Мотли усмехнулся. Опытный бизнесмен обладает умением порою быть Нескромным, однако всегда вызывает к себе доверие.

— У меня нет на заднице магнита, притягивающего бабки, — признался он. — Поэтому мне приходится вкалывать. Вот так-то. — Косясь на визитки у Барни в руках, он засопел носом. — Неплохие ребята. — Он подал ему блокнот в кожаном переплете. — А вот эти — настоящие мерзавцы. Здесь только самые главные диск-жокеи в каждом из городов. Если они станут зарываться, отпугни их: скажи, что у нее чесотка. Сегодня вечером, перед вашим отъездом, я выдам тебе наличные. Пускай дает сколько угодно газетных и телеинтервью, лишь бы не пошла носом кровь. А теперь, — Мотли опять раздул ноздри, — лично о тебе. — Голос его стал тих и доверителен. — Сиам будет настолько изматываться, что я за тебя не беспокоюсь. С сексуальной точки зрения она — полный ноль. Но, — его лицо пошло морщинами, — мне не хочется, чтобы она тебя к кому-нибудь приревновала. Пока ты при ней, сторонись других женщин. Какая бы сочная бабенка ни запрыгнула тебе на колени, гони ее. Даже если ты для Сиам — пустое место как мужчина, даже если вы ненавидите друг друга, ты обязан проводить все время с ней. Кстати, — он кашлянул, — чуть не забыл. Вот последняя карточка. По-моему, пора поставить ей новый противозачаточный колпачок.

— В теперешнем ты не уверен?

— Не вполне. Надо обеспечить полную надежность. Ты поведешь ее к этому гинекологу — смотри, чтобы обязательно сходила!

— Почему она не принимает противозачаточные пилюли?

— Это для нее слишком абстрактно.

Барни оценил проницательность Мотли.

— Это все?

Мотли веско поерзал в кресле и набрал в легкие побольше воздуху, готовясь к необходимому, но уж больно противному совету.

— Никогда не забывай, что тебе доверен пакет на много миллионов долларов. Она способна заработать больше денег, чем многие заводы с мировой репутацией. Будь осторожен. Это приказ. Когда она перестанет считать тебя героем, позвони мне и откажись от места. Я сам тебя заменю. Мне наплевать, если вы будете ругаться, проклинать друг друга, неделями не разговаривать. Мужчина и женщина могут жить вместе вопреки рассудку. Но если ты почувствуешь, что она перестала тебя уважать, то это будет означать, что ты превратился в использованный клочок туалетной бумаги. Тогда ты звонишь мне и говоришь: «Зигги, у меня спустил мячик». Я пойму тебя и отнесусь к тебе уважительно. Я имею в виду уважение в конкретном — денежном — выражении. — Он сжал кулак, показывая Барни, во что ему надо превратиться на полгода. — Если она устанет от гастролей, если возненавидит новые города, публику, свою жизнь без крыши над головой…

— То я не стану преувеличивать ее терзаний, — подхватил Барни, — а поведу ее в китайский ресторанчик или в кино.

Мотли довольно закряхтел, захлопнул крышку чемоданчика и подал его Барни.

— Держи свою аптечку. Тебе предстоит тяжелая, мерзкая, одинокая жизнь, но ты все равно обязан привезти ее назад величайшим секс-символом со времени сотворения мира.

Этот ржавый рекламный прием был для Барни слабоват. Мотли мгновенно обнаружил свою промашку и прибег к другому средству:

— О чем бы ты сам хотел меня спросить?

— Уверен, что все сложится хорошо. Она вернется знаменитой. А вот что потом?

Мотли улыбнулся.

— Ты назовешь собственную цену или просто сможешь продолжить этот бизнес самостоятельно. Ты будешь уже иным человеком, не тем, что сидит передо мной сейчас. У тебя появится главное — ценнейший опыт.

— А она? Ей больше не понадобится помощь?

Вопрос вызвал у Мотли беспокойство. Он вжался в кресло, сгорбился, его гуттаперчевое лицо пошло глубокими морщинами.

— Тогда-то, — ответил он, волнуясь из-за появления невидимого, но всеразрушающего семени сомнения, которое не сумел убить даже весь его многолетний опыт, — и прольется яд.

Мотли встал и проводил Барни до двери.

