— Тебе тяжело покидать Ирландию? — спросила Джорджи.

— Ну, конечно. Но я с нетерпением жду встречи с Нью-Йорком. По-моему, Джорджи, это должно быть что-то захватывающее. Вот увидишь.

«Милая, невинная Джорджи. Она никогда не должна узнать о том, что я была в постели у Джейми. И никто в семье никогда не должен узнать об этом. Я унесу эту тайну с собой в могилу… Слава Богу, наконец, трап. Наконец! И Бобби удаляется».

Как только Бриджит ступила на трап, она вспомнила своего деда. Мать перед смертью несколько раз рассказывала ей эту историю: как ее родители, когда она сама была еще младенцем, были выселены из своей хижины управляющим имения Шестого графа Уэксфорда. Было это во время Великого голода. Как они страдали! Все было так тяжело, что дедушка умер от голода, а бабушка еле выжила. Ей пришлось питаться травой и листьями, чтобы уцелеть.

Да, конечно, Бриджит должна была Барриморам гораздо больше, чем просто пинок под зад. Это верно, что все эти события происходили задолго до того, как Бриджит появилась на свет, но время не излечивает такие глубокие раны, как эта. Так что Джейми и его семья могут немного и пострадать.

«И кто знает, может, это и даст нам самоуправление?»

— Прощай, Ирландия, — сказала Джорджи.

Очень простыми словами она выразила всю глубину охватившей ее печали, ведь Джорджи покидала родину.

— Да, прощай, — эхом отозвалась Бриджит, стоя уже на середине трапа.

«Прощай, и со счастливым избавлением», —подумала она.

Эмигранты из Гамбурга склонились над бортом парохода, наблюдая за тем, как на борт поднимаются ирландцы. Рядом с Яковом Рубинштейном стоял молодой итальянец, который появился на борту «Кронпринца Фридриха»сегодня утром, пересев с другого парохода, вышедшего из Неаполя четыре дня тому назад. Он заметил двух сестер О'Доннелл и указал на них.

— Красивые, не так ли? — он улыбнулся Якову.

На итальянце по имени Марко Санторелли были видавшая виды шляпа, потертый пиджак, ветхие штаны, а также старые потрепанные башмаки. Ему было девятнадцать лет. Отец его был крестьянином. И, хотя ему совсем не мешало бы побриться, постричься и помыться, со своими густыми черными волосами и красивыми чертами лица он выглядел самым привлекательным молодым человеком, которого когда-либо в жизни приходилось видеть Якову.

Яков взглянул на сестер О'Доннелл и кивнул:

— Да, красивые.

— Ты говоришь по-английски? — спросил итальянец.

— Стараюсь.

— Вот что, у меня есть книга, — заявил с гордостью Марко, вытаскивая из кармана своего пиджака английскую грамматику и протягивая ее Якову. — Мне ее дала известная английская леди. Она давала мне уроки. Уроки английского! Я хорошо говорю, верно?

Яков из вежливости уклонился от ответа, но на книгу посмотрел с живым интересом.

— Какая английская леди? — спросил он.

— Мисс Мод Чартериз, знаменитаяактриса лондонской сцены. У нее прекрасная вилла в Калабрии, откуда я родом. Я работал у нее садовником. Это очень важно!

Он усмехнулся.

— Она учила меня английскому. А тебя как зовут!

— Яков Рубинштейн.

— А я-а — Марко Санторелли. Мы будем друзьями, поедем в Нью-Йорк вместе и станем богатыми. А почему бы и нет?

Яков, рассмеявшись, пожал протянутую Марко руку.

— Конечно, почему бы и нет? Ты, действительно,считаешь, что мы станем богатыми?

Марко пожал плечами.

— Кто знает? Может быть. Я то уж точно беднее не стану. Не смогу.

— И я тоже, — улыбнулся Яков. — Я имею в виду и тебя, и меня — нас обоих.

Это была фраза, которую Яков слышал от Роско Хайнеса, и он занес ее в свой мысленный словарь английского языка. Он так же, как и Марко, хотел бы гордиться своим английским, но им обоим до этого предстоял долгий путь.

Марко смотрел на сестер О'Доннелл, которые прошли совсем рядом от них, стараясь пробиться сквозь толпу к самой корме парохода.

