— Вы видели, куда он побежал?

Прежде чем ответить, старушки переглянулись.

— Нет, сэр. Отсюда все кажутся на одно лицо.

Полицейский обратился с тем же вопросом к отцу семейства из пяти человек, дружно поедавшего попкорн.

— Нет, — буркнул отец семейства.

Полицейский повернулся к Мотли.

— Сэр, вы видели человека, которого мы преследовали?

Голос Мотли оказался самым громким и надтреснутым.

— Я не следил.

Полицейские скривили рты от отвращения к подобной персоне, однако при виде Сиам дружно заулыбались. Один, задрав голову, почтительно спросил:

— Мисс, вы не заметили мороженщика, за которым мы гнались?

Сиам посмотрела вниз и кротко ответила:

— Нет.

К удивлению, толпа встретила ее ответ одобрительным гулом. Полицейские покинули пляж. Сиам радостно повернулась к Зигги.

— Я так рада, что ты привез меня сюда! — Она разгладила свое тесное сиреневое платье. — Просто здорово. Вот находчивый народ, Зигги, ну и народ! — Она улыбнулась. — И парень хорош. Какая отвага!

— Его зовут Барни. — Он наблюдал за ее реакцией. — К нему мы и приехали.

— Ты хочешь сделать его моим гастрольным администратором? — Столь нелепый выбор поверг ее в шок. — Разве у него есть опыт? — В голосе прозвучали нотки осуждения.

— Он служил в армии, участвовал в войне.

Борясь с возмущением, она стиснула зубы, все свидетельствовало о том, что разговор окончен.

— Он — именно тот человек, который поможет тебе продержаться на нынешних гастролях, — не сдавался Мотли.

— От хорошего организатора гастролей зависит моя жизнь! — сердито бросила она.

Те, кто прогуливался по пирсу, уже бросали на них недоуменные взгляды. Зигги взял ее за руку и повел прочь отсюда. Она высвободилась.

— Согласна, он ловко ушел от погони. Но это обычное мелкое правонарушение. — В деле ведения наступления, внешне смахивающего на оборону, ей не было равных. — А подкупать диск-жокеев он умеет? Тут нужен талант. Способен он на преступления, требующие нежного обхождения?

Зигги ласково сдвинул ей на лоб солнцезащитные очки и негромко произнес:

— Он обладает всеми необходимыми достоинствами. Ты когда-нибудь поймешь, что существуют более важные вещи, чем умение организовать рекламу.

Сиам знала, о чем речь, поэтому внимательно слушала. Потом длинными беспокойными пальцами опустила на глаза очки. Он увидел, как она нервно закусила нижнюю губу.

— Додж приставил к тебе своих лучших людей…

— Не упоминай при мне его имени! — крикнула она.

Мотли отвел ее в сторону, чтобы на них не глазели привлеченные громким разговором гуляющие.

— Прости меня, Зигги. Я обещала, что буду держать себя в руках. С истериками покончено. Я уже достаточно наоралась, чтобы остаток жизни провести спокойно.

— Хорошо. — Он понял, что при упоминании Доджа она просто не в состоянии удержаться от визга.

— Я могла бы его задушить. — Она сжала руку Мотли. — Я так счастлива, что ты — мой менеджер! Это самое лучшее, что со мной случилось. — Ее нижняя губа задрожала. — Я исправлюсь.

— Только не держи все в себе.

— Не говори мне этого! — крикнула она и поспешно перешла на шепот: — Ну, выпущу пар, что с того? Яд все равно останется во мне. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь! Буду жить с ядом в душе, пока не расправлюсь с ним, как он расправился со мной. — Она зажала рот рукой, чтобы подавить рыдание. — Твои советы напрасны, я отомщу с помощью такого сильного средства, как яд!

— Сиам, — взмолился он, — переступи через это! — Он удерживал ее на деревянном настиле, подальше от медленно кативших по мостовой машин.

— Зигги! — Она перегнулась через ограждение, словно почувствовав тошноту. Всегда старалась увеличить расстояние между собой и им, прежде чем высказать что-то очень личное. — Он заставил меня почувствовать себя такой слабой, что я готова его убить.

— Забудь. Выбрось все из головы.

— От червей просто так не избавиться. Сколько ни изгоняешь их, они все равно ползут обратно. И возвращаются всякий раз, когда пропадает уверенность в себе. Нельзя же все время только и делать, что бодриться. Я обязательно должна нанести ответный удар.