— Сегодня вечером, в клубе, я успею порассказать тебе таких сказок, каких ты никогда не слышал даже от родного отца.

Глава 4

— Чудесная работа!

Барни смотрел на своего скрюченного от тяжелого труда отца, который с улыбкой встретил рассказ о привалившем сыну счастье.

— Прямой путь к успеху! — Отец никак не мог оправиться от этой новости.

Барни не забывал, что отец вкалывает четыре недели за ту же сумму, которую Мотли пообещал платить ему еженедельно. И чем он там только занимается! Летом всегда возвращался домой, залепленный грязью с головы до ног.

— Прости, что не могу пожать тебе руку, — повинился отец и, показав своим грязные, потрескавшиеся ладони, побрел к кухонной раковине, чтобы привести себя в порядок.

— Брось! — Барни схватил его за руку, жесткую, как покрышка грузовика. Эта натруженная рука уже не имела силы, чтобы сжаться в кулак.

Отец церемонно потряс сыну руку, словно они были чужими людьми, которых познакомили на приеме. Барни испытал боль. В этот счастливый момент, когда отец улыбался, показывая расшатанные желтые зубы, он чувствовал, что тот не умеет передать свои подлинные чувства. Только во время приступов бешенства отец бывал искренен. Как хорошо помнил сын его грязные морщинистые руки! Летом, отдыхая, забыв об окружающем мире и расслабив мышцы, отец клал руки на колени ладонями вверх, как клешни. Эти руки хранили память о лютом зимнем холоде.

— Чудесная работа! — повторил отец и замер при виде кожаного чемоданчика возле поцарапанной ножки кухонного стола. — Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное?

— Видела. — Мать успела успокоиться, хотя тряслась, носилась с чемоданчиком, как курица с яйцом, когда сын явился с ним домой. — Зачем ты пачкаешь ему руки?

— Какая кожа, а! — воскликнул отец, наклонившись над чемоданчиком с позолоченными замками. — Если бы такое подавали в ресторане, можно было бы принять за бифштекс!

— Почему ты так поздно? — Мать повесила на ручку холодильника полотенце, чтобы отец воспользовался им, вымыв руки. — Он начинает работать с сегодняшнего вечера.

— Решил повкалывать сверхурочно.

Отец посильнее пустил горячую воду и насыпал на ладонь чистящий порошок. Ладони сомкнулись, соприкоснувшись, точно двое немых. Держа руки под струей воды, он откашлялся и сплюнул. Потом тщательно вымыл лицо и вслепую потянулся к холодильнику за полотенцем.

— Да ты же плохо смыл грязь! — возмутилась мать.

Отец схватил порошок и возобновил процедуру омовения.

— У него всего одна минута, — предупредила мать. — Он давно тебя ждет.

Волосы на красном отцовском затылке торчали колом от известки. Он обернулся и вытер распаренные руки. На полотенце остались грязные полосы.

— Он уезжает в какой-то Юнион-Сити. Шесть месяцев разъездов! — Мать неожиданно отвернулась от отца и уставилась на Барни. — Ты уверен, что нанялся не телохранителем?

— Разве я похож на телохранителя?

— Этакие деньжищи! Так ты говоришь, она замужем?

— Замужем, — соврал он, чтобы не усложнять.

— Тебя, часом, не приставили к ней альфонсом?

— Разве я похож на альфонса?

— Ее муж едет с вами?

— Да, — еще раз соврал он, так как правда выглядела слишком запутанно.

— Какой она веры?

— Хватит тебе про веру! Это Америка. Оставь весь этот хлам Европе.

— Есть много людей, которых Америка совсем не меняет.

— Мам! — взмолился он. Отец улыбнулся, понимая его трудности. — Не знаю я, какой она веры! Раз она не религиозна, меня не интересует ее формальное вероисповедание.

— Это верно, — согласилась мать. — Когда живешь с человеком бок о бок, религия исчезает, а человек остается. — Таким образом, она признавалась, что продолжает беспокоиться. — Ты уверен, что с вами поедет ее муж?

— Я же сказал! — Он всегда был плохим вруном, и мать всегда понимала, откуда дует ветер.

— Если ты альфонс, то так и скажи. — Она решила больше не ходить вокруг да около. — Никогда не видела таких дорогих чемоданчиков. — Помявшись, она спросила: — Что в нем?