«Блондинка, —думал Марко. — Какая красивая. Она напоминает мне… Что? Лилию, может быть… Что-то очень хрупкое, но в то же время и сильное».

Джорджи заметила глазевшего на нее грязного итальянца.

«Красивый и, вероятно, развратный», — решила она.

Джорджи не поняла, почему ее старшая сестра выбрала Америку, и сначала была даже против этой идеи. Но после того, как пароход покинул Квинстаун, Джорджи охватило волнение, связанное с ожидающими ее неожиданностями, и даже ужасные условия третьего класса перестали действовать на ее душевное состояние. Она все больше погружалась в фантазии об Америке.

— Я читала, что у них есть горы, выше, чем наши Альпы, — сказала она Бриджит в первый день после отплытия, когда обе они стояли у борта, вглядываясь в океан. — И там есть пустыни, еще более страшные, чем Сахара.

Она сделала паузу, чтобы потереть глаза. Бриджит заметила это.

— Джорджи, дорогая, перестань, — сказала она. — У тебя от этого краснеют глаза.

— Знаю, но они ужасно чешутся.

— А ты пользовалась жидкостью для промывания глаз, которую я тебе купила?

— Да, но, кажется, она мало помогает. И все-таки, как ты думаешь, Америка большая?

— Говорят, что от Нью-Йорка до Калифорнии — три тысячи миль.

«Она должна быть достаточно большой, чтобы в ней можно было затеряться», —подумала Бриджит.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Марко вспоминал.

— Никогда не произноси в конце английских слов звук «а», — говорила ему английская синьора. — Так говорят только итальяшки, а ты ведь не хочешь, чтобы тебя считали итальяшкой. Ты хочешь быть итальянцем.Ты хочешь гордитьсясобой.

Марко все помнил, но, взволнованный знакомством с Яковом, тут же забыл обо всем. Но теперь, когда он лежал на своей верхней койке трехъярусной каюты в вонючем третьем классе «Кронпринца Фридриха», он мысленно высек себя.

«Нельзя говорить: я-а Марка Санторелли, а надо: я Марко Санторелли. О Боже, как все это сложно запомнить. И какая здесь вонь!»

Марко вспоминал и другое, более всего нищету. Все девятнадцать лет своей жизни он не знал ничего, кроме бедности в ее худшем виде, беспросветной бедности. Его семья арендовала жалкий участок земли на палимых солнцем каменистых холмах северной Реджо Калабрии, недалеко от Мессианского пролива, отделяющего Италию от Сицилии, подобно Сцилле и Харибде в древнем мифе. Земля являлась частью владений графа ди Луна, богатого землевладельца, чьи предки прибыли из Испании, когда Калабрия входила в Королевство Обеих Сицилий.

Марко никогда не видел графа ди Луна, проводившего большую часть времени в Лондоне и Неаполе, но ему хорошо было известно, что управляющий графским имением никогда не забывал день арендной платы.

Граф владел и прелестной виллой, выходившей прямо к морю. Виллой д'Оро. Он сдавал ее в зимние месяцы известной английской актрисе мисс Мод Чартериз. Мисс Чартериз, встречавшая графа в высшем свете, обожала средиземноморское солнце в январе и феврале. И именно она, мисс Мод Чартериз, и побудила Марко покинуть Италию.

Марко был очень способным. Еще ребенком он упросил местного священника, дона Поличчи, и тот согласился научить его читать и писать, поскольку в бедном районе не было ни только обычной школы, но даже и церковной. Знание грамоты поставило Марко в положение несколько отличное от его семьи. Его родители, два брата и три сестры сначала подозрительно относились к его занятиям. Но Марко никогда не отлынивал от работы по хозяйству, тяжелой до боли в спине, и постепенно подозрительность его родных уступила место гордости за его стремление стать чуть выше других. Они думали, что, может, Марко и удастся сделать свою жизнь иною.

Два года тому назад он услышал, что англичанка ищет человека для работы в саду на Вилле д'Оро. Что-то подсказало ему, что знакомство с синьорой Чартериз может оказаться полезным. Он попросил эту работу. Мисс Чартериз, которая в свои тридцать семь была далеко не невосприимчива к мужской красоте, бросила всего один взгляд на калабрийского Адониса и тут же взяла его на работу.