«Кретин ты, Марко, —думал он по-итальянски. — Ты оказался просто олухом».

ГЛАВА ПЯТАЯ

На второй день после выхода из Квинстауна «Кронпринц Фридрих» попал в жестокий шторм Северной Атлантики. Ураганный ветер нагонял гигантские волны. Некоторые из них достигали пятидесяти футов в длину. И лайнер размером восемьсот футов в длину, один из самых больших в компании «Ллойд — Северная Германия», как игрушка плясал на волнах, бессильный перед зловещей стихией. Хотя перепуганные эмигранты вряд ли использовали глагол «плясал» — для них пароход просто низвергался в водную пучину, и вверх сплошной стеной летели брызги. Затем корабль медленно поднимался на следующую волну, чтобы в тот же момент опять рухнуть вниз. Он вздрагивал, трещал и стонал. Эмигранты, засунутые в свои лишенные воздуха каюты третьего класса, рыдали, стонали и подпрыгивали непроизвольно вверх, пока ужасные страдания от морской болезни не заставляли их бросаться к ведрам, предоставленным в их распоряжение немецкой командой.

Размещенные в мужских каютах третьего класса, находившихся в самом низу корабля недалеко от рулевого оборудования, со всеми вытекающими отсюда последствиями, более двухсот двадцати мужчин вынуждены были дышать воздухом, отравленным испарениями краски, которые уже перекрыли испарения тел. Яков Рубинштейн, измученный штормом не меньше, чем постоянно подступающей тошнотой, припал к металлическому ограждению своей койки и стонал от приступов морской болезни.

— Выйди наружу, — крикнул ему с верхней койки Марко. — Глотни немного свежего воздуха! Поешь рыбы. Они приготовили сегодня рыбу, она стоит в бачках у дверей. Это хорошо для желудка.

— Рыбу? — простонал в ответ Яков.

Только одна мысль об этом заставила его выбраться из койки и броситься прямо к ведру. Он дотянулся до ведра как раз в тот момент, когда его начало выворачивать. Затем корабль, казалось, в миллионный раз обрушился в глубины моря. Яков поднялся и направился к двери. Возможно, Марко прав. Может, свежий воздух поможет. Он больше не может выносить это зловоние в каюте.

Он направился к находившейся на корме палубе, единственной, которой разрешалось пользоваться пассажирам третьего класса. В тот момент, когда он открыл стальную дверь, под напором второго наката волны корабль накренился на левый борт. Волны стали бить в борт, и корабль, перебрасываемый с волны на волну, попал в бортовую качку. Яков только успел вцепиться в дверь, как волна обрушилась на палубу, чуть не смыв единственного находившегося на ней пассажира. Яков следил, как небольшого роста мужчина, отчаянно цепляясь за борт, старался устоять на ногах, в то время как потоки воды заливали его с ног до головы. В следующий миг корабль задрожал и стал выравнивать курс.

Несмотря на опасность, свежий воздух, действительно, приносил какое-то облегчение, и Яков, держась за поручни на корме, выбрался на палубу. Была середина дня, но небо было затянуто темно-серыми клубившимися облаками. Его единственный спутник, выглядевший насмерть перепуганным молодой человек чуть старше двадцати лет, поспешил через палубу к нему, чтобы ухватиться за поручни рядом. Он был очень маленького роста, с простоватым лицом, а его черные волосы, намокшие от брызг морской воды, прилипли к голове. Его дешевое пальто и промокшие насквозь брюки выдали бы в нем пассажира третьего класса, даже если бы он не находился на кормовой палубе.

Он сказал Якову что-то по-чешски, который немного похож на русский, и Яков с трудом понял его слова:

— Меня чуть не смыло.

— Я видел, — ответил Яков по-русски. — Здесь опасно.

— Знаю, но все же здесь лучше, чем в третьем классе. А вас как зовут?

— Яков Рубинштейн.

— А я Томас Беничек.

— Вы из Богемии?

— Да. Из небольшой деревни в тридцати верстах от Праги. Думаете, наш корабль все же доберется до Нью-Йорка? — неуверенно спросил он.

— Если не доберется, нам не придется беспокоиться о том, как пройти через Эллис Айленд.

