— Мисс Виолет нет дома, мистер Рубин, и в дальнейшем она не станет отвечать на ваши звонки.

И положил трубку.

А раз уже начались открытые военные действия, Джейк готов был пустить в ход собственное орудие. Он решил начать атаковать с двух флангов: на одном фланге — Виолет, а на другом — ее мать. Ему было известно, что немецкие евреи не просто из гуманных соображений, а для того, чтобы отмыть и облагообразить сотни тысяч крайне бедных русских евреев, основали целый ряд филантропических организаций для помощи массе еврейских бедняков. Одна из таких организаций называлась «Амальгамейтед Хебрю Фонд», основными вкладчиками в которой были Вейлеры, и где миссис Вейлер была почетным председателем. Джейк послал в этот фонд чек на двадцать пять тысяч долларов. Как и немецкими евреями, им руководили смешанные чувства. Он был рад помочь облегчить страдания в нищете, из которой он сам выбрался не так давно.

Но он также не сбрасывал со счетов тот факт, что приличный чек не сможет не произвести впечатление на Ребекку Вейлер.

Затем он отправился в балетную студию мадемуазель Левицкой, где у Виолет, как она ему говорила, были ежедневные двухчасовые занятия, начинавшиеся в десять часов. Миссис Вейлер может даже выключить телефон, но не сможет помешать ему бывать в студии мадемуазель Левицкой.

Когда он вошел, Виолет как раз заканчивала балетные упражнения у станка. Когда она увидела его, ее лицо сначала вспыхнуло, а затем выразило беспокойство. Он подождал в углу до окончания занятия. И она поспешила к нему.

— Мама все узнала вчера вечером, — прошептала она. — Она устроила ужасную сцену.

— Знаю, — прервал ее он. — Она сказала, что вы больше не должны видеться со мной…

— Откуда вы знаете?

— Догадался, — он улыбнулся. — Когда ваш дворецкий разговаривал со мной по телефону. Как насчет обеда?

Она, казалось, была немного сконфужена.

— Ну… мистер Рубин…

— Пожалуйста, Джейк.

— Хорошо, Джейк. Я не вижу особого смысла.Но, если я не послушаю ее, это сильно осложнит наши с ней отношения, если она обнаружит, а она обнаружит — мама всегда все обнаруживает. Мне с вами очень интересно, мне приятно с вами побеседовать, но я обещала маме, что больше не буду с вами встречаться, и я не вижу смысла,зачем нам это делать.

— Я знаю один чудесный китайский ресторанчик в двух кварталах отсюда. Если бы вы согласились пообедать со мной, я бы постарался объяснить вам смысл.

Она прикусила губу.

— Вы ужасны, — сказала она, наконец. — Я буду внизу через двадцать минут.

— Как вы догадались, что мне нравится китайская кухня? — спросила она полчаса спустя после того, как они заказали два блюда из первой колонки и два — из второй.

— Все, кто связан с шоу-бизнесом, любят китайскую кухню.

— Но я не связана с шоу-бизнесом.

— Вы занимаетесь балетом.

— Это не шоу-бизнес.

— Хорошо, — это — искусство.Но разве вам не нравится выступать?

— Нравится. Очень.

— Значит, вы — исполнитель.А это связывает вас с, шоу-бизнесом. И поэтому вам нравится китайская кухня. Вы говорили мне, что ваша мама боится, что вы захотите делать карьеру в балете. Вы думали об этом? На мой взгляд, у вас это получится, — сказал он.

— О, я бы хотела. Лучше сказать, я мечтала об этом. Поэтому я и ушла из Вассара — чтобы заниматься больше здесь, в Нью-Йорке. Кроме того, мама считает, что два года колледжа — это вполне достаточно для «леди». Но у меня нет никаких иллюзий насчет карьеры в балете. И у американских балерин нет будущего, что же касается огласки, если я займусь балетом… Знаете, я и так слишком часто воюю с мамой, чтобы впутывать их с папой еще и в это. Поэтому я останусь только любителем.

— Что вы имеете в виду под словом «огласка»?

— Знаете, девушкам из общества не полагается заниматься такими вещами. Никто не будет воспринимать меня всерьез, — сказала она.

— А общество — это так важно для вас?

Казалось, ее удивил этот вопрос.

— Не знаю. Не думаю, но я привыкла к этому и… знаете, это очень сложно — нарушить правила. Я уже нарушаю правила, обедая с вами в китайском ресторане, — она надулась и изобразила свою мать. — Китайские рестораны — это, дорогая, не comme il faut [28].

Он улыбнулся.

— У вас хорошо получается.