Но вот вся злость вышла. Именно это и испугало Мотли. Теперь Сиам была полна холодной решимости поквитаться. В этом, по убеждению Мотли, и заключалась главная опасность — мстительность способна ослабить ближнего. Этого зрелища Мотли избегал.

— Не будь у меня собственной жизни, — не унималась она, — я бы тоже стала таким вот червем. Сплошная агрессия! Бесила бы и унижала людей, они бы меня попомнили.

— Я согласен с тобой, Сиам. Тяжелые воспоминания всегда тебе же во вред. Хотя они зачастую — источник силы.

Он попробовал увлечь ее обратно к лимузину, но она уперлась.

— Нет, я хочу подышать свежим воздухом.

— Все-таки что сделал тебе Додж?

Она словно не расслышала вопроса.

— Добиться успеха — один из способов убить его. Но я хочу успеха не ради этого, а ради самой себя.

— Он тебя грязно домогался? — спросил Мотли, сожалея, что вообще затронул эту тему.

— Ты имеешь в виду секс?

Мотли кивнул.

— Я пошла на это с открытыми глазами. Даже приняла за любовь. — Она криво усмехнулась. — Просто захотела свободы. Прочь оковы! Страшно признаваться, но я была счастлива, когда уступила ему. Это я-то, скромница! Ну, похожа я на скромницу? Я позволяла ему вытворять с собой все, что ему хотелось. Полностью раскрепостилась!

Она вскинула голову, пытаясь успокоиться.

— Откуда было знать, что он и не думал доставлять удовольствие мне! Моя уступчивость всего лишь льстила его самолюбию. Правда, хотелось иногда попросить его сделать мне приятное, но мешал страх. Была слишком напугана его властью надо мной. Не знала, насколько мало для него значу, пока не заболела в пути. Ты знаешь, какая мерзкая жизнь даже у самых лучших исполнителей? Он, как и все остальные, только кричал на меня. Никто за меня не боролся, никто не пытался поставить меня на ноги. Никто не сказал, что мне нужен отдых. Не догадались хотя бы оставить меня в покое. Их волновало одно: возврат денег и отмена выступлений. Отвратительно! А я расшибалась ради него в лепешку, норовила лишний раз доказать свою преданность, но была всего лишь бессловесным предметом, инструментом. Я настолько устала, а всем было на меня наплевать! Чем беспомощнее я становилась, тем больше он измывался надо мной. Я уже не была певицей, я вообще перестала быть человеком, сделалась вещью, которую можно упаковать и продать, стала товаром. Уже не была даже женщиной. Почему я утратила волю к сопротивлению? Почему? Наверное, отступила перед мощью денег.

Мотли подвел ее к лимузину и распахнул заднюю дверцу. Она все не унималась:

— Этот проклятый шоу-бизнес превратил его в сейф… И он запер на замок все свои чувства.

Тесное платье не давало ей двигаться, ноги подкашивались, ступенька лимузина была слишком высока; она хотела придержать дверцу носком туфли, но промахнулась и упала на одно колено прямо на коврик внутри салона. Но вместо того, чтобы подняться, вдруг закрыла лицо руками и дала волю слезам.

Мотли кое-как запихнул в салон ее ноги и захлопнул дверцу. Она так и осталась стоять на коленях на полу лимузина, заливаясь слезами. Впрочем, к тому времени, когда он, обежав машину, уселся за руль, она немного успокоилась. Он заехал на тротуар и, взревев мотором, развернул длинный автомобиль в тупике.

— Прости меня, Зигги.

Он не мог разглядеть ее в зеркальце заднего обзора. Она по-прежнему оставалась на полу, уронив на сиденье голову. Мотли осторожно напомнил:

— Я бы не порекомендовал тебе Барни, не будь у него опыта. Тебе не мешало бы дать ему шанс.

Он не успел втянуть голову в плечи, но, по счастью, удар пришелся не по черепу. Раздался звук разрываемой ткани, потом показалось, что кто-то над ухом разбивает лед. Пострадало ветровое стекло: его пересекла безобразная трещина. Туфля ударила Мотли по руке. В самый последний момент он заметил мусорный контейнер на мостовой и успел затормозить, правда, лимузин перегородил проезжую часть, едва не врезавшись в колесо грузовика.