— А вас кто-нибудь встречает?

— Нет. А вас?

Маленький чех кивнул:

— Мой кузен. Он уехал в Нью-Йорк шесть лет тому назад и работает на заводе по переработке мяса. Теперь он говорит по-английски, и в этом мне повезло, потому что я не знаю ни одного слова. Нет, конечно, я понимаю, когда говорят «Нью-Йорк», или могу сказать «да» и «нет», но это и все. И если…

Он хотел сказать что-то еще, когда корабль затрещал и вновь рухнул в бездну океана, выбросив на палубу такой водяной столб, что он прокатился через все надстройки и вымыл вновь кормовую палубу. Маленький Томас Беничек вздрогнул.

— Мне страшно, — непроизвольно вырвалось у него.

Услышав эти слова, Яков почему-то почувствовал облегчение.

На самом деле страх овладел всеми четыреста семью пассажирами третьего класса этого огромного германского лайнера. Страх перед разыгравшимся штормом. Всю ночь и весь третий день пути он бушевал на море, но постепенно начал терять силу. И по мере того, как ветер и волны утихали, несчастные мужчины, женщины и дети начали чистить свои каюты третьего класса и забрасывать кое-какую пищу себе в желудки.

На четвертый день установилась прекрасная погода: океан едва перекатывал волны, так что пассажиры третьего класса могли собираться на кормовой палубе и наслаждаться умеренно теплыми лучами солнца. И хотя настроение несколько поднялось, страх еще заполнял их души: теперь это был страх перед Эллис Айлендом и перед тем, что ожидает их в Америке.

Ирландские эмигранты, вроде сестер О'Доннелл, были счастливчиками, потому что для них не существовало языковых проблем. Большинство же, за малым исключением, таким как Яков и Марко, которым в результате необычно сложившихся обстоятельств удалось все же получить кое-какое знание языка, должны были начать новую жизнь в стране, языка которой они совершенно не знали.

У некоторых из них уже были в Америке знакомые, которые обещали встретить их на Эллис Айленд и выступить в качестве поручителя в Новом Свете. Но многие, подобно Якову, не знали в Америке никого, и по лайнеру бродили слухи, что те, кто не имеет поручителей в Америке, будут отправлены обратно.

Циркулировали и другие слухи, порождаемые нервозностью и отсутствием информации. Говорили, что медицинское обследование очень придирчивое: что могут отказать из-за косоглазия или обычной бородавки. Шептали, что отправят в Европу и тех, кто не сможет решить сложную математическую задачу. Говорили также, что нужно дать взятку чиновникам, чтобы получить разрешение на въезд.

Несмотря на то, что ни один из этих слухов не соответствовал действительности, это нисколько не снижало их воздействия на встревоженных пассажиров третьего класса, поскольку власть неведения может быть ужасающей. И, хотя кое-кто пытался поднять себе настроение, распевая крестьянские песни и приплясывая, большинство пассажиров этого класса оставались молчаливыми и мрачными.

Уехать в Америку — было их самым сильным желанием, заставившим обрубить корни их прежней жизни. И одной только мысли, что по злому умыслу какого-нибудь инспектора, когда они будут уже у цели, их смогут отослать обратно, было достаточно, чтобы вселить в них страх и отчаяние.

До Эллис Айленд оставалось еще два дня, и для многих из них он уже начал принимать устрашающие очертания, будто им предстояла встреча с возможным палачом.

Приятная мелодия из «Веселой вдовы» Легара доносилась с палубы первого класса, где сто шестьдесят четыре пассажира развлекались за чаем под оркестр из Палм Корт. Яков, облокотившийся на перила рядом с Марко, разглядывал нарядную даму из первого класса, стоявшую на прогулочной палубе. Она тоже смотрела на него и на других пассажиров третьего класса.

«Какая красивая музыка», —думал он.

Яков, получивший культуру и образование в Городне, никогда не слышал прекрасной музыки «Веселой вдовы», которая с невероятным успехом обошла все столицы Европы. А какие роскошные наряды!Мир богатых, казалось, был такой близкий и в то же время такой недосягаемо далекий для эмигрантов, он блистал, подобно волшебным фонарикам на рождественской елке.