Дорогая Наталья Эдуардовна!

Надеемся, что Вам понравится наш подарок. Знайте, что Вы не одна и мы всегда придём к Вам на помощь, если она Вам потребуется. Всё будет хорошо.

Ваши коллеги, ученики и их родители.

На следующих листах было много пожеланий и несколько сотен детских росписей. Наталья побледнела, сложила листы обратно в конверт и проговорила, обращаясь к сыну:

— Лёнечка, ты не обижайся, но я должна побыть одна.

Потом она прошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Понимая, что творится с матерью, Леонид настаивать не стал, а отправился на кухню ставить чай.

Евдокимова, сев на стул у окна и крепко прижав конверт к груди, смотрела на капли дождя, стекавшие тонкими искривлёнными дорожками по стеклу новых окон. В душе у неё творилось что-то непонятное.

Боль смешалась со стыдом и отчаянием, и Наталья Эдуардовна вдруг поняла, что её собственная жизнь утекла не в то русло. Осознание вины навалилось внезапно и непрошено. Почему же за столько лет она не поняла простой и доступной истины; что жизнь соткана из доброты и любви? Если бы хоть что-то можно было вернуть назад…

По щекам её вдруг потекли такие же неровные дорожки слёз, что и капли за окном, но теперь это уже была не тяжесть отчаяния, а великое чувство очищения человеческой души.

У Якоревых было шумно и весело. В эти выходные у них собралось почти всё отделение клиники, в котором уже много лет работал Геннадий. Так уж было принято, что когда кто-то уезжал или возвращался из командировки, то провожали его и встречали все вместе, собираясь дома у виновника торжества. Светлана всё приготовила заранее, накрыв стол белой скатертью и разложив сверкающие столовые приборы около каждой тарелки. Сейчас оставалось нанести самые последние штрихи: нарезать хлеб, достать из морозилки кубики льда и откупорить бутылки. Пока Светлана суетилась по хозяйству, Гена, важно восседая в центре дивана, давал комментарии к фотографиям, привезённым им из Токио в несметном количестве.

— Вот это остров Хонсю, так он выглядит сверху, из окошка самолёта. Не очень чётко, правда, но всё равно здорово. Между прочим, для тех, кто не знает, — важно сообщил он, — Токио, столица Японии, находится в юго-восточной части острова Хонсю, на равнине Канта, у Токийского залива. А вот сам залив, видите, такая более светлая полоса дугой у самого побережья.

— Это ты где? — спросил Серёга Тищенко, берясь за следующий снимок. В отделении он работал уже много лет, но в Японии ему пока побывать не пришлось.

— Это международный аэропорт Нарита. На самом деле мы должны были приземлиться в другом аэропорту, Ханеда, но почему-то он отказался нас принять, вроде как погодные условия не позволили, и нас отправили сюда.

— Это что же, центральная улица? — Тётя Сима подвинула поудобнее сползающие на нос очки. Вообще-то, она их почти никогда и не носила, так только, если уж требовалось прочитать что-то совсем мелкое, или как сейчас, разглядеть получше мелкий снимок.

— Угадали, Серафима Ивановна, это у них центральный проспект. Первоначально Токио назывался Эдо и был основан ещё в середине пятнадцатого века, а столицей Японии, тем самым Токио, который известен нам сейчас, он стал почти в конце семнадцатого века. До этого был даже резиденцией императоров Тогука… нет, Токуга… тьфу, — под общий хохот отчаянно произнёс Геннадий, — весь язык свернул, пока тренировался, но уж больно мудрёные у них фамилии, так и не смог выучить. В общем, была там одна династия императоров, правивших много лет.

— Почему ты здесь такой серьёзный? — поинтересовалась Светочка, угнездившаяся в небольшом пространстве между основательным Серёгой и мягким подлокотником дивана.

— Будешь серьёзным, — многозначительно сложил брови Якорев, — это же мы на экскурсии в их главном буддийском храме, Каноне, только это уже не в Токио, а в Асакуса. Ой, как же там красиво и ещё немного страшно. У них всё не так, как у нас. Понимаете, я и сам не до конца всё уяснил, там так всё запутано. Только вроде у них самым главным является учение о четырёх благородных истинах.

