от грохота взрывов, от трескотни автоматов и винтовок. Решил немного углубиться в лес, и только потом заходить во фланг противнику, а еще лучше – зайти с тыла, если получиться.

Поперек маршрута взвода пролегала просека с высокими деревьями на этой стороне, и мелкими кустарниками на той, притом, заросли находились в некотором отдалении, что делало ее достаточно широкой.

Выстрелы и взрывы становились глуше, стрельба отдалялась, в какой-то момент все почувствовали облегчение, расслабились, и в это мгновение с близкого расстояния, почти в упор заработал пулемет партизан. В помощь ему тут же подключились автоматы и винтовки. Казалось, стрельба ведется со всех сторон. Взвод заметался, пытаясь найти укрытие за деревьями. Ни о каком управлении подчиненными не могло быть и речи, да ни кто и не учил Антона такому искусству. Он мгновенно забыл о приказе командира роты. Сейчас им руководил инстинкт самосохранения, а он подсказывал, что надо спасать собственную шкуру.

Это был не первый бой Щербича. Он не поддался панике, в отличие от Петьки Мухина, который забегал, замельтешил с перекошенным от страха лицом, и тут же напоролся на пулеметную очередь, споткнулся, рухнул лицом в муравейник. Даже не успел выстрелить ни одного раза.

Антон укрылся за широким стволом старой сосны, оценил обстановку. А она была явно не в его пользу. Партизаны практически окружали взвод, и выбраться отсюда живым могло помочь только чудо или немедленная атака немцев. Он хорошо слышит команды противника, даже видит, как, перебегая от дерева к дереву, они приближаются к нему. Несколько человек со взвода еще в самом начале стрельбы смогли уйти назад, отступить, и уже с расстояния пытались помочь сослуживцам, попавшим в окружение. Их редкие одиночные винтовочные выстрелы заглушались непрерывной трескотней автоматов и пулемета партизан.