— Должно быть: я слышала ее столько раз. Итак, я согласилась пообедать с вами, вы должны довести свою мысль до конца.

— Какую?

— В чем смысл обеда?

— Смысл в том, чтобы лучше узнать вас. Вот и все. И я получаю удовольствие, когда нахожусь рядом с вами.

Она как-то встревожилась.

— Но почему со мной? — с любопытством спросила Виолет. — Вы — бродвейская знаменитость, о которой мечтает, наверно, каждая бродвейская девушка. Чем вас могла заинтересовать я? Я правда пыталась вести себя немного вольно, но честно говоря, я совсем другая.

Джейк не мог не признать, что начал влюбляться в Виолет.

— Позвольте мне объяснить это вам следующим образом. Если бы это было одно из моих шоу, то я сделал бы так: я бы заставил героя — то есть себя — петь песню о том, какая вы красивая, юная и неопытная. А хор бы подпевал, что в вас есть все то, чего нет в моей жене, и поэтому мне с вами так хорошо.

Она вспыхнула.

— Думаю, мне бы понравилась эта песня. Но…

— Но, что?

Он мог бы сказать, что она нервничает.

— Я бы не хотела соперничать с вашей женой. Это нечестно по отношению к ней — или ко мне. Я хочу сказать, что…

Она снова заколебалась.

— Что?

Она посмотрела ему в глаза.

— Мне все больше и больше нравится видеть вас.

Официант принес первые заказанные ими блюда. Джейк отчаянно соображал, как ответить. Он восхищался ее честностью так же, как презирал свои колебания. Однако, то, что она сама сказала ему о своем отношении, и он чувствовал, что это немного пугает ее, помогло ему преодолеть все сомнения.

— Тогда, — начал он, — мы можем сделать простую вещь — не видеться больше друг с другом. Или мы можем сделать другую, более сложную вещь — влюбиться друг в друга.

— Влюбиться? — проговорила она. — Но мне показалось, что вы больше не верите в любовь.

— Когда я с вами — верю.

Она улыбнулась — эти слова были ей приятны.

— Но любовь…Вы и я… это невозможно. Ведь так? Вы женаты, я обручена… это должно быть невозможно, — сказала она.

— Это возможно, но это может доставить нам много неприятностей, поэтому нам следует быть осторожными — и вам, и мне, прежде чем совершим что-то, о чем будем жалеть.

Он полез в карман пиджака и достал визитную карточку.

— Это мой телефон, — сказал он, протягивая ей карточку. — Вы подумаете о том, что вы хотите, и, если вы захотите увидеть меня снова, позвоните мне по этому номеру. Тогда все это останется между нами. Я бы не хотел впутывать вас во что-либо, что могло бы сломать вашу жизнь. Поверьте, я отношусь к вам с глубоким уважением. С другой стороны, моя жизнь уже сломана, и, если вы решитесь, вы могли бы изменить ее. Поэтому я буду ждать вашего звонка… Что бы вы не решили, Виолет, вы самая замечательная женщина, которую я когда-либо встречал в жизни. И даже, если мы не увидимся больше, я всегда буду вспоминать эти дни, как что-то необыкновенное и дорогое.

Она взглянула на карточку, затем на него.

«Он на самом деле думает это. О Боже, что я делаю. И что он имеет в виду, говоря, что это останется между нами и что он не хотел бы впутывать меня ни во что, что могло бы сломать мою жизнь. Если бы я только знала, что он имеет в виду. Может, он хочет сделать меня своей любовницей? Но я даже не знаю, что должна делать любовница».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В первую неделю июня 1916 года Марко взял своего сына, которому не исполнилось еще и пяти лет, названного в честь деда Ванессы Фрэнком, в Вашингтон, чтобы показать черноволосому красивому малышу столицу и повидать Фиппса. При обычных условиях Фиппс сейчас был бы на пути в Ньюпорт, потому что сенатор, выигравший свое четвертое переизбрание в 1912 году и разгромивший демократов, что привело профессора Вудро Вильсона в Белый дом, — совершенно не выносил летнюю жару в Вашингтоне. Однако, состояние общего напряжения в связи с войной в Европе помешало конгрессмену поехать домой. И хотя Фиппс не получил пост председателя комитета по иностранным делам, он все еще был ведущим спикером от своей партии по этому вопросу и возглавлял в сенате фракцию за вступление Америки в войну, поскольку был убежден, что Германия победит, если Америка не выступит на стороне союзников. Так что Фиппс был еще в Вашингтоне, и после того, как Марко показал сыну Белый дом и памятник Вашингтону, он повел его в Капитолий, где их проводили в кабинет Фиппса.