— Это каких же? — заинтересованно проговорила Маришка, ни разу не бывавшая в буддийских храмах и видевшая их только по телевизору.

— Вроде бы у них там есть страдание, его причина, состояние освобождения и путь к нему. Но что уж совсем для нас, европейцев, чудно в этой религии, так это то, что у них напрочь отрицается душа, зато есть некое человеческое «я», которое определяется набором драхм. У них нет противопоставления духа и материи, у них даже нет бога как творца и, безусловно, высшего существа, в общем, всё запутано до безобразия, зато очень красиво.

Все на какое-то мгновение затихли, обдумывая слова Якорева, когда в комнату вошла Светлана, неся на огромной плоской тарелке целую гору пирожков. Увидев всеобщую растерянность, она с укором взглянула на мужа:

— Ну что, философ, всех уморил своими рассказами? Если остались живые, прошу за стол, у меня всё готово.

Ребята, шумно выражая эмоции, задвигали стульями и вскоре уселись вокруг роскошно накрытого стола. Светлана всегда хорошо готовила, но тут она постаралась превзойти саму себя. Кроме известных и всеми любимых салатиков и прочих закусок, на столе стояло несколько тарелок с неизвестным содержимым.

— Это что за зверь? — спросила тётя Сима, кивая на диковинное блюдо. — Даже и не пойму, что там такое.

— Все вопросы к Геночке, — ответила Светлана, пододвигая наконец свой стул и усаживаясь поближе к столу. — Он привёз мне рецепты, а я только исполнитель.

— Геннадий, колись, — потребовал Серёга, отважно подцепляя неизвестное кушанье.

— Это одно из национальных блюд японской кухни. В основе его лежит, конечно же, рыба, у них вообще почти всё приготовлено из рыбы. Необычность этого блюда в том, что рыба пропитана специальным соусом, настоянным на специях, состав которых не разглашается. Всё очень просто, — объяснил он, — хочешь — покупай, не хочешь — не бери, но тайну компонентов тебе никто открывать не собирается.

— А это что? — с опаской произнесла тётя Сима, снимая крышку с дымящегося горячего блюда.

— Это такой шашлык из рыбных деликатесов на змеином соусе.

— На каком? — поперхнулся Серёга.

— Шутка, — рассмеялся Генка, — расслабься, дружище. Это кислый соус на лепестках специальной вишни, растущей только в Японии.

— Сакура, что ли? — спросила просвещённая Светлана. — Этого не может быть, это дерево священное, японцы его не используют в пищу, они дышать на него и то боятся, не только есть, наверное, это что-то другое.

— Там есть такие хитрецы, которые делают экстракт на основе лепестков местной войлочной вишни или что-то в этом роде. Вкуснота необыкновенная, советую попробовать. Если честно, — сознался Геннадий, — я не в ладах с японским, вон Лев знает, — кивнул в сторону Вороновского, — а местные жители, торгующие всякой экзотикой на рынке, не в ладах с английским. Может, конечно, они просто ваньку валяют, прикидываясь неграмотными, чтобы с нами, приезжими, никаких дебатов не вести, кто их знает, только из них ничего клещами не вытащишь. Мяу-мяу, и всё тут. Холоса, бели, холоса, — больше ничего не в состоянии сказать. Но наши, кто там не первый раз был, брали эту приправу на ура, так что, должно быть, вкусно.

Пирушка подходила к своему финальному завершению: салаты были съедены, шашлык, кстати сказать, очень недурной, тоже бесследно канул в небытие, чай выпит. Фотографии обошли всех присутствующих по кругу уже второй раз, когда Гена неожиданно встал и, прокашлявшись, произнёс:

— Дамы и господа, леди энд джентльмены, сэры энд… прилагающиеся к ним дамские элементы! Я хочу сказать, что поездка моя удалась, — проговорил Гена, успокаивая жестами рук поднявшееся было благородное негодование в женской половине общества. — Улетев впервые так далеко от дома, я получил массу незабываемых впечатлений. Конечно, если честно сознаться, сначала было немного страшновато, как я там да что я там, но потом освоился, и мне всё очень понравилось.