Мила не просто не заблудилась. Она, даже не пытаясь вспоминать дорогу, каким-то образом уже через десять секунд была возле лестницы, по которой просто взлетела наверх. Подбежав к почтовому ящику, Мила возбужденно открыла крышку. В тот же миг из узкого отверстия вылетел туго закрученный и завязанный в двух местах ленточками сверток, угодил Миле прямо в макушку и, отскочив, упал на пол. Звук рога, мгновенно смолк, и в наступившей тишине Мила услышала, как у нее звенит в ушах.

Так и в самом деле можно оглохнуть, подумала Мила, наклоняясь за свертком. Надписи сверху не было, но по манере завязывать сверток не посередине, а по краям, Мила поняла, что письмо от Белки. Ее подруга ответила ей даже быстрее, чем Мила ожидала.

Торопливо сняв ленты и развернув сверток, Мила узнала Белкин почерк и прочла:

«Как ты могла подумать, что я откажусь тебе помочь? Разумеется, мне не нравится эта затея, хотя бы потому, что я не могу понять, зачем тебе встречаться с твоей бабушкой. Она поступила с тобой просто ужасно, неужели ты и вправду хочешь ее видеть?

Может, быть, у тебя есть какие-то особые причины, о которых ты не пишешь в письме, но разве так уж обязательно все делать самой? Мне кажется, что было бы лучше обратиться за помощью к старшим.

Мне очень не понравилась фраза: „Кто знает, чем это может закончиться“. Мне это совсем-совсем не нравится. Но я, конечно же, приду завтра в парк в девять часов и буду тебя там ждать. А пока что попробую до завтрашнего утра придумать, как тебя отговорить от такой опасной затеи.

Беляна

P.S. Конечно, я никому не скажу».

Мила довольно улыбнулась и, свернув письмо трубочкой, помчалась по лестнице наверх, в свою комнату.

* * *

Весь остаток дня Мила думала о том, как же лучше завтра выйти из дома, чтобы никто ничего не заподозрил. Но еще больше ее волновало кое-что другое.

Белка ошиблась: Миле нужно было попасть в дом бабушки вовсе не для того, чтобы повидаться с ней. Все это время, по приезде из Троллинбурга, Мила много думала о событиях, произошедших за последний год, и поняла, что есть нечто важное, что никак не дает ей покоя. Она хотела знать — кто она. Она хотела узнать о себе больше, чем знает теперь. И если у нее нет никакой возможности разузнать что-нибудь о своих далеких предках-магах, то она имеет полное право знать хотя бы самые элементарные вещи о своих родителях. А ей было известно только одно место, где могут храниться ответы на ее вопросы. Это была комната — комната ее мамы в бабушкином доме; комната, которую бабушка всегда запирала на ключ и никого туда не впускала. Было ясно, что она прятала там что-то, что сама считала важным и не хотела показывать, прежде всего своей внучке. Значит, именно там Миле и нужно побывать. Поэтому самым лучшим вариантом было бы, чтобы бабушки и Степаныча вообще не было дома. Но на случай, если они все-таки там будут, ей срочно необходимо что-то придумать. И она усиленно думала, хотя пока что ничего в голову не приходило.

Вечером, когда Мила сидела за письменным столом, уткнувшись подбородком в раскрытые ладони, и тщетно напрягала свои извилины, к ней в комнату вошла Акулина: перепачканная пылью, которой в подвале было предостаточно, но улыбающаяся. В руках у нее был маленький цветочный горшок со странным тщедушным растением.

— Что это? — воскликнула Мила, оторвав руки от лица.

— Это, — торжественно объявила Акулина, — Дремотный малоцвет. Я его случайно в подвале нашла. Наверное, домовые спрятали.

Стебелек был тоненький, золотистый и прозрачный, а вместо цветков на нем росли странные бутоны, как будто сделанные из желтой упаковочной бумаги, только очень тонкой и изрядно помятой. Акулина поставила горшок на стол, бутоны шевельнулись, и Мила услышала тихое шуршание.

И правда, как бумажные, подумала она. Акулина тем временем подтянула к себе ближайший стул и без сил опустилась на него, вытянув вперед ноги.

— А зачем он нужен? — спросила Мила, с интересом рассматривая странное растение.

— О-о-о! — протянула Акулина. — Это ценный цветочек. И редкий. Волшебнику его достать практически невозможно.

— Как это? — поразилась Мила; она-то думала, что для волшебников — разумеется, взрослых — нет ничего невозможного.

— Видишь ли, Дремотный малоцвет выращивают домовые, — пояснила Акулина, — семена есть только у них. Когда им нужно навести в доме порядок — если все уж очень запущенно — они рассыпают порошок дремоты по всему дому и… Хлоп! Сладких снов! Вся семья обезврежена. Некоторые — только вообрази! — просыпаются и о каких-то магнитных бурях начинают рассуждать.

— А если люди сами следят за уборкой, — спросила Мила, — то, получается, что домовые без дела сидят, что ли?

Акулина рассеянно воззрилась на Милу.

— Люди? Сами? Как это? — с недоумением произнесла она и тут же заулыбалась: — А, ясно! Ты это про пыль и прочую ерунду?

Мила кивнула.

— Ну это явно не по адресу. Домовые, они, видишь ли, другой уборкой занимаются.

Мила не поняла.

— Нечисть, — поспешила добавить Акулина, — вот что пострашнее всякой пыли будет: барабашки, бабаи — полтергейсты разных мастей. Этим мелким пакостникам только дай волю — настоящие паразиты, — обживутся, потом от них избавиться — гиблое дело. А хлопот с ними… По ночам в стены стучат, вещи портят, потопы в доме устраивают…

Вот был один случай. У одного моего знакомого, Генриха Гнуса, завелся барабашка. Генрих в то время как раз в ссоре был со своим домовым, и тот домовой из принципа разбираться с домашней нечистью не стал. Уж не помню, что они там не поделили, но факт остается фактом: барабашка стучал по ночам в стены, в потолок и по батареям до тех пор, пока у Генриха Гнуса на почве бессонницы не случилось буйное помешательство. Однажды ночью он попросту разнес свой дом в щепки, пытаясь поймать зловредную нечисть. И я тому свидетель, что, когда несчастный Генрих с красными от недосыпания глазами сидел на развалинах своего бывшего дома, уцелевший кусок стены все еще постукивал. Генрих потом долго восстанавливал нервы. Так что с домовыми лучше не ссориться, тогда и нервы будут в порядке, и дом в целости и сохранности. Ясно?

Акулина вопросительно посмотрела на Милу.

Мила с неожиданной для самой себя радостью заулыбалась во весь рот, глядя на тщедушное растеньице с неподдельным восторгом, и ответила:

— Ясно.

Только что она придумала, как проникнуть в таинственную закрытую на ключ комнату, которая когда-то принадлежала ее маме, совершенно беспрепятственно.

— А откуда берется порошок дремоты? — с излишней заинтересованностью спросила Мила.

Глаза Акулины заблестели, и она с удовольствием принялась объяснять:

— О, это очень просто. Отрываешь бутон, сжимаешь его в кулаке, и он превращается в порошок. Говоришь заклинание: «Дрём, приди, меня стороной обойди». Потом, набрав в легкие побольше воздуха, сдуваешь порошок с ладони и… все спят.

Глава 2

Семейные фотографии

Утром, когда Мила проснулась, Акулины и Прозора дома еще не было. Обычно после ночных заданий они возвращались рано утром, но иногда могли вернуться и к полудню. Очевидно, это был именно такой день. Наспех одевшись и оставив на столе короткую записку: «Ушла гулять в Гагаринский парк», что было почти правдой, Мила выбежала из дома и самой короткой дорогой пешком направилась к парку.

Людей в это время суток в Гагаринском парке было немного. Это по вечерам парк был заполнен отдыхающими, особенно окрестности вокруг пруда, а по утрам чаще всего здесь можно было встретить родителей, прогуливающихся вдоль обширной территории парка вместе со своими детьми.

В поисках Белки Мила разглядывала все вокруг: посетители парка кормили плавающих в пруду уток и катались на катамаранах. Наконец Мила заметила одиноко стоящую на берегу фигуру девочки с двумя пепельными хвостиками, в которой без труда узнала Белку.